Сцена третья

Рассказчик (у карты.) Чудный город Миргород! Каких в нем нет строений! И под соломенною, и под очеретяною, даже под деревянною крышею; направо улица, налево улица, везде прекрасный плетень; по нем вьется хмель, на нем висят горшки. Роскошь! Но я тех мыслей, что нет лучше дома, как поветовый суд. (Показывает на карте.) Дубовый ли он или березовый, мне нет дела; но в нем, милостивые государи, восемь окошек! Восемь окошек в ряд прямо на площадь и на то водное пространство (показывает на карте), о котором я уже говорил и которое городничий называет озером! Один только он окрашен цветом гранита: прочие все домы в Миргороде просто выбелены. Крыша на нем вся деревянная и была бы даже выкрашена красною краскою, если бы приготовленное для того масло канцелярские, приправивши луком, не съели, что было как нарочно во время поста, и крыша осталась некрашеною. На площадь выступает крыльцо, на котором часто бегают куры, оттого что на крыльце всегда почти рассыпаны крупы или что-нибудь съестное, что, впрочем, делается не нарочно, но единственно от неосторожности просителей. Присутствие началось еще с утра.

Убирает карту как штору, за картой-шторой - стол, три стула, на них судья, подсудок и секретарь суда. Судья, довольно полный человек, с доброю миной, в замасленном халате, с трубкой.

У судьи губы находились под самым носом, и оттого нос его мог нюхать верхнюю губу сколько душе угодно было. Эта губа служила ему вместо табакерки, потому что табак, адресуемый в нос, почти всегда сеялся на нее. (Отходит в сторону.)

Босая девка в стороне держит поднос с чашками.

Судья (прихлебывая чай, разговаривает с подсудком, в то время как секретарь неразборчиво бубнит какое-то дело). Я нарочно старался узнать, каким образом это делается, что они поют хорошо. У меня был славный дрозд года два тому назад. Что ж? Вдруг испортился совсем. Начал петь бог знает что. Чем далее, хуже, хуже, стал картавить, хрипеть, хоть выбрось. А ведь самый вздор! Это вот отчего делается: под горлышком делается бобон, меньше горошинки. Этот бобончик нужно только проколоть иголкою. Меня научил этому Захар Прокофьевич, и именно, если хотите, я вам расскажу, каким это было образом: приезжаю я к нему...

Секретарь. Прикажете, Демьян Демьянович, читать другое?

Судья. А вы уже прочитали? Представьте, как скоро! Я и не услышал ничего! Да где ж оно? дайте его сюда, я подпишу. Что там еще у вас?

Секретарь. Дело козака Бокитька о краденой корове. (Снова что-то бубнит.)

Судья. Хорошо, читайте! Да, так приезжаю я к нему... Я могу даже рассказать вам подробно, как он угостил меня. К водке был подан балык, единственный! Да, не нашего балыка, которым угощает наша бакалейная миргородская лавка. Селедки я не ел, потому что, как вы сами знаете, у меня от нее делается изжога под ложечкою. Но икры отведал; прекрасная икра! нечего сказать, отличная! Потом выпил я водки персиковой, настоянной на золототысячнике. Была и шафранная; но шафранной, как вы сами знаете, я не употребляю. Оно, видите, очень хорошо: наперед, как говорят, раззадорить аппетит, а потом уже завершить...

Входит Иван Иванович.

А! слыхом слыхать, видом видать...

Иван Иванович. Бог в помощь! желаю здравствовать! (Кланяется.)

Судья (подавая стул). Чем прикажете потчевать вас, Иван Иванович? Не прикажете ли чашку чаю?

Подходит босая девка с подносом.

Иван Иванович. Нет, весьма благодарю. (Поклонился и сел.)

Судья. Сделайте милость, одну чашечку!

Иван Иванович. Нет, благодарю. Весьма доволен гостеприимством! (Поклонился и сел.)

Судья. Одну чашку.

Иван Иванович. Нет, не беспокойтесь, Демьян Демьянович! (Поклонился и сел.)

Судья. Чашечку!

Иван Иванович. Уж так и быть, разве чашечку! (Пьет.)

Рассказчик. Господи боже! Какая бездна тонкости бывает у человека! Нельзя рассказать, какое приятное впечатление производят такие поступки!

Судья. Не прикажете ли еще чашечку?

Иван Иванович. Покорно благодарствую. (Ставит на поднос опрокинутую чашку и кланяется.)

Судья. Сделайте одолжение, Иван Иванович!

Иван Иванович. Не могу. Весьма благодарен. (Поклонился и сел.)

Судья. Иван Иванович! Сделайте дружбу, одну чашечку!

Иван Иванович. Нет, весьма обязан за угощение. (Поклонился и сел.)

Судья. Только чашечку! одну чашечку!

Иван Иванович протянул руку к подносу и взял чашку.

Рассказчик. Фу ты пропасть! Как может, как найдется человек поддержать свое достоинство!

Иван Иванович. Я, Демьян Демьянович, я к вам имею необходимое дело: я подаю позов. (Поставил чашку и вынул из кармана написанный гербовый лист бумаги.) Позов на врага своего, на заклятого врага.

Судья. На кого же это?

Иван Иванович. На Ивана Никифоровича Дов- гочхуна.

Судья. Что вы говорите! Иван Иванович! вы ли это?

Иван Иванович. Видите сами, что я.

Судья. Господь с вами и все святые! Как! вы! Иван Иванович! стали неприятелем Ивану Никифоровичу! Ваши ли это уста говорят? повторите еще! Да не спрятался ли у вас кто-нибудь сзади и говорит вместо вас?..

Иван Иванович. Что же тут невероятного. Я не могу смотреть на него; он нанес мне смертную обиду, оскорбил честь мою.

Судья. Пресвятая троица! как же мне теперь уверить матушку! А она, старушка, каждый день, как только мы поссоримся с сестрою, говорит: "Вы, детки, живете между собою, как собаки. Хоть бы вы взяли пример с Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича. Вот уж друзья так друзья! То-то приятели! То-то достойные люди!" Вот тебе и приятели! Расскажите, за что же это? как?

Иван Иванович. Это дело деликатное, Демьян Демьянович! на словах его нельзя рассказать. Прикажите лучше прочитать просьбу. Вот, возьмите с этой стороны, здесь приличнее.

Судья. Прочитайте, Тарас Тихонович!

Секретарь (высморкавшись таким образом, как сморкаются все секретари по поветовым судам, с помощью двух пальцев, читает). "От дворянина Миргородского повета и помещика Ивана Иванова сына Перерепенка прошение; а о чем, тому следуют пункты:

1) Известный всему свету своими богопротивными, в омерзение приводящими и всякую меру превышающими законопреступными поступками, дворянин Иван Никифоров сын Довгочхун, сего 1810 года июля 7 дня учинил мне смертельную обиду, как персонально до чести моей относящуюся, так равномерно в уничижение и конфузию чина моего и фамилии. Оный дворянин, и сам притом гнусного вида, характер имеет бранчивый и преисполнен разного рода богохулениями и бранными словами!" (Переводит дух и сморкается.)

Судья. Что за бойкое перо! Господи боже! как пишет этот человек!

Иван Иванович. Читайте далее!

Секретарь (продолжает). "Оный дворянин, Иван Никифоров сын Довгочхун, когда я пришел к нему с дружескими предложениями, назвал меня публично обидным и поносным для чести моей именем, а именно гусаком, тогда как известно всему Миргородскому повету, что сим гнусным животным я никогда отнюдь не именовался и впредь именоваться не намерен. Доказательством же дворянского моего происхождения есть то, что в метрической книге, находящейся в церкви Трех Святителей, записан как день моего рождения, так равномерно и полученное мною крещение. Гусак же, как известно всем, кто сколько-нибудь сведущ в науках, не может быть записан в метрической книге, ибо гусак есть не человек, а птица, что уже всякому, даже не бывавшему в семинарии, достоверно известно. Но оный злокачественный дворянин, будучи обо всем этом сведущ, не для чего иного, как чтобы нанесть смертельную для моего чина и звания обиду, обругал меня оным гнусным словом.

2) Сей же самый неблагопристойный и неприличный дворянин посягнул притом на мою родовую, полученную мною после родителя моего, состоявшего в духовном звании, блаженной памяти Ивана Онисиева сына Перерепенка, собственность, тем, что, в противность всяким законам, перенес совершенно насупротив моего крыльца гусиный хлев, что делалось не с иным каким намерением, как чтоб усугубить нанесенную мне обиду; ибо оный хлев стоял до сего в изрядном месте и довольно еще был крепок. Но омерзительное намерение вышеупомянутого дворянина состояло единственно в том, чтобы учинить меня свидетелем непристойных пассажей; ибо известно, что всякий человек не пойдет в хлев, тем паче в гусиный, для приличного дела. При таком противузаконном действии две передние сохи захватили собственную мою землю, доставшуюся мне еще при жизни от родителя моего, блаженной памяти Ивана Онисиева сына Перерепенка, начинавшуюся от амбара и прямою линией до самого того места, где бабы моют горшки.

3) Вышеизображенный дворянин, которого уже самое имя и фамилия внушают всякое омерзение, питает в душе злостное намерение поджечь меня в собственном доме. Несомненные чему признаки из нижеследующего явствуют: во-первых, оный злокачественный дворянин начал выходить часто из своих покоев, чего прежде никогда, по причине своей лености и гнусной тучности тела, не предпринимал; во-вторых, в людской его, примыкающей о самый забор, ограждающий мою собственную, полученную мною от покойного родителя моего, блаженной памяти Ивана Онисиева сына Перерепенка, землю, ежедневно и в необычайной продолжительности горит свет, что уже явное есть к тому доказательство, ибо до сего, по скаредной его скупости, всегда не только сальная свеча, но даже каганец был потушаем.

И потому прошу оного дворянина Ивана Никифорова сына Довгочхуна, яко повинного в зажигательстве, в оскорблении моего чина, имени и фамилии и в хищническом присвоении собственности, а паче всего в подлом и предосудительном присовокуплении к фамилии моей названия Гусака, ко взысканию штрафа, удовлетворения проторей и убытков присудить и самого, яко нарушителя, в кандалы забить и, заковавши, в городскую тюрьму препроводить, и по сему моему прошению решение немедленно и неукоснительно учинить. Писал и сочинял дворянин, Миргородский помещик Иван Иванов сын Перерепенко".

Судья (взяв Ивана Ивановича за пуговицу). Что это вы делаете, Иван Иванович? Бога бойтесь! Бросьте просьбу, пусть она пропадает! (Сатана приснись ей!) Возьмитесь лучше с Иваном Никифоровичем за руки, да поцелуйтесь, да купите сантуринского, или никопольского, или хоть просто сделайте пуншику, да позовите меня! Разопьем вместе и позабудем все!

Иван Иванович. Нет, Демьян Демьянович! Не такое дело, чтобы можно было решить полюбовною сделкою. Прощайте! Прощайте и вы, господа! Надеюсь, что моя просьба возымеет надлежащее действие. (Уходит.) Судья. Экие дела делаются!

Быстро выходит рассказчик.

Рассказчик. Не успел он этого сказать, как дверь затрещала, и передняя половина Ивана Никифоровича высадилась в присутствие; остальная осталась еще в передней.

Из-за кулис выглядывает Иван Никифорович и тут же исчезает. Оттуда, где якобы находится передняя, доносится возня и пыхтение.

Судья (кричит в переднюю). Какими судьбами? Что и как? Как здоровье ваше, Иван Никифорович?

Пауза, пыхтение из передней.

Эй, кто-нибудь, выприте сзади Ивана Никифоровича в присутственную залу!

Рассказчик быстро проходит в переднюю, за кулисы, и подталкивает Ивана Никифоровича сзади. Судья и подсудок тянут его за руки спереди.

Рассказчик (продолжая подталкивать Ивана Никифоровича). Там отодвинули задвижки и отворили вторую половину дверей. Причем канцелярский и его помощник, инвалид, от дружных усилий дыханием уст своих распространили такой сильный запах, что комната присутствия превратилась было на время в питейный дом. (Помогает Ивану Никифоровичу войти и уходит.)

Судья (помогая Ивану Никифоровичу усесться). Не зашибли ли вас, Иван Никифорович? Я скажу матушке, она пришлет вам настойки, которою потрите только поясницу и спину, и все пройдет.

Иван Никифорович (отдуваясь и протягивая табак). Возьмите, одолжайтесь!

Судья. Весьма рад, что вас вижу. По все не могу представить себе, что заставило вас предпринять труд и одолжить нас такою приятною нечаянностью.

Иван Никифорович. С просьбою...

Судья. С просьбою? С какою?

