В московском университете (1829-1832)

В середине августа 1829 года Белинский выехал из Чембара в Москву для поступления в университет. Ехал он, пользуясь случаем, с богатым родственником, своим сверстником, И. Н. Владыкиным, сыном двоюродной тетки Белинского, которая была замужем за пензенским помещиком. По дороге они заезжали в поместье Владыкиных, близ Чембара.

Москва. Красная площадь. Литография по рис. А. Кадоля. 1820-е годы

Для своих друзей детства и юности, племянников - Алексея и Елизаветы Ивановых - Белинский написал "Журнал моей поездки в Москву и пребывания в оной" и послал его в письме, датированном 21-31 декабря. В письме к ним же 20 декабря он писал: "Так как я уже при отъезде обещался вам описывать мое путешествие, то теперь исполняю свое обещание. В виде повести или, лучше сказать, рассказа я вам опишу все мое пребывание в Москве со дня моего отъезда до сего дня".

Я расстался с вами с чувством совершенной холодности и спокойствия: мне казалось, что я еду не далее Владыкина. Разговаривая, шутя и смеясь с Иваном Николаевичем, мы неприметно доехали до оного. Я тотчас пошел к Степану Михайловичу^*. Из его слов и из последующих обстоятельств я очень ясно увидел, что если бы не он, то не ехать бы мне в Москву с Иваном Николаевичем. Николай Михайлович, весьма, преизобильно нагруженный дарами щедрого Бахуса^**, узнавши, что я еду с его сыном, ужасно рассвирепел. Несмотря на присутствие Степана Михайловича, он то кричал, то говорил мне в глаза, что я ничего не могу описать вам, а только скажу, что никакое перо не в состоянии описать тех чувств, которые возбудило во мне его пленительное, очаровательное красноречие. Окруженный его придворным штатом, я ничего не помнил и ничего не чувствовал, только в уме моем невольным образом вертелся стих Долгорукого: "О бедность, горько жить с тобою!"^*** И хотя я и вспомнил другой стих сего же писателя: "Терпи - и будешь атаман!", однако он меня очень мало утешал. На другой день, часов в девять, мы выехали из Владыкина...

^* (Брат владельца поместья Н. М. Владыкина.)

^** (Бахус, или Вакх, - в римской и древнегреческой мифологии бог виноделия.)

^*** (Из стихотворения Ивана Михайловича Долгорукого (1764-1823) "Парфену" (другое название: "Бедняку").)

...Не могу упомнить, во сколько дней мы доехали до Старой Рязани. Не доезжая до оной за полверсты, я увидел два земляные вала в очень близком друг от друга расстоянии, из коих ближайший к Старой Рязани гораздо выше...

...Какие пленительные и, можно сказать, единственные виды представляет Старая Рязань с своими окрестностями... Ежели станете на горе лицом к Оке, то какое величественное и восхитительное зрелище представится изумленным очам вашим: у подошвы крутизны, под ногами вашими, гордо расстилается быстрая Ока, покрытая барками; низкий, почти равный с Окою противоположный берег, желтый, песчаный, как необозримое море, теряется в своем пространстве и граничит с горизонтом в левой стороне; на возвышенном месте, которое, однако ж, гораздо ниже крутизны, на которой вы стоите, стоит Новоспасск. О, с каким восторгом, с какою гордостию, стоя на помянутой крутизне, я обозревал сии восхитительные виды! Эти места достойны, чтобы на них стоял столичный город. Если бы хотя уездный, хорошо выстроенный городок стоял на горе, то бы и тогда был вид, превосходящий всякое описание...

Рязань есть первый истинно хороший город, который я увидел. Правильное расположение улиц, их чистота, прекрасные строения, гостиные ряды, лавки - все это привело меня в крайнюю степень восторга и удивления. Я тут в первый раз, собственным своим опытом узнал, что в России есть прекрасные города. В Рязани улицы часто пересекаются глубокими оврагами, но через эти овраги, во всю ширину их, проведены прекрасные мосты, столь длинные, что улицы чрез них делаются совершенно ровными. Из великого числа прекрасных строений мне особенно понравилась губернская гимназия, которая наружным видом гораздо лучше московской. По приезде на постоялый двор, я первым долгом поставил побродить по улицам Рязани для осмотрения оной. Едва отошел от своей квартиры на десять шагов, как увидел подходящую ко мне духовную особу. Служитель алтарей, поравнявшись со мною, снял шляпу, как со старинным знакомым лицом, раскланялся и, пожелав доброго здоровья, козлиным голосом проблеял: "Милостивый государь! Пожалуйте отцу Ивану на бедность две копеечки". Я догадался, что в кармане достопочтеннейшего отца Ивана обретается только шесть копеек и, следовательно, недостает двух. Молча подал я ему два гроша. Тронутый и удивленный такою необычайною щедростию, он осыпал меня благословениями, благодарениями и со всех ног пустился бежать... куда же? В кабак, который находился от нас в нескольких шагах...

...Поутру, часов в 8, мы приехали в Москву. Еще вечером накануне нашего в нее въезда, за несколько до нее верст, как в тумане, виднелась колокольня Ивана Великого.

Мы въехали в заставу. Сильно билось у меня ретивое, когда мы тащились по звонкой мостовой. Смешение всех чувств волновало мою душу. Утро было ясное. Я протирал глаза, старался увидеть Москву и не видел ее, ибо мы ехали по самой средственной улице. Наконец приблизились к Москве-реке, запруженной барками. Неисчислимое множество народа толпилось по обеим сторонам набережной и на Москворецком мосту. Одна сторона Кремля открылась пред нами. Шумные клики, говор народа, треск экипажей, высокий и частый лес мачт с развевающимися разноцветными флагами, белокаменные стены Кремля, его высокие башни - все это вместе поражало меня, возбуждало в душе удивление и темное смешанное чувство удовольствия. Я почувствовал, что нахожусь в первопрестольном граде, - в сердце царства русского...

