4. "Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем"

Среди гоголевских повестей из украинской дворянской жизни эта повесть является, несомненно, самым значительным и цельным произведением. Её значительность заключается в том, что в ней критическое изображение провинциального дворянства отличается большей широтой, последовательностью и художественным совершенством, нежели в других повестях того же цикла.

Захолустный городок крепостной Украины, с небольшими барскими усадебками, обнесёнными плетнём, с канцелярскими учреждениями на площади, занятой огромной лужей, изображён здесь во многих характерных чертах своей жизни. В этом изображении главное место занимают два помещика, долгие годы питавшие друг к другу искреннюю добрососедскую приязнь и внезапно, из-за пустяков, ставшие непримиримыми врагами. Эта нелепая ссора обусловлена, однако, самым существом их помещичьей жизни.

При всём различии их внешнего вида, привычек, манер, темперамента ("Иван Иванович худощав и высокого роста; Иван Никифорович немного ниже, но зато распространяется в толщину"; "Иван Иванович только после обеда лежит в одной рубашке под навесом; ввечеру же надевает бекешу и идёт куда-нибудь... Иван Никифорович лежит весь день на крыльце... и никуда не хочет идти" и т. п.) - при всём этом оба приятеля ведут совершенно одинаковый образ жизни.

Перед нами мелкие крепостники-помещики, живущие в маленьких городских усадьбах. У них есть за городом "хутора", на их землях произрастают "восхитительные жита", их "рослое злачное сено" косят "косари", в их степи "пасутся волы"; один из помещиков "поставляет муку" в "городовой магазин"; другой в этот раз не посеял овса и будет его покупать. Они больше других втянулись в торгово-денежные связи. Но каковы у них эти связи, каково положение крестьян, живущих и работающих на их хуторах, об этом мы ничего не узнаём из повести.

Зато сам характер соседей-помещиков обрисован Гоголем с большой полнотой.

Их имущественно-хозяйственные отношения, давно сложившиеся и хорошо налаженные, занимают всю жизнь каждого из них, поглощают всё их внимание и интересы и определяют их собой. Вот размышления Ивана Ивановича на отдыхе после обеда: "Господи, боже мой, какой я хозяин! Чего у меня нет! Птицы, строение, амбары, всякая прихоть, в саду груши, сливы; в огороде мак, капуста, горох. Чего же ещё нет у меня?.." Вот имущественные понятия Ивана Ивановича в разговоре с другом: "Ваши волы пасутся на моей степи... Ребятишки ваши перелезают через плетень в мой двор и играют с моими собаками..."^* Пока соседи дружны, всё это ничего, но если они поссорятся, мальчишек, залезших на чужой двор, будут пороть!

^* (Курсив наш. - Г. П.)

И вместе с тем эта сложившаяся хозяйственная жизнь, освобождая их от труда, оставляет им много досуга. Флегматичный и необщительный Довгочхун весь день лежит и толстеет, а его более подвижной приятель и на перепелов охотится, и поросят кормит "из своих рук", и токарничает, и книжку почитывает.

Однако это различие только внешнее. Их жизнь одинаково замкнута мелким землевладением и душевладением, и не только внешне, но и внутренне. Это жизнь ленивая, паразитическая, не содержащая в себе никаких оснований для умственного развития. Один из приятелей иногда что-то читает, другой совершенно равнодушен к этому. Но в своём разговоре о войне и о её причинах оба они обнаруживают одинаковую бедность кругозора и дикость понятий. И жизнь возбуждает в них не культурные интересы, а самодовольство и эгоизм.

В самом деле, как относятся оба соседа друг к другу и ко всем окружающим? Несмотря на как будто искренние, дружеские отношения, на внешнюю вежливость, иногда даже предупредительность ("По воскресным дням", бывало, "они отправляются почти об руку друг с другом в церковь". "И если Иван Иванович... первый замечал лужу или какую-нибудь нечистоту посреди улицы... то говорил Ивану Никифоровичу: "Берегитесь, не ступите сюда ногой, ибо здесь нехорошо"), несмотря на всё это друзья внутренне относились друг к другу равнодушно, грубовато, без искреннего участия.

"Вот глупая баба! - думал, например, Иван Иванович, глядя, как старуха развешивает платье своего пана, - она ещё вытащит и самого Ивана Никифоровича проветривать!" Достаточно одному из них помянуть в разговоре чорта, а другому упрекнуть его "за богопротивные слова", как тот уже обижается, и между ними назревает ссора. "Чем же я обидел вас, Иван Иванович? - холодным, обидчивым тоном говорит Довгочхун. - Я не тронул ни отца, ни матери вашей. Я не знаю, чем я вас обидел".

Душевная чёрствость Перерепенко сказывается и в его отношении к нищим. Он каждый раз "обходит их всех и расспрашивает кого-нибудь из них". Но его видимое участие таит в себе злое издевательство, он возбуждает в них надежды на подаяние, но ничего не даёт. Не лучше относится он и к собственным детям: хотя он и даёт им "по бублику или по кусочку дыни", но они бегают по двору "запачканные", в "изодранной рубашонке".

Не уступает в этом отношении своему другу и Довгочхун, который, хотя "больше молчит, но зато если влепит словцо, то держись только: отбреет лучше всякой бритвы". Ну как же не поссориться в конце концов людям с такой неразвитой, грубой, эгоистической натурой, людям, думающим только о своём покое и о своих удовольствиях!

Однако оба приятеля нисколько не сознают этих дурных своих свойств. Напротив, они гордятся своим имущественным положением, хозяйственным процветанием и независимостью. Они важничают из-за всего этого и стараются держаться с большим достоинством. Эгоистичная грубость, прикрытая внешним достоинством, и составляет самую характерную черту всего их поведения. Она сказывается во всех их поступках и причудах.

Вот Иван Иванович сидит после обеда под навесом в одной рубашке, кушает дыню и, собрав семена в бумажку, надписывает: "Сия дыня съедена такого-то числа". Вот Иван Никифорович, большой любитель купаться, сидит по горло в воде и, велев "поставить также в воду стол и самовар", пьёт тут же чай "в такой прохладе". Вот он лежит днём в своей комнате на ковре "безо всего, даже без рубашки" и считает себя вправе принимать гостя в таком виде. Можно себе представить, как они, при всём этом, обращаются со своими крепостными!

Немалую роль в их самомнении и внешнем достоинстве играет их принадлежность к "благородному" дворянскому сословию. В прошлом эта принадлежность проявлялась, видимо, совсем иначе. Вещественным доказательством этому служит "залежалое платье" и другие вещи, которые хранятся в сундуках Ивана Никифоровича. Это и "старый мундир с изношенными обшлагами", и другой, "дворянский, с гербовыми пуговицами", и "жилет, обложенный золотым позументом", и "старинное седло" с "чехлами для пистолетов", и "шпага", и, наконец, "ружьё", ставшее затем причиной раздора между друзьями.

Все эти вещи надевал на себя, вероятно, ещё отец их теперешнего владельца, выступая в дворянских собраниях, на парадах или даже отправляясь в поход. Может быть, ими отчасти пользовался и сам Иван Никифорович, когда был молод. О нём твёрдо известно, что "назад тому лет двадцать" он "готовился было вступить в милицию" и тогда сшил себе "синий казацкий бешмет и завёл ружьё".

Но всё это было давно. Теперь всё это былое дворянское великолепие перевелось и наполовину забылось. Теперь "красное" или "синее" сукно и "золотая парча" гниют в "коморах", а владелец шпаги и ружья "лежит весь день на крыльце", "выставив спину на солнце". Теперь он не может не только сесть на боевого коня, но даже войти в комнату "поветового суда", не открыв предварительно обе половинки двери.

Быть может, когда-то какой-нибудь предок Ивана Никифоровича, заботясь о благе родины, с оружием в руках воевал под стенами польской крепости вместе с полковником Тарасом Бульбой. Теперь его жалкий потомок воюет только со своим соседом из-за личной обиды при помощи "позывов" и взяток и заботится только о личном благополучии. Теперь какая-нибудь Агафья Федосеевна может "схватить его за... нос" и "водить за собой, как собачку". Вот как низко опустилось, как выродилось украинское дворянство и в социальном, и в нравственном отношении! Можно ли теперь пробудить в нём гражданские чувства даже вдохновенным словом поэта?

Дворянской чести давно нет у обоих Иванов. В них остался только дворянский гонор, выражающий всё ничтожество и всю ограниченность их паразитического существования. Каждый, кто, встретившись с ними, мог это понять, должен был смеяться над ними. Гоголь же сделал это понимание и эту оценку основным идейным содержанием своей повести, выразив его во всех деталях.

