Глава 6. "Мертвые души"

1

Вершиной творческого пути Гоголя явилась его поэма "Мертвые души", в которой с особенной полнотой показан страшный мир крепостнической России, темное царство поработителей народа.

Мысль о написании "Мертвых" душ", сюжет поэмы, как об этом свидетельствует сам Гоголь в "Авторской исповеди", принадлежали Пушкину. "...Пушкин, - писал впоследствии Гоголь, - заставил меня взглянуть на дело сурьезно. Он уже давно склонял меня приняться за большое сочинение и, наконец, один раз, после тою, как я ему прочел одно небольшое изображение небольшой сцены, но которое, однакож, поразило его больше всего мной прежде читанного, он мне сказал: "Как с этой способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого, с этой способностью, не приняться за большое сочинение! Это просто грех!" ... в заключенье всего отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то вроде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому. Это был сюжет "Мертвых душ". (Мысль "Ревизора" принадлежит также ему").

Гоголь начал писать "Мертвые души" вскоре после выхода "Миргорода" и "Арабесок", с середины 1835 года, и работал над первой частью своей поэмы до конца 1841 года, то есть около шести лет. 7 октября 1835 года он сообщал Пушкину: "Начал писать "Мертвых душ". Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет сильно смешон. Но теперь остановил его на третьей главе. Ищу хорошего ябедника, с которым бы можно коротко сойтиться. Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь". В дальнейшем этот замысел Гоголя еще более расширился. Работа над "Мертвыми душами" была на время отодвинута написанием "Ревизора" и хлопотами, связанными с его постановкой. Появление "Ревизора" вызвало, как уже указывалось, злобное неистовство реакционного лагеря, "светской черни", которой, однако, не удалось сломить писателя, заставить его отказаться от создания произведения еще более острого сатирического звучания.

Гоголь уехал из России в разгар жесточайшей реакции: 1836 год - это год закрытия "Телескопа", в котором выступал молодой Белинский. За напечатание "Философических писем" Чаадаева редактор журнала Надеждин был сослан, а сам Чаадаев объявлен сумасшедшим. "Светская чернь" уже подготавливала убийство Пушкина "Третье отделение" получило невиданную власть. Величайший художник-реалист, помогавший пробуждению сознания народа, один из великих вождей своей страны "на пути сознания, развития, прогресса", как впоследствии (в своем зальцбруннском письме) охарактеризовал значение Гоголя Белинский, вынужден был бежать из удушливой атмосферы николаевской реакции. Покидая родину, Гоголь рассматривал свой отъезд как акт протеста против той враждебной злонамеренности, с какой встречена была ело комедия лагерем реакции. "В виду нас должно быть потомство, а не подлая современность, - писал он из Парижа 28 ноября 1836 года М. Погодину. - ...Жребий мой кинут... Гордость, которую знают только поэты, которая росла со мною в колыбели, наконец не вынесла. О, какое презренное, какое низкое состояние... дыбом волос подымается. Люди, рожденные для оплеухи, для сводничества... и перед этими людьми... мимо, мимо их!"

Покидая николаевскую Россию, Гоголь ни на один момент не порывает с родиной, сохраняет живую связь с ней. Объясняя в одном из своих первых писем из-за границы причины, побудившие его уехать из отечества, он писал М. Погодину 22 сентября 1836 года: "...на Руси есть такая изрядная - коллекция гадких рож, что невтерпеж мне пришлось глядеть на них. Даже теперь плевать хочется, когда об них вспомню. Теперь передо мною чужбина, вокруг меня чужбина, но в сердце моем Русь, не гадкая Русь, но одна только прекрасная Русь..."

Гоголь первоначально направился в Швейцарию. Остановившись в Веве, он возобновил работу над "Мертвыми душами". Зиму Гоголь проводит в Париже. Здесь он познакомился и встречался с великим польским поэтом Адамом Мицкевичем. В Париже Гоголь продолжал работу над "Мертвыми душами", сообщая в письме к Жуковскому от 12 ноября 1836 года: "...я принялся за "Мертвых душ", которых было начал в Петербурге. Все начатое переделал я вновь, обдумал более весь план и теперь веду его спокойно, как летопись... Если совершу это творение так, как нужно его совершить, то... какой огромный, какой оригинальный сюжет! Какая разнообразная куча! Вся Русь явится в нем!.. "Мертвые" текут живо, свежее и бодрее, чем в Веве, и мне совершенно кажется, как будто я в Росии: передо мною все наши: наши помещики, наши чиновники, наши офицеры, наши мужики, наши избы, словом - вся православная Русь".