Московский университет. Акварель Д. Н. Афанасьева. 1820-е годы

...Потом мы пошли в книжные лавки. Иван Николаевич имел поручение... купить книг рублей на 60. Комиссию^* эту он исполнил в одной из лавок Глазунова. Сидельцами оной мы увидели двух молодых людей, довольно образованных, как видно, начитанностию. Их вежливость, их разговоры о литературе пленили меня. Взявши одну книгу и разогнувши оную, я увидел, что это есть том сочинений пресловутого Хвостова^**. "Расходятся ли у вас толстотомные творения сего великого лирика?" - спросил я. - "О, милостивый государь, - отвечал один из них с насмешливой улыбкой, - мы от них никогда в накладе не бываем, ибо имеем самого усерднейшего покупателя оных, и этот покупатель есть сам Хвостов!!!"

^* (То есть поручение.)

^** (См. выше, стр. 209.)

...я на другой же день перебрался на свою квартиру. Тут-то я начал смотреть на Москву, как говорится, в оба глаза. Священный Кремль, набережная Москвы, Каменный мост, монументы Минина и Пожарского, Воспитательный дом, Петровский театр^*, университет, экзерциргауз^** - вот что удивляло меня. Как так? А Успенский собор, а колокольня Ивана Великого? - говорите вы. Погодите, друзья мои, до всего дойдет очередь. Все прекрасные достопримечательные места в Москве разбросаны, а потому она не может при первом на нее взгляде производить сильного впечатления даже на такого человека, который не видывал города лучше Пензы. Иногда идешь большою известною улицею и забываешь, что она московская, а думаешь, что находишься в каком-нибудь уездном городе. Часто в этих улицах встречаешь превосходные по красоте и огромности строения, а между ними такие, какие и в самом Чембаре почитались бы плохими и которые своею гнусностию умножают красоту здания, возле которого стоят. Глядя на подобное зрелище, приводишь на память стихи Долгорукого:

^* (Петровский театр - так назывался Большой театр. Площадь Свердлова, на которой он стоит, называлась в то время Петровской.)

^** (Экзерциргауз - старинное название московского манежа (здание для обучения верховой езде).)

 Иной в огромнейшей палате
 Дает вседневный пир друзьям, 
 А рядом с ним, в подземной хате, 
 Другой не ест по целым дням*.

^* (Также из стихотворения "Парфену".)

...Какие сильные, живые, благородные впечатления возбуждает один Кремль! Над его священными стенами, над его высокими башнями пролетело несколько веков. Я не могу истолковать себе тех чувств, которые возбуждаются во мне при взгляде на Кремль. Вид их погружает меня в сладкую задумчивость.

Монумент Минина и Пожарского стоит на Красной площади, против Кремля...

Когда я прохожу мимо этого монумента, когда я рассматриваю его, друзья мои, что со мною тогда делается! Какие священные минуты доставляет мне это изваяние! Волосы дыбом подымаются на голове моей, кровь быстро стремится по жилам, священным трепетом исполняется все существо мое, и холод пробегает по телу. "Вот, думаю я, вот два вечно сонных исполина веков, обессмертившие имена свои пламенною любовию к милой родине. Они всем жертвовали ей: имением, жизнию, кровию. Когда отечество их находилось на краю пропасти, когда поляки овладели матушкой Москвой, когда вероломный король их брал города русские, - они одни решились спасти ее, одни вспомнили, что в их жилах текла кровь русская. В сии священные минуты забыли все выгоды честолюбия, все расчеты подлой корысти - и спасли погибающую отчизну. Может быть, время сокрушит эту бронзу, но священные имена их не исчезнут в океане вечности. Поэт сохранит оные в вдохновенных песнях своих, скульптор в произведениях волшебного резца своего. Имена их бессмертны, как дела их. Они всегда будут воспламенять любовь к родине в сердцах своих потомков. Завидный удел! Счастливая участь!"

(БЕЛИНСКИЙ. "Журнал моей поездки в Москву и пребывания в оной")

 Милостивые государи,
 папенька Григорий Никифорович
 и маменька Марья Ивановна!

Что вы со мною сделали? По какой причине вы по сию пору не прислали мне свидетельства о рождении, от дворянства взятого? Послушайте: приехал я в Москву 22 числа <августа>, экзамены уже начались, я жду исполнения вашего обещания прислать свидетельство, наконец приходит 30 число, и я теряю терпение... Пишу просьбу, подаю ректору Двигубскому. Он прочел и спрашивает свидетельство о рождении; я говорю, что оного, по такой-то причине, не имею; он, не говоря ни слова, отдает мою просьбу назад и говорит, что без свидетельства никаким образом невозможно никого принять... Без свидетельства, которое мне так нужно, как мужику пачпорт, и самое мое пребывание в Москве опасно. Если б на заставе я не сказался лакеем Ивана Николаевича, меня бы остановили.

(БЕЛИНСКИЙ - Г. П. и М. И. БЕЛИНСКИМ, 1 сентября 1829 г.)

...Прием просьб и экзамены кончились и уже выдали табели. Надежда потеряна совершенно. Но я в Чембар не поеду по следующим причинам: меня, яко не имеющего никакого вида и свидетельства, задержат на заставе. Во-вторых, я не хочу быть предметом посмеяния и насмешек всего города, и посему лучше соглашусь умереть с холода и голода среди московских улиц или просить милостыню под окошками, нежели ехать к вам в Чембар. Опять, если я приеду в Чембар, то не буду иметь случая вторично ехать в Москву, ибо и сей раз с большим грехом удалось мне съехать. Я могу приискать квартиру рублей по пятнадцати в месяц на хозяйском содержании у какого-нибудь дьячка или пономаря, которые в Москве живут не хуже наших попов. Буду заниматься языками, науками. Постараюсь найти кондиции^* и другие средства к содержанию буду испытывать. Между тем надеюсь, что и вы меня не совсем оставите. На будущий год я всех прежде подам просьбу и наверное буду принят. Бога ради, пришлите мне, как наивозможно поскорее, свидетельство о рождении: мне все-таки без него невозможно обойтись. Да еще возьмите от полиции свидетельство, что я поехал в Москву для определения себя в императорский Московский университет. Хотя я и не определился, однако с сим свидетельством мне год и более жить безопасно. Без сего свидетельства меня никто и на квартиру не пустит, ибо надобно заявить в части^**. Теперь я все равно как беглый^*** и нахожусь в великой опасности...

^* (Кондиция - здесь: частные уроки.)

^** (То есть в полицейском участке.)

^*** (То есть беглый крепостной крестьянин.)