Это относится прежде всего к интриге сюжета. Ружьё, нужное когда-то для участия в милиции, стало теперь лишь забавной вещицей, которую Ивану Ивановичу очень захотелось получить. Он рассчитывал на подарок, но его приятель, выказав к нему "дружественное расположение", отказался даже обменять его на "бурую свинью". Раздражение, возбуждённое собственническими инстинктами, было выражено с обеих сторон грубыми словами. "Поцелуйтесь, со своею свиньёй, а коли не хотите, так с чортом", - сказал один. "Вы... разносились так со своим ружьём, как дурень с писаною торбою", - ответил другой. И эти грубые слова затронули дворянское самолюбие. После слова "гусак" стали поминать уже не свинью и мешки с овсом, а "чин и фамилию" человека. На расправу с противником были вызваны слуги. Завязалась, наконец, настоящая ссора.

Она завязалась реалистически, так как вытекала из самого существа характеров героев и ни в какой мере не была им навязана автором. В реальной жизни она могла и не повести за собой дальнейших столкновений и скоро кончиться. Но Гоголь, стремясь придать ей наибольшую характерность, применил гиперболу. Он показал обоих противников очень обидчивыми в своих чувствах, очень грубыми в своих действиях, склонными к сутяжничеству и вносящими в свою пустяковую размолвку такой мальчишеский задор и упрямство, которые совершенно недостойны взрослых, солидных людей. Сначала, в пылу оскорбления, они наделали всяких глупостей: один выстроил против дома другого гусиный хлев, другой спилил его ночью тайком, и оба настрочили друг на друга в поветовый суд длиннейшие жалобы, полные слов "обидных и поносных для чести".

Понадобилось целых два года, чтобы они поостыли и как будто готовы были помириться. Однако сцена их примирения на "ассамблее у городничего" обнаружила, что их бессмысленная обидчивость для них попрежнему важнее всего. Вновь было сказано слово "гусак", и дело было перенесено в полтавскую судебную палату. "Дедовские карбованцы" потекли теперь "в запачканные руки судебных дельцов".

В заключительной сцене повести, переносящей нас к событиям, происшедшим лет через пять, оба героя изображены несчастными, постаревшими и поседевшими, и каждый из них всё ещё надеется на скорое окончание дела в свою пользу. Всё это также вполне реалистично: всё это лишь крайнее гиперболическое выражение особенностей характера героев, созданных типическими обстоятельствами их жизни.

Известно, что дело закончилось ещё через пять лег, но чем оно завершилось и кто его выиграл, об этом автор не нашёл нужным сообщить своим читателям. Он оставил свой сюжет без развязки, и он был прав. Чем бы ни кончилась долгая тяжба соседей, оба одинаково неправы. Поэтому сообщение об удаче одного из них только отвлекло бы читателя от главного - от существа ссоры. А оно - в самих их характерах, созданных всем укладом жизни дворянства - класса паразитического и поэтому неспособного ни на что серьёзное, а в то же время класса господствующего и поэтому готового придать всякому вздору самое важное значение. Мысль об этом и выражена в заключительной фразе повести, служащей её идейной развязкой: "Скучно на этом свете, господа!"

Этот печальный итог всего происшедшего относится, однако, не только к двум поссорившимся помещикам, но в какой-то мере, и ко всему чиновно-дворянскому обществу, их окружающему и отчасти изображённому в повести.

Нелепы и смешны Иван Иванович и Иван Никифорович. Но чем лучше их миргородский судья, который ведёт "присутствие", сидя "в замасленном халате, с трубкой и чашкой чая" и, не слушая чтения судебных дел, разговаривая с "подсудком" о всяких посторонних пустяках, затем подписывает дела, не вникая в их смысл? Судья принял нелепые жалобы поссорившихся помещиков, а после нового заявления одного из них "процесс, - пишет Гоголь, - пошёл с необыкновенной быстротой, которой обыкновенно так славятся судилища: положили дело в шкаф, где оно лежало, лежало, лежало год, другой, третий". Всем этим изображением судебных дел Гоголь явно идёт вслед за "Ябедой" Капниста.

Не лучше судьи и городничий, который хоть и пытался было припугнуть Ивана Ивановича за недостойное поведение его бурой свиньи, ссылаясь при этом на "виды правительства", но потом сам спасовал и выдал себя, заранее выпросив в качестве взятки "парочку колбас" из этой самой бурой свиньи. Недалеко ушло от них и всё местное общество, члены которого, справедливо решив помирить соседей, сделали это весьма странным образом: вместо того чтобы их усовестить, оказать на них моральное воздействие, они "начали подталкивать их сзади, чтобы спихнуть их вместе", и так затолкали их при этом, "что Иван Иванович упал на даму в красном платье".

