3

От внешного комизма ситуаций, поз и жестов Гоголь переходит к "внутреннему" комизму - комизму "саморазоблачения" своих персонажей. Герои его комедий действуют и рассуждают так, как это им самим представляется вполне естественным и бесспорным. Корыстные и подленькие намерения и побуждения они прикрывают маской лицемерного благонравия и добропорядочности. Однако лицемерие их поведения и поступков становится ясным зрителю как из тех положений, в которых проявляют свое истинное лицо герои комедии, так и из их обмолвок и невольных признаний. Этот двойной аспект действия, несовпадение реального, подлинного смысла происходящего с тем, который придается ему персонажами, - обусловливает основной сатирический и комический эффект пьесы, углубляет и обобщает ее философский подтекст.

Предупреждая актеров в своем "Предуведомлении..." к "Ревизору" о том, что "больше всего надобно опасаться, чтобы не впасть в карикатуру", Гоголь в то же время формулирует основной художественный принцип своей комедии, принцип саморазоблачения героев перед лицом зрителя. Сатира "Ревизора", острый юмор, смех его - основаны не на нарочитом комиковании, а на том, что сами персонажи комедии, попадая в смешные ситуации, неизменно остаются серьезны, так как они уверены в законности и правильности своих поступков, в незыблемости того "порядка", частью которого являются они сами. "Чем меньше будет думать актер о том, чтобы смешить и быть смешным, тем более обнаружится смешное взятой им роли. Смешное обнаружится само собою именно в той серьезности, с какою занято своим делом каждое из лиц, выводимых в комедии (курсив мой. - Н. С.). Все они заняты хлопотливо, суетливо, даже жарко своим делом, как бы важнейшею задачею своей жизни. Зрителю только со стороны виден пустяк их заботы. Но сами они совсем не шутят и уже никак не думают о том, что над ними кто-нибудь смеется" (IV, 112). Гоголь здесь не только высказывает свое мнение о манере актерского исполнения, но и раскрывает основной метод комического, основанный на саморазоблачении героев, на несоответствии их поведения, того, что они сами о себе думают, - и восприятием зрителей.

Сопоставляя "Ревизора" с грибоедовской комедией, можно увидеть различие их сатирических принципов. В "Горе от ума" даются резкие и язвительные характеристики представителям Московского "света", ополчившимся против талантливого и передового, выступившим в защиту отжившего - против "ума", против нового, провозглашенного Чацким. В основе этого столкновения не столько комическое, сколько драматическое начало. Тогда как в "Ревизоре" нет столкновения, как мы бы сегодня сказали, старого и нового, в нем сталкиваются между собой лишь различные представители косного, антинародного по своей природе общества, разоблачающие самих себя, свою собственную пустоту и неприглядность своего поведения. Здесь нет положительного героя, а лишь различные категории общественной "пошлости", представленные персонажами пьесы. Поэтому если в "Горе от ума" комическое возникало в острых обличениях Чацкого, в словесных поединках его с Молчалиным, Фамусовым, Скалозубом, то в "Ревизоре" господствует комизм саморазоблачения.

С первого же своего появления на сцене Хлестаков уже разоблачен: он ясен для зрителя в своей ничтожной сущности, в своем весьма скромном общественном положении. Но это и служит источником комического: несовпадения его истинной роли с той ролью, с тем завышенным значением, которое придают ему окружающие. Все нарастающее самовозвеличение, гомерическая ложь Хлестакова показаны как результат ложного восприятия его окружающими, поставившими это ничтожество на пьедестал важного государственного деятеля. Это несовпадение восприятия зрителями, знающими истинную цену лжеревизору, и окружающими Хлестакова чиновниками и городскими обывателями, убежденными в его высоком чине и могуществе, и вызывает комический эффект. На ложь Хлестакова городничий и чиновники города в свою очередь отвечают ложью, стремясь представить себя и свои поступки в наиболее выгодных красках.

Гегель указывал, что сущность сатиры и комического в том, что сатира в "ярких красках" "изображает противоречие между действительным миром и тем, чем должен был бы быть добродетельный человек"^*. Комическое является результатом контраста между субъективными намерениями героя и их фактическим, действительным осуществлением. В своей "Эстетике" Гегель писал: "Поскольку же комическое вообще прежде всего коренится в противоречивых контрастах по себе взятых целей, так и содержания их по сравнению с случайностью субъективности и внешних обстоятельств, постольку комическое действие нуждается в развязке даже настоятельнее, чем трагическое. А именно, противоречие в себе и для себя истинного и его индивидуальной реальности представляется еще более углубленным в комическом действии"^**. Говоря о героях комедии Аристофана, Гегель отмечал в них прежде всего те черты наивной уверенности в самих себе, которые не совпадают с истинным положением вещей: "...глупцы представляют собою глупцов простодушных, да и у более сообразительных наблюдается такая же черта разлада с тем, что они предпринимают; таким образом, им всегда присуща эта наивная субъективная уверенность, как бы ни складывались обстоятельства"^***.