(БЕЛИНСКИЙ - Г. Н. и М. И. БЕЛИНСКИМ, 2-5 сентября 1829 г.)

С живейшей радостию и нетерпением спешу уведомить вас, что я принят в число студентов императорского Московского университета. Меня не столько радует то, что я студент, сколько то, что сим могу доставить вам удовольствие... Я получил от вас свидетельство о рождении 11 числа, в середу, просьбу подал 12 числа, экзамен держал 19, табель получил 21. Итак, я теперь студент... имею право носить шпагу и треугольную шляпу. 25 числа подал я просьбу в совет императорского Московского университета о принятии меня на казенный кошт^*. Решение на мою просьбу выйдет около Рождества Христова, а не прежде, и до тех пор я должен жить на своем коште. Мне необходимо нужно сшить студенческий вицмундир с форменными панталонами и черным жилетом... Так как меня определят на казенный кошт не ближе трех месяцев, а в партикулярной^** одежде ходить на лекции невозможно, то сделайте одолжение, пришлите мне денег на вицмундир, панталоны, форменную черную жилетку и форменную шинель...

^* (На казенное содержание.)

^** (В штатской, не форменной.)

(БЕЛИНСКИЙ - Г. Н. и М. И. БЕЛИНСКИМ, 26-30 сентября 1829 г.)

Родом я штаб-лекарскпй сын, от роду имею 18 лет, обучался в доме моих родителей, я ныне, желая продолжить курс наук, для большего моего образования, в императорском Московском университете, прошу Правление оного, по надлежащем меня испытании, принять меня в число студентов Университета и допустить к слушанию лекций по словесному отделению...

(Прошение БЕЛИНСКОГО в Правление Московского университета 12 сентября 1829 г.)

Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу, ни внутри империи, ни вне ее, не принадлежу и обязуюсь впредь к оным не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь.

(Обязательство БЕЛИНСКОГО 20 сентября 1829 г.)

Я во всем признаюсь: признание есть исправление половины вины. Я издержал все деньги до копейки. Впрочем, сие мотовство произошло не от беспорядочного поведения или чего-нибудь подобного, но единственно от ветрености и неосторожности, от незнания цен и бесстыдства московских продавцов. Например, еще дорогою наслышался я от Ивана Николаевича и его честных служителей, что сапоги в Москве чрезвычайно дороги. По приезде в оную, через два дня, сапоги, шитые Осипом, отказались мне служить, и нашелся принужденным заказать новые. Прошу Евфима, чтобы он привел ко мне сапожника и с ним при мне сладился о цене... На другой день приводит ко мне дешевого сапожника. Спрашиваю, что стоят хорошие опойковые полусапожки? - "Не дорого, сударь, только 18 руб." Я изумился, смешался и не знал, что и подумать. Честный Евфим с сапожником взапуски уверяют меня, что дешевле невозможно нигде заказать; и я, уверенный, или, лучше сказать, обманутый сими плутами, согласился за 14 асс. Правда, он сшил по наружности прекрасные полусапожки, но они не более двух дней были крепки. Шельма, взявши с меня такую цену, не постыдился употребить на мои сапоги товару с изъяном. Искуспо затертые, замазанные и зачищенные дыры скоро открылись.

Прошение В. Г. Белинского о приеме его в число студентов Московского университета. Автограф

...Папенька, сделайте одолжение, давайте Константину Григорьевичу^* денег на пересылку по почте его ко мне писем. Для меня весьма приятно и утешительно будет получать от него письма. Когда я жил в Пензе, то и тогда дорожил всякою строкою, полученною из дома, - то кольми паче^** в Москве. Отдайте Никанора^*** Даниилу Осиповичу учиться. Свидетельствую мое всенижайшее почтение всем вам, бабушке Дарье Евсеевне, всему дому Петра Петровича^****, Даниилу Осиповичу и всем, которые меня знают. Остаюсь любящий и почитающий вас сын ваш.

^* (Средний по старшинству из трех братьев Белинских.)

^** (Тем более (церк.-слав.).)

^*** (Младший брат Белинского.)

^**** (П. П. Иванов и (ниже) жена его Ф. С. Иванова - чембарские старожилы, родственники Белинских, родители Дмитрия, Алексея и Екатерины Ивановых - друзей Белинского.)

(БЕЛИНСКИЙ - Г. Н. и М. И. БЕЛИНСКИМ, 2 октября 1829 г.)

Я был четыре раза в театре; он сооружен в 1824 году п есть красивейшее и огромнейшее здание, одно из единственнейших произведений зодчества и один из первейших театров Европы. Видел в ролях Отелло и Карла Моора знаменитого Мочалова, первого, лучшего, трагического московского актера, единственного соперника Каратыгина. Гений мой слишком слаб, слишком ничтожен, недостаточен, чтобы достойно описать игру сего неподражаемого актера, сего необыкновенного гения, сего великого артиста драматического искусства. Впрочем, другие трагические актеры, за исключением двух или трех, очень худо играют... Вообще многие актеры подгаживают, и вообще представление трагедий восхищает в частях, а не в целом. Что же касается до комедий и опер, то я не знаю, может ли что-нибудь быть во всей нравственной и физической природе совершенней представлений оных. Лучший комический актер здесь - Щепкин: это не человек, а дьявол: вот лучшая и справедливейшая похвала его. Красота декораций, сходство их с натурою неописанны; мне кажется, что в сем случае искусство превзошло природу. Но довольно о театре. Если вам будет приятно сие слабое описание московского театра, то я буду вам писать о сем подробнее.

(БЕЛИНСКИЙ - Г. И. и М. П. БЕЛИНСКИМ, 9 октября 1829 г.)

...Алексей Петрович, очень радуюсь, что ты имеешь у себя бессмертные творения Жуковского: они есть самое лучшее украшение твоего шкапчика. Желаю, чтобы чтение оных было одною из первейших потребностей души твоей; чтобы они были пищею твоего ума, сердца и воображения; чтобы они доставляли тебе те чистые, небесные удовольствия, те возвышенные, благородные впечатления, которые только может доставлять душе образованного человека все высокое, все изящное! Умножай свою библиотеку, - по не для того только, чтобы иметь много книг, но чтобы просвещать свой разум, образовывать сердце, чтобы творческими произведениями великих гениев возвышать свою душу. Опять повторяю: пленяйся всем благородным, люби все изящное! Но я думаю, что надоел уже тебе сими важными и неуместными советами.

...Катерина Петровна, Вы очень меня обрадовали известием, что прекратили все сношения с Кугешевыми^*. Признаюсь: я этого не ожидал и, читая о сем, почти не верил глазам своим. Вы сделали самое лучшее дело в своей жизни, прервав все связи с этими людьми. Надобно иметь большую разборчивость в выборе даже знакомых, не только друзей, ибо мы всегда неприметно, нечувствительно и притом невольно перенимаем у людей, с которыми имеем частое обращение, ухватки, привычки и даже самый образ мыслей. Я где-то читал, что один мудрец древности... говорил молодому человеку: скажи мне, с кем ты дружен, и я узнаю и образ твоих мыслей, и образ твоего поведения. Вот как важны дружеские связи! Удовольствия истинно благородного человека должны быть благородны. Свидание с друзьями есть одно из приятнейших удовольствий. Следовательно, если друзья ваши хороши, то и беседы с ними таковы же, равно как и удовольствия, получаемые от оных. Время драгоценно, тратить его в пустых занятиях или в праздности есть непростительное преступление. Мы должны беспрестанно учиться, изо всего извлекать полезные уроки. Самые удовольствия и забавы наши должны быть соединены с пользою. Если Вы проводите время с умными, добрыми друзьями, рассуждая с ними о чем-нибудь хорошем, то Вы доставляете себе и удовольствие и пользу.

^* (Чембарский капитан-исправник и его семья, ярые крепостники.)

Кстати скажу Вам, что я подружился с П. Я. Петровым^*, приятелем Н. Л. Григорьева^**. Мы часто бываем вместе; судим о литературе, науках и других благородных предметах и всегда расстаемся с новыми идеями и новыми мыслями. Вот дружба, которою я могу по справедливости хвалиться!

^* (Петр Яковлевич Петров (1814-1875) - товарищ Белинского по университету; впоследствии известный лингвист. Белинский и Петров на всю жизнь сохранили дружбу.)

^** (Николай Львович Григорьев (1810-1900) - земляк и товарищ Белинского по Пензенской гимназии и университету.)

С П. Я. Петровым я в первое свидание не говорил ни слова, во второе поспорил, а в третье подружился. Что это за человек! Какие познания! Какие способности! он превосходно знает по-французски; может читать германских и итальянских писателей и отчасти говорить на их языках. Знает несколько по-английски, хорошо по-арабски и персидски. Пишет прекрасные стихи. В занятиях языками и науками неутомим... Он еще хорошо знает по-латыни и порядочно по-гречески. Жажда к познанию языков в нем удивительна: хочет учиться еще по-санскритски^* и турецки. Особенно любит восточные языки.

^* (Древнейший письменный язык Индии.)

(БЕЛИНСКИЙ - А. П. и Е. П. ИВАНОВЫМ, 20 декабря 1829 г.)

Маменька, Вы уже в другом письме увещеваете меня ходить по церквам; право, подобные увещания для меня не всегда приятны и могут мне наскучить. Если бы Вы советовали мне быть добрым человеком, не изменять правилам доброго поведения, то бы, хотя и сам все сие очень хорошо знаю, принял бы с благодарностию подобные советы. Я почел бы их за опасение матери, которая любит своего сына и страшится потерять его. И в таком случае, если бы я пошел по пути порока, увлекаемый пылкостью характера и огнем страстей, то, взглянув на Ваши строки, вспомнил бы, что я имею отца и мать, что я своим поведением могу причинить им много горестей и заставить стыдиться, что они имеют такого сына - вспомнил бы - и, может быть, удержался бы на краю пропасти, в которую готов был низвергнуться. Но Вы хотите из меня сделать благочестивого, странствующего пилигрима^* и заставить меня предпринять благопохвальное путешествие по московским церквам, которым и счета нет. Шататься мне по оным некогда, ибо чрезвычайно много других, гораздо важнейших дел, которыми должно заниматься. Вы меня еще в прежнем письме упрекали в том, что я был в театре, а не был во всех соборных и приходских церквах. Театр мне необходимо должно посещать для образования своего вкуса и для того, чтобы, видя игру великих артистов, иметь толк в этом божественном искусстве. Я пошел по такому отделению^**, которое требует, чтобы иметь познание и толк во всех изящных искусствах. И потому я прошу Вас уволить меня от нравоучений такого рода: уверяю Вас, что они будут бесполезны.

^* (Богомольца.)

^** (То есть по словесному отделению университета.)

Вы меня спрашиваете, любят ли меня студенты? С удовольствием отвечаю на сие, что я успел снискать любовь и даже уважение многих из них. Впрочем, на всех угодить невозможно.

(БЕЛИНСКИЙ - Г. Н. и М. Н. БЕЛИНСКИМ, ок. 5 января 1830 в.)

Бывши во втором классе гимназии, я писал стихи и почитал себя опасным соперником Жуковского; но времена переменились. Вы знаете, что в жизни юноши всякий час важен: чему он верил вчера, над тем смеется завтра. Я увидел, что не рожден быть стихотворцем, и, не хотя идти наперекор природе, давно уже оставил писать стихи. В сердце моем часто происходят движения необыкновенные... и, при всем том, не имею таланта выражать свои чувства и мысли легкими гармоническими стихами. Рифма мне не дается и, не покоряясь, смеется над моими усилиями, выражения не уламываются в стопы^*, и я нашелся принужденным приняться за смиренную прозу. Есть довольно много начатого - и ничего оконченного и обработанного, даже такого, что бы могло поместиться не только в альманахе^**, где сбирается все отличное, но даже и в "Дамском журнале"!^*** В первый еще раз я с горестию проклинаю свою неспособность писать стихами и леность писать прозою.

^* (Стихотворный ритмический размер.)

^** (Письмо было написано в ответ на приглашение принять участие в альманахе "Пожинки", который задумали издавать И. И. Лажечников и М. М. Попов.)

^*** ("Дамский журнал" - литературный журнал (для чтения дам), издававшийся в Москве поэтом-сентименталистом кн. П. И. Шаликовым в 1823-1833 гг.; вызывал всеобщие насмешки своей сентиментальной слащавостью и претензиями быть законодателем литературного вкуса.)