Но всего хуже проявила себя губернская судебная палата, которая 20 лет расчётливо тянула дело, вытянув у добровольно пострадавших все их средства, здоровье и силы. Действительно, очень "скучно жить" в таком "свете"! И если бы писатель сделал судью и городничего главными героями своего сюжета, он создал бы сатирическую повесть.

Прежде чем прийти к этому горькому выводу, Гоголь вдоволь посмеялся над всеми своими героями, над всем Миргородом. Он изобразил этот "чудный город", в котором есть дома "даже под деревянною крышей", везде виден "прекрасный плетень", а всю площадь занимает "удивительная лужа". И узнав, что городничий называет эту лужу "озером", что на берегу её как раз и стоит "поветовый суд", мы не удивляемся этому, мы смеёмся - не над лужей, а над людьми.

Умение увидеть комическое и преувеличить его сказалось здесь у Гоголя с особенной силой. Судья возмущает нас всем своим служебным поведением, и мы с охотой смеёмся, узнав, что у него "губы находились под самым носом", что верхняя губа "служила ему вместо табакерки". Мы видим, что городничий порядочный плут, и иронически улыбаемся, узнав, что он два года ищет девятую пуговицу от своего мундира с помощью десятских и квартальных надзирателей. В этих приёмах сатирического изображения Гоголь прямо предвосхищает Щедрина.

Но больше всех достаётся, конечно, главным героям. Читатель с первой страницы догадывается, с кем он имеет дело. И он чувствует, с какой целью, с каким лукавым и затаённым смыслом автор начинает расхваливать Ивана Ивановича, почему он хвалит сначала не его самого, но его "славную бекешу", его дом, похожий "на тарелку, наполненную блинами", а потом уже его памятные записи о съеденной дыне, его "дар говорить чрезвычайно приятно", его "выразительные глаза табачного цвета и рот, несколько похожий на букву ижицу", и т. п.

Так же построен и образ Ивана Никифоровича. Первое, что мы о нём узнаём, это сплетня, что он "родился с хвостом назади", которая тут же опровергается серьёзными и тем более комическими доводами. Сообразив, что и здесь речь идёт о человеке недалёком, но самодовольном, читатель хорошо оценивает эстетический смысл таких деталей, как купанье с самоваром, как "маленькие, желтоватые" глаза, "совершенно пропадающие между густых бровей и толстых щёк", как "нос в виде спелой сливы" и т. п.

Переходя к повествованию о ссоре, Гоголь не довольствуется изображением вытекающего из неё хода событий. Он включает в свой сюжет эпизоды, прямо созданные для того, чтобы подчеркнуть комический смысл происходящего. Такова немая сцена, завершающая ссору в доме Ивана Никифоровича, таков рассказ о том, как Иван Иванович принял гуся за мертвеца, как застрял в дверях суда Иван Никифорович, как бурая свинья утащила с судебного стола его прошение, как городничий обвинял в этом Ивана Ивановича, как собиралась "ассамблея" у городничего, и т. п.

Комические лица и фигуры, слова и действия героев - всё это и выражает в повести идейное отрицание бессмыслицы дворянско-чиновничьей жизни. Это отрицание жизни захолустной, в основном домашней, примитивной во всех своих проявлениях. Своей нелепой ссорой главные герои повести никому не причинили никакого вреда не только в официальной, но даже и в частной жизни - никому, кроме самих себя. Они сами жестоко поплатились за своё пустое самолюбие. Они смешны и вместе жалки. Поэтому идейное отрицание их жизни, выраженное в её комических деталях и эпизодах, не заключает в себе ничего сатирического, и юмор всё же господствует в этой повести Гоголя, переходя под конец в грустное раздумье.

"Да! Грустно думать, - писал Белинский, - что человек, этот благороднейший сосуд духа, может жить и умереть призраком и в призраках, даже и не подозревая возможности действительной жизни! И сколько на свете таких людей, сколько на свете Иванов Ивановичей и Иванов Никифоровичей!"^*

^* (В. Г. Белинский, Собр. соч., под ред. С. А. Венгерова, т. V, стр. 47.)