В Париже перед отъездом в Рим писатель узнал о смерти Пушкина, которая глубоко потрясла его. Она оставила его одиноким, потерявшим друга и руководителя. Гоголь перенес гибель поэта как личное и общественное горе, как непоправимую катастрофу: "...никакой вести хуже нельзя было получить из России, - сообщал он Плетневу. - Все наслаждение моей жизни, все мое высшее наслаждение исчезло вместе с ним. Ничего не предпринимал я без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его пред собою. Что скажет он, что заметит он, чему посмеется, чему изречет неразрушимое и вечное одобрение свое - вот что меня только занимало и одушевляло мои силы" (от 16 марта 1837 года). Под впечатлением гибели Пушкина Гоголь решает задержаться за границей. В ответ на приглашение М. Погодина вернуться в Россию Гоголь пишет ему из Рима (30 марта 1837 года): "Ты приглашаешь меня ехать к вам. Для чего? не для того ли, чтобы повторить вечную участь поэтов на родине! Или ты нарочно сделал такое заключение после сильного тобой приведенного примера, чтобы сделать еще разительнее самый пример. Для чего я приеду? Не видал я разве дорогого сборища наших просвещенных невежд? Или я не знаю, что такое советники, начиная от титулярного до действительных тайных? Ты пишешь, что все люди, даже холодные, были тронуты этою потерею. А что эти люди готовы были делать ему при жизни? Разве я не был свидетелем горьких, горьких минут, которые приходилось чувствовать Пушкину?.."

Говоря о трагической судьбе Пушкина и ненавистном "сборище просвещенных невежд", Гоголь подчеркивает свое горячее патриотическое чувство, свою беспредельную любовь к родине, угнетаемой и унижаемой "благородным аристократством". В письме к М. Погодину от 30 марта 1837 года он сообщал: "О когда я вспомню наших судий, меценатов, ученых умников, благородное наше аристократство... Сердце мое содрогается при одной мысли. Должны быть сильные причины, когда они меня заставили решиться на то, на что я бы не хотел решиться. Или, ты думаешь, мне ничего, что мои друзья, что вы отделены от меня горами? Или я не люблю нашей неизмеримой, нашей родной русской земли? Я живу около года в чужой земле, вижу прекрасные небеса, мир, богатый искусствами и человеком. Но разве перо мое принялось описывать предметы, могущие поразить всякого? Ни одной строки не мог посвятить я чуждому. Непреодолимою цепью прикован я к своему, и наш бедный, неяркий мир наш, наши курные избы, обнаженные пространства предпочел я лучшим небесам, приветливее глядевшим на меня. И я ли после этого могу не любить своей отчизны? Но ехать, выносить надменную гордость безмозглого класса людей, которые будут передо мною дуться и даже мне пакостить. Нет, слуга покорный!" Это сознание остроты конфликта со "светской чернью" способствовало расширению замысла поэмы, ее сатирической направленности.

Перед Гоголем становится все отчетливей враждебность народу страшных своей духовной пустотой, своим нравственным уродством представителей помещичьего класса и царской бюрократии. Первоначально смешной анекдот, имевший свое реальное основание в условиях тогдашней действительности, продажа и покупка "мертвых душ" - вырастает в обобщенные и страшные символы крепостнической России, "ужасное зрелище страны", в которой, говоря словами Белинского, "люди торгуют людьми".

Работу над "Мертвыми душами" Гоголь рассматривал как свой патриотический, гражданский долг, как выполнение обязательства, данного своему учителю и другу. В письме к Жуковскому от 18/6 апреля 1837 года Гоголь пишет: "Заниматься каким-нибудь журнальным мелочным вздором не могу, хотя бы умирал с голода. Я должен продолжать мною начатый большой труд, который писать с меня взял слово Пушкин, которого мысль есть его создание и который обратился для меня с этих пор в священное завещание". Вся дальнейшая жизнь Гоголя за границей является писательским подвигом, заполнена неустанным трудом. В письмах этих лет он постоянно сообщает о своих планах работы над "Мертвыми душами", поглощавшими все его силы и время. Гоголь жалуется также на болезнь, непрерывно подтачивавшую здоровье писателя, на материальную необеспеченность и бесприютность: "...я писатель - и потому должен умереть с голоду", - сообщает он в том же письме к Жуковскому.