(БЕЛИНСКИЙ - М. М. ПОПОВУ, 30 апреля 1830 г.)

Учебный академический год у нас оканчивается, и к первому июня, или еще и гораздо прежде, мы будем свободны от всех забот, сопряженных с учением. Полугодичные репетиции кончились, скоро начнется годовой экзамен; по прошествии трех или четырех дней первогодичные студенты все могут разъезжаться по домам. Так как наших пензенцев - прежних моих товарищей по учению - очень много, то я думаю, что мне с ними придется ехать домой. Наймем себе несколько кибиток и поедем обозом; Ломов^* будет местом наших разъездов: некоторые останутся в оном, другие поворотят на Пензу, а я на благословенный Чембар. В сем случае прошу вас не оставить меня своим вспоможением. Вы, может быть, желаете, чтобы я ехал с Иваном Николаевичем Владыкиным. Что касается до сего, то я вам решительно говорю, что я лучше соглашусь целый век не видаться с людьми, в которых я вижу предметы самые для меня священные и самые любезные, нежели свиданием с оными быть обязанным Владыкиным. Ежели для вас приятно будет видеть меня возвращенным на некоторое время в родной круг, то дайте средства к исполнению сего. Ежели же вы ко мне напишете, чтобы я непременно ехал с И. Н. Владыкиным, то я почту это за приказание остаться в Москве для препровождения в оной почти четырех месяцев, которые бы я мог провести дома...

^* (Ломов - селение неподалеку от Чембара.)

(БЕЛИНСКИЙ - Г. Н. и М. И. БЕЛИНСКИМ, 7 мая 1830 г.)

Как доехал Белинский до Чембара, неизвестно, но есть предположение, что, не дождавшись денег от отца, он отправился с попутным обозом. В Чембаре он пробыл с начала июля до сентября.

Я сам теперь нахожусь в таких обстоятельствах, что лучше бы согласился быть подьячим в чембарском земском суде, нежели жить на этом каторжном проклятом казенном коште. Если бы я прежде знал, каков он, то лучше бы согласился наняться кому-нибудь в лакеи и чищением сапог и платья содержать себя, нежели жить на нем. У нас в Москве появилась госпожа Холера, предосторояшости приняты ужасные. Нас далее ворот университета не пускают никуда, и мы совершенно ни с кем не имеем сообщения. Москва опустела; из нее и выходят и выезжают...

(БЕЛИНСКИЙ - Г. Н. и М. И. БЕЛИНСКИМ, 24 сентября 1830 г.)

Она пощадила меня. Да правду сказать: я не только не трусил ее, но даже и не думал о ней. Заговорят, бывало, при мне про ее милость - я закурю трубку, затянусь покрепче, да и в ус себе не дую, думая с глупою гордостию, что холера не осмелится истребить такого великого мужа, между тем как она, может быть, из одного презрения не подходила ко мне. Хотя подобная мысль и нередко приходила мне в голову, однако ж не мешала мне представлять холеру большою, косматою собакою, привязанною на цепь, и дразнить ее чубуком...

'Дмитрий Калинин'. Обложка цензурного экземпляра с надписью о запрещении трагедии

Но об ней будет - и так проклятая надоела всем, как горькая редька! Я кончил свою трагедию^* - и вы скоро будете иметь удовольствие читать ее в печати. В продолжение холеры (опять-таки проклятая ввернулась!) нас заперли, и я только посредством партикулярного платья мог уходить из университета под опасением строжайшего наказания, если бы был уличен. Для рассеяния от скуки я и еще человек с пять затворников составили маленькое литературное общество. Еженедельно было у нас собрание, в котором каждый из членов читал свое сочинение. Это общество, кончившееся седьмым заседанием, принесло мне ту пользу, что заставило меня окончить мою трагедию, которая без этого едва ли бы когда-нибудь была написана. Если я разживусь через нее казною, то употреблю оную на то, чтобы сорваться с казенного кошта, который так сладок, что при одном воспоминании об оном текут из глаз не водяные, а кровавые слезы!

^* (Трагедия В. Г. Белинского "Дмитрий Калинин".)

(БЕЛИНСКИЙ - П. П. и Ф. С. ИВАНОВЫМ, 13 января 1831 г.)

В 1830 году, при появлении в Москве холеры, прекращено было чтение лекций в университетских аудиториях; казенным студентам воспрещен был выход за ограду университета; предписаны правила гигиены; из казенных студентов медицинского факультета многие размещены по учрежденным тогда временным больницам. Но при паническом страхе и унынии в столице не слишком робели и унывали казенные студенты в своем карантинном заточении, особенно словесники, жившие в 11-м номере...

В этом номере, вместе с другими студентами, жили Белинский и я...

...умственная деятельность, особенно в 11 номере, шла бойко: спор о классицизме и романтизме^* еще не прекратился тогда между литераторами. И между студентами были свои классики и свои романтики, сильно ратовавшие между собою на словах. Некоторые из старших студентов, слушавшие теорию красноречия и поэзии Мерзлякова^** и напитанные его переводами из греческих и римских поэтов, были в восторге от его перевода Тассова "Иерусалима" и очень неблагосклонно отзывались о "Борисе Годунове" Пушкина, только что появившемся в печати, с торжеством указывая на глумливые об нем отзывы в "Вестнике Европы"^***. Первогодичные студенты, воспитанные в школе Жуковского и Пушкина и не заставшие уже в живых Мерзлякова, мало сочувствовали его переводам, но взамен этого знали наизусть прекрасные песни его и беспрестанно декламировали целые сцены из комедии Грибоедова, которая тогда еще не была напечатана; Пушкин приводил нас в неописанный восторг. Между младшими студентами самым ревностным поборником романтизма был Белинский, который отличался необыкновенной горячностью в спорах и, казалось, готов был вызвать на битву всех, кто противоречил его убеждениям. Увлекаясь пылкостью, он едко и беспощадно преследовал все пошлое и фальшивое, был жестоким гонителем всего, что отзывалось риторикою и литературным староверством. Доставалось от него иногда не только Ломоносову, но и Державину за риторические стихи и пустозвонные фразы.