^* (Гегель, Лекции по эстетике, кн. 3.-Соч., т. XIV, М., 1958, стр. 367.)

^** (Гегель, Лекции по эстетике, кн. 3.- Соч., т. XIV, М., 1958, стр. 368.)

^*** (Там же, стр. 385.)

Герои "Ревизора" на каждом шагу лгут и в то же время беспрерывно разоблачают себя. На протяжении всей комедии они постепенно раскрывают свои наиболее глубоко скрытые недостатки и пороки, всю отвратительную и низкую сущность своей натуры. Пользуясь методом саморазоблачения героев, автор ставит их в такие положения, в которых они вынуждены приоткрывать свою собственную сущность.

Примером такого "саморазоблачения" действующих лиц может служить объяснение городничего с Хлестаковым в трактире, когда каждый из них объят страхом и поэтому не замечает страха своего собеседника и понимает его слова как нарочитую хитрость. Комический эффект этого диалога служит разоблачению каждого из них. Хлестаков перепуган предложением городничего переехать на другую квартиру, воображая, что городничий хочет отвезти его в тюрьму, и пытается напустить на себя важность, внушенную отчаянным страхом. Тогда как городничий, решив, что "ревизор" разгневан злоупотреблениями, стремится из всех сил задобрить его, даже признаваясь в отдельных своих "грешках", рассчитывая этой "откровенностью" увильнуть от признания в более крупных преступлениях. Комизм ситуации взаимного страха с особенной остротой обнаруживает типичность узаконенного беззакония, принципов аппарата власти самодержавной России, основанных на взяточничестве, круговой поруке и циничном очковтирательстве. Несоответствие речей и поступков персонажей их мыслям - один из наиболее распространенных комических приемов у Гоголя. Городничий, аттестующий себя Хлестакову рачительным и неусыпным благодетелем беззастенчиво ограбляемого им города, смешон, потому что зритель уже прекрасно знает цену и его истинным делам и его красноречию. И когда этот "усердный" градоправитель говорит: "...ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего...", то слова эти воспринимаются лишь комически; ведь они, эти ханжеские слова, только выражают его лживость, подчеркивают его лицемерие.

Художественные средства Гоголя-драматурга направлены на разоблачение этого лицемерия. Мы видим, как чиновники города, начиная от городничего и кончая почтмейстером, прилагают все усилия, чтобы показаться честными и "благонамеренными" людьми, но их ложь и притворство в конечном итоге неизменно раскрываются - зритель все время видит несоответствие между их фальшиво-благонамеренными речами и подлинной сущностью. В ответ на истерическое заявление перетрусившего Хлестакова, что он пойдет "прямо к министру", городничий, в свою очередь испуганный, проговаривается: "По неопытности, ей-богу, по неопытности. Недостаточность состояния. Сами извольте посудить. Казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу, клевета. Это выдумали злодеи мои, это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься". Эти невольные признания городничего уже полностью обличают перед зрителем его истинный облик - взяточника, притеснителя, зажавшего в кулак весь "вверенный" его управлению город. Раскрытие подлинной сущности городничего дополняется и уточняется характеристиками, даваемыми ему другими действующими лицами комедии, характеристиками, не оставляющими никакого сомнения в истинном облике Сквозник-Дмухановского. Такова реплика судьи Ляпкина-Тяпкина на сборище у городничего, когда, в ответ на брошенный ему упрек, что он берет взятки борзыми щенками, судья говорит: "А вот, например, если у кого-нибудь шуба стоит пятьсот рублей, да супруге шаль...", которые "принимает" городничий. Точно так же во время елейных заверений городничего, что он карт в руки никогда не брал, Лука Лукич "в сторону" заявляет: "А у меня, подлец, выпонтировал вчера сто рублей". Все эти реплики действующих лиц как бы дорисовывают облик городничего, хотя они и даны "под сурдинку", как будто невзначай. Не менее откровенно разоблачают свою истинную сущность и остальные персонажи комедии - Хлестаков, Земляника.