Годы, проведенные Гоголем в Италии, являлись мрачным периодом реакции и господства папы Григория XVI. Италия находилась под властью австрийского императора, продажность администрации, нищета населения и преследования печати характеризовали итальянскую общественную жизнь. Но итальянский народ не мирился с этим положением. В 30-е годы возникает национально- освободительное движение под названием "Молодая Италия" во главе с Мадзини и Гарибальди, сыгравшее решающую роль в освобождении Италии. Однако писатель был далек от понимания подлинного смысла политических событий, происходивших в то время в Италии, оставался в стороне от революционно-освободительного движения. Его интерес к Италии ограничен наблюдениями над уличной жизнью столицы, изучением памятников старины. Италия предстает перед ним как своего рода тихий оазис, как страна прошлого.

Во время пребывания в Риме Гоголь, как рассказывает П. В. Анненков, без устали любовался тогдашним Римом, постоянно проявлял глубокий, интерес к его уличной жизни, сталкиваясь с его народом, предпринимая часто экскурсии в окрестности города, в том числе в Альбано^*.

^* (П. В. Анненков, Литературные воспоминания, Л. 1928, стр. 98-99. )

В Риме Гоголь держится почти исключительно в русском кругу. Он сближается с молодыми русскими художниками, приехавшими в Италию для усовершенствования в живописи. "В Риме у нас образовался свой особый кружок... - вспоминает художник Ф. Иордан. - К этому кружку принадлежали Иванов, Моллер и я, центром же и душой всего Гоголь, которого мы все уважали и любили"^*. В этой художнической среде Гоголь часто бывал, споря и беседуя об искусстве, осматривая памятники древнего Рима. Особенно сблизился он с Александром Ивановым, часто посещая его мастерскую, в которой художник работал с 1837 года над своим огромным полотном - известной картиной "Явление мессии народу".

^* ("Русская старина", 1897, т. VII, стр. 55.)

26 сентября 1839 года Гоголь возвращается вместе с М. Погодиным в Россию для устройства семейных дел. Возвращение Гоголя вызвало широкий отклик. Историк Н. Калайдович писал из Петербурга Погодину: "Вы привезли с собою в подарок русской литературе беглеца Пасичника, знаете ли, что известие об этом возбудило у нас энтузиазм. Теперь только разговоров, что о Гоголе... Только и слышим, что цитаты из "Вечеров на хуторе", из "Миргорода", из "Арабесков". Даже вздумали разыгрывать "Ревизора". Любители петербургской жизни и петербургского общества завидуют теперь москвичам, которые, по всей вероятности, прежде их будут наслаждаться новыми творениями Гоголя"^*. Печально, однако, было для писателя это возвращение на родину. В письме к П. А. Плетневу, на следующий день по приезде в Москву, Гоголь сообщал о том горьком чувстве, которое преследует его после гибели Пушкина: "Боже, как странно! Россия без Пушкина! Я приеду в Петербург - и Пушкина нет..."

^* (Н. Барсуков, Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 5, СПБ. 1892, стр. "24.)

Гоголь не долго оставался в Москве и вскоре собрался в поездку в Петербург за сестрами, которые окончили к этому времени Патриотический институт. М. И. Гоголь должна была весною приехать в Москву за дочерьми. 26 октября Гоголь, совместно с С. Т. Аксаковым, выехал из Москвы и пробыл в Петербурге почти до конца декабря^*. В Петербурге писатель занят был хлопотами, связанными с устройством сестер. За то короткое время, которое он провел в столице, Гоголь повидался и со своими старыми друзьями по нежинской гимназии и прочел, по свидетельству П. А. Анненкова, у Н. Я. Прокоповича первые главы "Мертвых душ".

^* (С. Т. Аксаков, История моего знакомства с Гоголем, СПБ. 1913, стр. 21-22.)

В Петербурге Гоголь встречался с Белинским, к этому времени уже переехавшим в столицу и сотрудничавшим в "Отечественных записках". Свидетельством этих встреч является письмо В. Г. Белинского к К. С. Аксакову от 10 января 1840 года, написанное вскоре после отъезда Гоголя в Москву: "...Поклонись от меня Гоголю и скажи ему, что я так люблю его и как поэта и как человека, что те немногие минуты, в которые я встречался с ним в Питере, были для меня отрадою и отдыхом. В самом деле, мне даже не хотелось и говорить с ним, но его присутствие давало полноту моей душе, и в ту субботу, как я не увидел его у Одоевского, мне было душно среди этих лиц и пустынно среди множества"^*.

^* (В. Г. Белинский, Письма, ред. Е. Ляцкого, СПБ. 1914, т. 2, стр. 25.)

В январском номере "Отечественных записок" за 1840 год появляется статья Белинского о "Горе от ума", посвященная в значительной мере "Ревизору" Гоголя. Белинский с большим вниманием отнесся к тому впечатлению, которое произвела его статья на Гоголя. Узнав, что Гоголь остался доволен этой статьей, