V

Занавес открывается.

Та же газетная экспедиция.

Ковалев. Я прошу только припечатать, что тот, кто мне этого подлеца представит, получит достаточное вознаграждение.

Чиновник. Позвольте узнать, как ваша фамилия?

Ковалев. Нет, зачем же фамилия? Мне нельзя сказать ее. У меня много знакомых: Чехтарева, статская советница, Палагея Григорьевна Подточина, штаб-офицерша... Вдруг узнают, боже сохрани! Вы можете просто написать: коллежский асессор, или, еще лучше, состоящий в майорском чине.

Чиновник. А сбежавший был ваш дворовый человек?

Ковалев. Какое дворовый человек? Это бы еще не такое большое мошенничество! Сбежал от меня... нос...

Чиновник. Гм! Какая странная фамилия! И на большую сумму этот господин Носов обокрал вас?

Ковалев. Нос, то есть... вы не то думаете! Нос, мой собственный нос пропал неизвестно куда. Черт хотел подшутить надо мною.

Чиновник. Да каким же образом пропал? Я что-то не могу хорошенько понять.

Ковалев. Да я не могу вам сказать, каким образом; но главное то, что он разъезжает теперь по городу и называет себя статским советником. И потому я вас прошу объявить, чтобы поймавший представил его немедленно ко мне в самом скорейшем времени. Вы посудите, в самом деле, как же мне быть без такой заметной части тела? Это не то, что какой-нибудь мизинный палец на ноге, которую я в сапог - и никто не увидит, если его нет. Я бываю по четвергам у статской советницы Чехтаревой; Подточина Палагея Григорьевна, штаб-офицерша, и у ней дочка очень хорошенькая, тоже очень хорошие знакомые, и вы посудите сами, как же мне теперь... Мне теперь к ним нельзя явиться.

Чиновник (подумав). Нет, я не могу поместить такого объявления в газетах.

Ковалев. Как? Отчего?

Чиновник. Так. Газета может потерять репутацию. Если всякий начнет писать, что у него сбежал нос, то... И так уже говорят, что печатается много несообразностей и ложных слухов.

Ковалев. Да чем же это дело несообразное? Тут, кажется, ничего нет такого.

Чиновник. Это вам так кажется, что нет. А вот на прошлой неделе такой же был случай. Пришел чиновник таким же образом, как вы теперь пришли, принес записку, денег по расчету пришлось два рубля семьдесят три копейки, и все объявление состояло в том, что сбежал пудель черной шерсти. Кажется, что бы тут такое? А вышел пасквиль: пудель-то этот был казначей, не помню какого-то заведения.

Ковалев. Да ведь я вам не о пуделе делаю объявление, а о собственном моем носе: стало быть, почти то же, что о самом себе.

Чиновник. Нет, такого объявления я никак не могу поместить.

Ковалев. Да когда у меня точно пропал нос!

Чиновник. Если пропал, то это дело медика. Говорят, что есть такие люди, которые могут приставить какой угодно нос. Но, впрочем, я замечаю, что вы должны быть человек веселого нрава и любите в обществе пошутить.

Ковалев. Клянусь вам, вот как бог свят! Пожалуй, уж если до того дошло, то я покажу вам.

Чиновник. Зачем беспокоиться! (Нюхает табак.) Впрочем, если не в беспокойство, то желательно бы взглянуть.

Ковалев приблизился, отнял платок.

В самом деле, чрезвычайно странно! Место совершенно гладкое, как будто бы только что выпеченный блин. Да, до невероятности ровное!

Ковалев. Ну, вы и теперь будете спорить? Вы видите сами, что нельзя не напечатать. Я вам буду особенно благодарен; и очень рад, что этот случай доставил мне удовольствие с вами познакомиться...

Чиновник. Напечатать-то, конечно, дело небольшое, только я не предвижу в этом никакой для вас выгоды. Если уже хотите, то отдайте тому, кто имеет искусное перо, описать это как редкое произведение натуры и напечатать эту статейку в "Северной пчеле" (нюхает табак) для пользы юношества (утирает нос) или так, для общего любопытства.

Мне, право, очень прискорбно, что с вами случился такой анекдот. Не угодно ли вам понюхать табачку? Это разбивает головные боли и печальные расположения; даже в отношении к геморроидам это хорошо. (Подносит табакерку.)

Ковалев (вспылив). Я не понимаю, как вы находите место шуткам! Разве вы не видите, что у меня именно нет того, чем бы я мог понюхать? Чтоб черт побрал ваш табак! Я теперь не могу смотреть на него, и не только на скверный ваш березинский, но хоть бы вы поднесли мне самого рапе! (Убегает.)

Затемнение.