Комическое у Гоголя - результат противоречия между той видимостью, которую стремятся придать себе персонажи его пьес, и их истинной сущностью. Это несоответствие видимости и сущности раскрывается в самой интриге пьесы, в комизме ее ситуаций. Поведение персонажа поэтому все время не совпадает с подлинным положением вещей, о котором знают зрители. Комизм городничего не в смешном его поведении. Наоборот, городничий держится степенно и важно, даже не допуская и мысли о том, что он может показаться смешным. Комичны чаще всего не столько самые положения, в которые попадает городничий, а несовпадение его поведения, его намерений с объективным, реальным характером его "деятельности", которая раскрывается перед зрителем и читателем в ее истинном свете.

Когда городничий гневно распекает купцов, видя себя уже тестем важного чиновника из Петербурга, - читателю (и зрителю) смешно, так как он знает, что этому не бывать, что городничий обманывается в Хлестакове. Вся сцена выглядит особенно комической потому еще, что сам городничий не понимает истинного положения вещей. "Ну, да бог простит, - обращается городничий к купцам, - полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри, держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина. Чтоб поздравление было... понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком, или головою сахару... Ну, ступай с богом!"

Не менее смешны переходы и срывы в поведении городничего, когда надетая им на себя маска рачительного служаки и бескорыстного "отца города" нечаянно приоткрывается и из-за нее выглядывает его настоящее нутро - взяточника и хапуги. Полна глубокого комизма сцена второго действия, когда городничий, стремясь показать себя "ревизору" с наилучшей стороны, так рассказывает о своих собственных "заслугах": "Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: "Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно...". Наградит ли оно, или нет, конечно, в его воле, по крайней мере я буду спокоен в сердце. Когда в городе во всем порядок, улицы выметены, арестанты хорошо содержатся, пьяниц мало... то чего ж мне больше? ей-ей, и почестей никаких не хочу. Оно, конечно, заманчиво, но пред добродетелью все прах и суета". Фальшь этой речи подчеркнута еще краткой и весьма выразительной репликой "в сторону" Земляники: "Эка, бездельник, как расписывает! Дал же бог такой дар!" Ложь и лицемерие тогда становятся смешными, когда выступают под личиной добродетели и искренности.

Столь же комична и сцена приема гостей у городничего по случаю обручения его дочери с Хлестаковым. Городничий и его жена благодаря подобострастию окружающих буквально раздулись от важности и чванства; голова у них кругом идет от неожиданно привалившего счастья. Гости же, явившиеся на бал, испытывают сложные чувства: зависть, еще большую неприязнь к хапуге-начальнику, но им нужно выражать радость по случаю удачи хозяина и из-за страха перед ним и из расчета на его покровительство. Эта противоположность чувств - сочетание лицемерия и подхалимства - великолепно передана в хоре приветствий, раздающихся в ответ на чих городничего. Вся сцена (седьмое явление пятого действия) выражает комизм ситуации - несовпадение действительного положения вещей с тем "апофеозом", который видится городничему. На вопрос Коробкина о местонахождении "именитого гостя", будущего зятя городничего, последний многозначительно отвечает: "Да, он отправился на один день по весьма важному делу". Анна Андреевна не выдерживает и спешит выложить перед гостями суть этого "дела": "К своему дяде, чтоб испросить благословения". Тогда городничий, видя общество уже подготовленным к этой важной новости, в свою очередь подтверждает:

"Городничий. Испросить благословения; но завтра же... (Чихает: поздравления сливаются в один гул.) Много благодарен! Но завтра же и назад... (Чихает. Поздравительный гул. Слышнее других голоса):

Частного пристава. Здравия желаем, ваше высокоблагородие!

Бобчинского. Сто лет и куль червонцев!

Добчинского. Продли бог на сорок сороков!

Артемия Филипповича. Чтоб ты пропал!

Жены Коробкина. Черт тебя побери!

Городничий. Покорнейше благодарю! И вам того желаю!"

Не говоря уже о превосходной речевой стороне, которая сама по себе уже полна комизма, - сцена эта еще и наглядно разоблачает те истинные чувства и настроения, которые скрыты под лицемерной угодливостью и страхом перед городничим.

Белинский особенно высоко оценил сцену появления Хлестакова в доме городничего в начале третьего действия, сцену, являющуюся кульминацией всей композиции, всего замысла пьесы. В этой сцене до конца раскрывается характер самого Хлестакова, демонстрируется торжество "призрачности", ничтожества, возведенного нечистой совестью и раболепием окружающих на пьедестал "значительного лица". "Сцена явления Хлестакова в доме городничего в сопровождении свиты из городского чиновничества и самого Сквозник-Дмухановского, представление Анны Андреевны и Марьи Антоновны; любезничанье и вранье Хлестакова, - писал Белинский,- каждое слово, каждая черта во всем этом, общность и характер всего этого - торжество искусства, чудная картина, написанная великим мастером, никогда не жданное, никем не подозревавшееся изображение всеми виденного, всем знакомого и, несмотря на то, всех удивившего и поразившего своей новостию и небывалостию!.."^*

^* (В. Г. Белинский, т. III, стр. 464.)