^* (Борьба между классицизмом и романтизмом разгорелась в русской литературе в 20-х годах, в особенности после выхода в свет "Бахчисарайского фонтана" Пушкина. Под классицизмом по сути дела понимали неукоснительное следование признанным образцам поэзии XVIII века, далее которых идти запрещалось; а под романтизмом - всякое проявление свободы творчества. Достаточно сказать, что давно забытый поэт Херасков, писавший громоздкие эпико-героические поэмы, которые считались по теории классицизма высшим родом поэзии, был признан гением и сам был уверен, что достиг вершины горы Парнасской, на которой восседают бессмертные поэты. Это была "борьба умственного застоя с умственным движением", писал впоследствии Белинский.)

^** (Мерзляков держался теорий классицизма. Белинский о нем писал: "Он рожден был практиком поэзии, а судьба сделала его теоретиком, пламенные чувства влекли его к песням, а система заставила его писать оды и переводить Тасса".)

^*** (Имеется в виду но подписанная рецензия Н. И. Надеждина, в которой рецензент советовал Пушкину "сжечь Годунова и докончить "Онегина"; вскоре Надеждин изменил свое мнение и очень сочувственно отозвался о "Борисе Годунове".)

...случайные сходки и споры студентов приняли серьезный и как бы официальный характер. Из студентов составилось литературное общество под названием литературных вечеров, на которых читались собственные сочинения, переводы и высказывались суждения о журнальных статьях и о лекциях преподавателей. Главными учредителями этих вечеров были М. Б. Чистяков^*, переводивший тогда с немецкого "Теорию изящных искусств" Бахмана и посвятивший свой перевод студентам университета, и В. Г. Белинский, сочинявший собственную драму в романтическом духе. В нашем обществе не было президента, а только секретарь, которого обязанность состояла в том, чтобы читать во время заседаний приготовленные сочинения. Несколько вечеров продолжалось чтение драмы... самим автором. Наружность его, сколько могу припомнить, была очень истощена. Вместо свежего, живого румянца юности, на лице его был разлит какой-то красноватый колорит; прическа волос на голове торчала хохлом; движения резкие, походка скорая, но зато горячо и полно одушевления было чтение автора, увлекавшее слушателей страстным изложением предмета и либеральными, по-тогдашнему, идеями. Но при изяществе изложения, смелости мыслей и глубине чувств читанная драма была слишком растянута и содержала в себе больше лиризма, чем действия...

^* (Михаил Борисович Чистяков (1809-1885) - впоследствии педагог и детский писатель; в 1851 году основал "Журнал для детей".)

(П. ПРОЗОРОВ. "Белинский и Московский университет в его время")

"Белинский читал... с большим увлечением, и всем, по тому времени весьма резким, монологам мы страшно аплодировали, и многие из нас советовали даже с окончанием этой пьесы, представить ее на рассмотрение цензурного комитета, для того, чтоб можно было поставить ее на сцену университетского театра. С окончанием этой пьесы и некоторыми сделанными в ней изменениями, при общей нашей помощи, она была переписана, и Белинский самолично представил ее в комитет, состоявший из профессоров университета. Прошло несколько дней в нетерпеливом ожидании, как вдруг, раз утром, - в это время я был один с ним в номере, и мы занимались чтением какого-то периодического журнала, - его потребовали в заседание комитета, помещавшегося в здании университета. Спустя не более получаса времени вернулся Белинский, бледный как полотно, и бросился на свою кровать лицом вниз; я стал его расспрашивать, что такое случилось, но ничего положительного не мог добиться; он произносил только одно, и то весьма невнятно: "Пропал, пропал, каторжная работа, каторжная работа!"

Н. В. Станкевич. Акварель Л. Беккера. 1830-е годы

Заглянув ему в глаза и увидев почти смертельную бледность лица, я крикнул сторожа, приказал принести воды и, сбрызнув его, дал немного напиться. Когда же он стал успокаиваться, я более его не расспрашивал, догадавшись, в чем было дело, и только настоял на том, чтоб он сей же час отправился в клиническое отделение казеннокоштных студентов, помещавшееся на том же университетском дворе...

Вечером того же дня я был в больнице и узнал от него, что профессора цензурного комитета распекли его таки порядком и грозили, что с лишением прав состояния он будет сослан в Сибирь, а могло случиться еще что-нибудь и хуже.

(Н. А. АРГИЛЛАНДЕР. "Виссарион Григорьевич Белинский")

Осужденный страдать на казенном коште, я вознамерился избавиться от него и для того написал книгу, которая могла скоро разойтись и доставить мне немалые выгоды. В этом сочинении со всем жаром сердца, пламенеющего любовию к истине, со всем негодованием души, ненавидящей несправедливость, - я в картине довольно живой и верной представил тиранства людей, присвоивших себе гибельное и несправедливое право мучить себе подобных. Герой моей драмы есть человек пылкий, с страстями дикими и необузданными; его мысли вольны, поступки бешены - и следствием их была его гибель. Вообще скажу, что мое сочинение не может оскорбить чувства чистейшей нравственности и что цель его есть самая нравственная. Подаю его в цензуру, - и что же вышло?.. Прихожу через неделю в цензурный кабинет и узнаю, что мое сочинение цензоровал Л. А. Цветаев (заслуженный профессор, статский советник и кавалер). Прошу секретаря, чтобы он выдал мне мою тетрадь, и секретарь, вместо ответа, подбежал к ректору, сидевшему на другом конце стола, и вскричал: "Иван Алексеевич! Вот он! Вот г. Белинский!" Не буду много распространяться; скажу только, что несмотря на то, что мой цензор в присутствии всех членов комитета расхвалил мое сочинение и мои таланты как нельзя лучше, - оно признано было безнравственным, бесчестящим университет, и об нем составили журнал!..^*

^* (То есть донесение. Драма Белинского была запрещена цензурой как противная "религии, нравственности и российским законам".)

Но после это дело уничтожено, и ректор сказал мне, что обо мне ежемесячно будут ему подаваться особенные донесения...

Вам уже известно, что у нас с июня 1830 года воцарился новый инспектор, до окончания вакации и до начала открытия лекций он не делал никаких распоряжений; оные последовали через несколько дней после моего приезда в Москву. У нас прежде столы и кровати были вместе, и мы в одном и том же номере и занимались и спали. Это имело для нас ту выгоду, что мы могли иногда и полежать, если надоест сидеть, и каждый из нас имел свой особенный уголок. Щепкин^* уничтожил эти выгоды, перенесши кровати в другую половину этажа, занимаемого нами. Бывало, в номере жило не более как по десяти или много-много по одиннадцати человек, а теперь по пятнадцати, семнадцати и девятнадцати. Сами посудите: можно ли при таком многолюдстве заниматься делом?.. Пища в столовой так мерзка, так гнусна, что невозможно есть. Я удивляюсь, каким образом мы уцелели от холеры, питаясь пакостною падалью, стервятиной и супом с червями. Обращаются с нами как нельзя хуже...

^* (Новый инспектор казеннокоштных студентов, сменивший Перевощикова.)

Сердце обливается кровью, как поглядишь, как живут своекоштные! Как только я приехал, то ректор призвал меня в правление и начал бранить за то, что я поздно приехал; этим я обязан Перевощикову, который тогда очень помнил меня и отрекомендовал ректору и Щепкину. Когда ректор говорил со мною, то он (Перевощиков) беспрестанно кричал, что меня надобно выгнать из университета. Наконец ректор в заключение спектакля сказал: "Заметьте этого молодца; при первом случае его надобно выгнать". Многие казенные же приезжали гораздо после меня, и им за это ни слова не сказали. Перед окончанием холеры я не ночевал ночи две или три дома; прихожу к Щепкину за одним делом, и он начинает меня ругать; говорит, что меня за это он отдаст, как какого-нибудь каналью, в солдаты и наконец с презрением начал выгонять из своих комнат! Разумеется, что подлец за такой пустой проступок ничего не может сделать, как только наказать выговором или у себя в доме, или в номере, или в правлении, и много-много посадить в карцер, и что его нелепые угрозы не могут никогда выполниться; но каково терпеть-то?.. Надеясь сорваться с казенного кошта, я дал себе клятву все терпеть и сносить, и потому ничего ему не сказал...

(БЕЛИНCКИЙ - Г. Н. и М. И. БЕЛИНСКИМ, 17 февраля 1831 г.)

Через полтора года... как после отъезда Белинского из Пензы я отправился в Петербург, на пути, в Москве, я пробыл дня три: это было во время масленицы 1831 года. Каждое утро приходили ко мне племянник мой и Белинский... Прежние разговоры у нас возобновились. Тут я увидел большую перемену в Белинском. Ум его возмужал; в замечаниях его проявлялось много истины. Там прочли мы только что вышедшего тогда "Бориса Годунова". Сцена "Келья в Чудовом монастыре" на своем месте, при чтении всей драмы, показалась мне еще лучше. Белинский с удивлением замечал в этой драме верность изображений времени, жизни и людей; чувствовал поэзию в пятистопных безрифменных стихах, которые прежде называл прозаичными, чувствовал поэзию и в самой прозе Пушкина. Особенно поразила его сцена "Корчма на литовской границе". Прочитав разговор хозяйки корчмы с собравшимися у нее бродягами, улики против Григория и бегство его через окно, Белинский выронил книгу из рук, чуть не сломал стула, на котором сидел, и восторженно закричал: "Да, это живые; я видел, я вижу, как он бросился в окно!.." В нем уже проявился тот критический взгляд, который впоследствии руководил им при оценке сочинений Гоголя^*.

^* (Именно рецензия па трагедию Пушкина "Борис Годунов" была первым критическим выступлением Белинского в печати. Рецензия была опубликована в № 45 маленького московского журнала "Листок" в июне 1831 года.)

(М. М. ПОПОВ. "Воспоминания")

Невзгода на меня, кажется, проходит, и я начинаю дышать свободнее. Начальство обо мне забыло и думать; правда, при первом случае оно не умедлит напомнить мне, что знает меня. Но и этого я скоро не буду опасаться: ректор и Щепкин подали в отставку. Да правду, я их очень мало боялся и боюсь - только одна мысль, что я не один, удерживала меня поговорить с ними пообстоятельнее.

В университете нашем произошли важные перемены... Скажу только, что дуракам-профессорам житья нет, да и только. Одного скота недавно освистали и охлопали на лекции и за это его же приказано выгнать из университета^*.

^* (Белинский имеет в виду знаменитую "маловскуто историю": студенческую демонстрацию против грубого, бездарного и безграмотного профессора юридических паук М. Я. Малова; по требованию студентов Малов был удален из университета.)

(БЕЛИНСКИЙ - Г. Н. и М. И. БЕЛИНСКИМ, 24 мая 1831 г.)

У нас произошла большая перемена в столе. Попечитель взял в уважение неотступные просьбы студентов и сменил эконома. Теперь стол хоть куда! Особенно по праздникам он бывает хорош, что лучшего желать не должно и не можно. Теперь каждый день на кухне дежурят по двое студентов. Они смотрят за поварами, принимают и выдают припасы, ключ от которых держат при себе. Ежели припасы по каким-либо причинам им не понравятся, то они имеют право отослать их назад и требовать других. Они же отвечают за стол, записывают расходы; обедают и ужинают после всех студентов.

(БЕЛИНСКИЙ - Г. Н. и М. И. БЕЛИНСКИМ, 19 августа 1831 г.)

Чтобы быть поэтом - надобно иметь отличные дарования, творческое воображение, творческую душу, чувства пламенные, темперамент горячий, характер раздражительный, пылкий; надобно уметь и мыслить и чувствовать особенным образом, видеть там много, где другие ничего не видят. Спроси себя: узнал ли ты себя в этом портрете? Ежели нет, то разбей свой нестройный гудок, изорви скрыпучие струны и забудь писать стихи. Ежели в иные минуты тебе захочется покинуть скучный мир действительности и устремиться в очаровательную страну воображения, чтобы созерцать там вечную, беспокровную красоту идеального изящества, то разверни какое-нибудь творение какого-нибудь художника и наслаждайся чистым, святым и безмятежным восторгом. А сам лучше учись писать прозой и для того упражняйся в прозаических сочинениях; я охотно берусь поправлять их. Уменье писать прозою необходимо в действительной жизни. Жалок и вместе достоин презрения тот, кто не умеет нескольких строк написать правильно и с толком.

(БЕЛИНСКИЙ - брату КОНСТАНТИНУ, 29 сентября 1831 г.)

...папенька удивляется, что я, живя на казенном коште, нуждаюсь в одежде, и говорит, зачем ему деньги, когда он на казенном содержании? Теперь я об этом кое-что хочу сказать. Папенька, я думаю, видел мою казенную шинель, сквозь которую можно сеять аржаную муку: она дается на целый курс, ее должно носить и летом и зимою, иногда в морозы, градусов тридцать с лишком. Как это полезно для здоровья! Хвала и честь казенному кошту! Сюртуки форменные даются каждый год; но так как они обыкновенно шьются из гнилого сукна, то месяца за два до выдачи новых все щеголяют с разодранными локтями и лифами, с изорванными в куски панталонами... Срамоту штанов своих едва-едва прикрывают порыжелыми полами сюртука. Сапоги иногда попадутся такие, что становятся чуть не на полгода; а иногда такие, что на другой же день прорываются, и тут-то пойдут починки; а ты сиди дома босиком да жди, когда починят...

М. А. Бакунин. Акварель неизвестного художника. 1838 г.

Уведомляю тебя еще, что 5 числа сего месяца захворал, почувствовал вдруг сильный лихорадочный озноб, ночью же метался от жару; на крещенье опять меня трясло, а ночью был жар; на другой же день лихорадка отстала и сделался сильнейший жар в голове и шее и маленький кашель. Чуть немного кашляну, а голову словно кто обухом ударит; наконец, и это прошло, а сделался сильнейший кашель, особенно мучивший меня ночью, и сильная боль в груди, что и заставило меня 10 числа поступить в больницу, в которой и поныне нахожусь.

(БЕЛИНСКИЙ - брату КОНСТАНТИНУ, 27 января 1832 г.)

...находясь целые четыре месяца в больнице, я сделал столько упущений по части лекций, а особливо языков, что для вознаграждения потерянного должен заниматься день и ночь в продолжение целой вакации. Мои обстоятельства по этой части и прежде были в весьма незавидном состоянии, что происходило то от огорчений казенной каторжной жизнью, то от собственного нерадения... Университет наш переворотился вверх дном; князь Голицын^* уезжает за границу; государь император дал его помощнику Голохвастову (т. е. помощнику князя) неограниченную власть... за одно слово, за один малейший поступок Голохвастов выключает из университета и казенных и своекоштных студентов; казенных же имеет право без всякого суда отдавать в солдаты за всякий сколько-нибудь предосудительный поступок, за который прежде посадили бы дни на три в карцер. Уже многие из казенных выключены; одного он принудил поступить в полк. Куплен дом для своекоштных; так как этот дом находится против университета, то его и соединят с оным посредством арки. Все ворота будут заперты; ни казенному, ни своекоштному нельзя будет выйти из университета... У нас большая часть студентов кормятся и одеваются кондициями, другие живут в тех домах, где имеют кондицию; многие не только содержатся сами оными, но даже помогают своим семействам. Лишенные единственного способа их пропитания, где возьмут эти несчастные денег для взноса в казну? Их без всякого сожаления выключают из университета, не позволяют окончить курса и впредь будут принимать только таких, которые в состоянии внести деньги. Будут принимать молоденьких, которых бы можно было сечь розгами, и потому всех старых и взрослых вытесняют. Одним словом, Московский университет скоро уподобится Казанскому^**. Чтобы жить безопасно, надобно даже уряднику, унтеру льстить, надеть на себя постную харю, скорчиться в три погибели, беспрестанно творить молитвы и всем и каждому кланяться и перед каждым подличать. Нет ничего грубее, подлее обхождения Голохвастова с студентами; ругается, как извозчик, обходится с ними хуже, нежели со своими лакеями. Беда, да и только^***. Если выключат меня, что очень может случиться, ибо выключать для него составляет приятнейшее наслаждение, что тогда делать? Куда сунуться?.. Моя болезнь продолжительна не потому, чтобы она была опасна и неизлечима, но потому, что она есть застарелая; я собирал ее почти три года, благодаря казенной одежде.

^* (Князь С. М. Голицын - попечитель Московского учебного округа.)

^** (Из Казанского университета после ревизии его были удалены передовые профессора.)

^*** (Новые строгости в университете с осени 1831 г. начались после подавления Польского восстания. Николай I приехал тогда в Москву; после пережитых событий он хотел удостовериться о духе Москвы и особенно молодежи. Именно в это время он назначил военный суд для разбирательства дела кружка Сунгурова, о котором говорится ниже.)

(БЕЛИНСКИЙ - Г. Н. и М. И. БЕЛИНСКИМ, 20 апреля 1832 г.)

Я вышел из больницы почти с тем же, с чем и пошел в нее. "Для чего ты не остался в ней до совершенного твоего выздоровления?" - спросишь ты меня. Для того, отвечаю я, что дожидаться моего выздоровления было бы слишком долго; для этого мне нужно бы было пролежать в больнице еще месяца четыре, в продолжение которых меня бы выключили из университета, как такого человека, которого расстроенное здоровье не подавало никакой надежды на успехи.

(БЕЛИНСКИЙ - брату КОНСТАНТИНУ, 21 июня 1832 г.)

Не имея надежды, чтобы Сомов и Белинский: первый но совершенно расстроенному здоровью, а второй - тоже по слабому здоровью и притом по ограниченности способностей^*, могли образоваться полезными чиновниками по учебной службе, долгом почитаю представить о сем в внимание вашего превосходительства и просить об увольнении из университета.

^* (Действительной причиной удаления Белинского из университета была его антикрепостническая трагедия "Дмитрий Калинин".)

(Пом. попечителя Московского учебного округа Д. П. ГОЛОХВАСТОВ - ректору университета)

История Белинского сильно взволновала студентов, и долго толковали о ней товарищи; на втором курсе мы с изумлением услыхали, что он исключен из университета за неспособностью; конечно, никто из нас не подозревал в нем знаменитого критика, каким он явился впоследствии, но все же мы почитали его одним из самых умных и даровитых студентов и в исключении его видели вопиющую несправедливость.

(Г. ГОЛОВАЧЕВ). "Университетские воспоминания")