Иван Никифорович. С позвом... Ох!., с позвом на мошенника... Ивана Иванова Перерепенка.

Судья. Господи! и вы туда! Такие редкие друзья! Позов на такого добродетельного человека!..

Иван Никифорович. Он сам сатана!

Судья перекрестился.

Возьмите просьбу, прочитайте.

Судья. Нечего делать, прочитайте, Тарас Тихонович.

Секретарь (высморкавшись). "Просит дворянин Миргородского повета Иван Никифоров сын Довгочхун, а о чем, тому следуют пункты:

1) По ненавистной злобе своей и явному недоброжелательству, называющий себя дворянином, Иван Иванов сын Перерепенко всякие пакости, убытки и иные ехидненские и в ужас приводящие поступки мне чинит и вчерашнего дня пополудни, как разбойник и тать, с топорами, пилами, долотами и иными слесарными орудиями, забрался ночью в мой двор и в находящийся в оном мой же собственный хлев. Собственноручно и поносным образом его изрубил. На что с моей стороны я не подавал никаковой причины к столь противозаконному и разбойническому поступку.

2) Оный же дворянин Перерепенко имеет посягательство на самую жизнь мою и до 7-го числа прошлого месяца, содержа втайне сие намерение, пришел ко мне и начал дружеским и хитрым образом выпрашивать у меня ружье, находившееся в моей комнате, и предлагал мне за него, с свойственною ему скупостью, многие негодные вещи, как-то: свинью бурую и две мерки овса. Но, предугадывая тогда же преступное его намерение, я всячески старался от оного уклонить его, но оный мошенник и подлец Иван Иванов сын Перерепенко выбранил меня мужицким образом и питает ко мне с того времени вражду непримиримую. Притом же оный, часто поминаемый, неистовый дворянин и разбойник Иван Иванов сын Перерепенко и происхождения весьма поносного: его сестра была известная всему свету потаскуха и ушла за егерскою ротою, стоявшею назад тому пять лет в Миргороде; а мужа своего записала в крестьяне. Отец и мать его тоже были пребеззаконные люди и оба были невообразимые пьяницы. Упоминаемый же дворянин и разбойник Перерепенко своими скотоподобными и порицания достойными поступками превзошел всю свою родню и под видом благочестия делает самые соблазнительные дела. Постов не содержит, ибо накануне филипповки сей богоотступник купил барана и на другой день велел зарезать своей беззаконной девке Гапке, оговариваясь, аки бы ему нужно было под тот час сало на каганцы и свечи.

Посему прошу оного дворянина, яко разбойника, святотатца, мошенника, уличенного уже в воровстве и грабительстве, в кандалы заковать и в тюрьму или государственный острог препроводить, и там уже, по усмотрению, лиша чинов и дворянства, добре барбарами шмаровать и в Сибирь на каторгу по надобности заточить, проторы, убытки велеть ему заплатить и по сему моему прошению решение учинить. К сему прошению руку приложил дворянин Миргородского повета Иван Никифоров сын Довгочхун".

Иван Никифорович взялся за шапку и поклонился с намерением уйти.

Судья. Куда же вы, Иван Никифорович? Посидите немного! выпейте чаю! Орышко! что ты стоишь, глупая девка, и перемигиваешься с канцелярскими, ступай, принеси чаю!

Иван Никифорович. Не беспокойтесь, я с удовольствием... (Уходит.)

Судья, секретарь и подсудок застыли в изумлении. Вошел рассказчик, опустил карту, скрыв таким образом обоих.

Рассказчик. Делать было нечего. Обе просьбы были приняты, и дело готовилось принять довольно важный интерес, как одно непредвиденное обстоятельство сообщило ему еще большую занимательность. Когда судья вышел из присутствия в сопровождении подсудка и секретаря, а канцелярские укладывали в мешок нанесенных просителями кур, яиц, краюх хлеба, пирогов, книшей и прочего дрязгу, в это время бурая свинья вбежала в комнату и схватила, к удивлению присутствовавших, не пирог или хлебную корку, но прошение Ивана Никифоровича, которое лежало на конце стола, перевесившись листами вниз. Схвативши бумагу, бурая хавронья убежала так скоро, что ни один из приказных чиновников не мог догнать ее, несмотря на кидаемые линейки и чернильницы. Это чрезвычайное происшествие произвело страшную суматоху. (Уходит.)