Белинский подчеркивает, как важны эти сцены для полного выявления характера Хлестакова; как умел Гоголь, взяв обыкновенное, повседневное, придать этому общее, типическое значение, как удавалось драматургу ставить своего героя в такие ситуации, которые наиболее ярко "высвечивали" главные его черты. Комизм этой сцены в том, что зритель-то прекрасно знает, что Хлестаков не ревизор и что он вовсе не тот человек, за которого его принимают городские чиновники, а сам Хлестаков всерьез принимает воздаваемые ему почести за должное, и тут, на этой благодатной почве, пышным цветом расцветает его легкомыслие и наглость, его способность пожить за чужой счет.

Сцена вранья Хлестакова - замечательный образец комического. В ней очень тонко передано это постепенное нарастание самовозвеличивания Хлестакова. Увлекаясь рисуемой им картиной собственного величия, он все больше отходит от всякого правдоподобия: "Слова вылетают у него вдохновенно, - отмечает Белинский, - оканчивая последнее слово фразы, он не помнит ее первого слова. Когда он говорил о своей значительности, о связях с посланниками, - он не знал, что он врет, и нисколько не думал обманывать: сказав первую фразу, он продолжал, как бы против воли, как камень, толкнутый с горы, катится уже не посредством силы, а собственною тяжестию"^*. Эта безудержность лжи, своего рода "вдохновение", охватывающее Хлестакова, тем смешнее, тем несуразнее, что он вдруг оговаривается, и эти оговорки приоткрывают правду, выдают его. И будь бы его слушатели не столь ничтожны, не столь невежественны и не будь загипнотизированы собственным страхом, они могли бы заметить, что в этом каскаде лжи есть что-то неладное. Но они этого не замечают. Комизм здесь не только в том, что Хлестаков нечаянно проговаривается, тем самым показывая свое истинное положение незначительного столичного чиновника, "фитюльки", живущего более чем в скромной квартирке на четвертом этаже. Ведь его слушатели, упоенные фейерверком его лжи, даже и не замечают его обмолвок (которые обращены у Гоголя прежде всего к зрителю).

^* (В. Г. Белинский, т. III, стр. 464-465.)

Гоголь точно и тонко учел комическую и обличительную функцию этих оговорок в системе комедии, в том самом разоблачении перед зрителем своих персонажей, которое он осуществлял с таким искусством во всей пьесе. Этот принцип комизма можно было бы назвать своего рода "двойным сценическим освещением".

Своеобразие комедий Гоголя и в том, что В них сочетаются принципы народного фарса, сатирического начала русской комедии с элементами трагедии. Не потому, конечно, что "трагична" судьба чиновников, обманутых появлением Хлестакова, или судьба Подколесина, так и не решившегося жениться. У Гоголя, конечно, нет к ним ни малейшей жалости или сочувствия. Трагичность у него выражена в грубом искажении "человеческого в человеке", в превращении людей в корыстолюбивых, ничтожных и пошлых "уродов". Во имя "святой любви к человечеству" обличает и высмеивает оц своих героев. Сочетание комедийного и драматического, тот "смех сквозь слезы", который являлся столь важным для всего творчества писателя, - определяет своеобразие комического и в его пьесах. Гоголь не только смеется над своими героями, обнажает отрицательные стороны действительности, срывает маску лицемерия с носителей "пошлости", но и показывает трагичность того мира, в котором человек унижен и превращен в "урода". В знаменитом финале "Ревизора" это подчеркнуто трагикомическим оцепенением, охватившим всех присутствующих при известии о прибытии "настоящего" ревизора. Позже, в "Развязке "Ревизора", Гоголь писал: "Ревизор этот - наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя". Конечно, это замечание возникло в период идейного кризиса Гоголя, но в известной мере оно объясняет и тот драматический "подтекст", который столь важен в его комедиях, объясняет его "смех сквозь слезы". Совесть, естественно, не может пробудиться в городничем или Артемии Филипповиче Землянике, но их испуг, их боязнь возмездия имеют и трагический оттенок, так как в этом страхе за собственную шкуру, в этой боязни быть наказанным за все содеянное в жизни герои комедии обнажают все ничтожество своей собственной натуры, унижение "человечества" не менее сильно, чем это происходит в смешных, комических ситуациях.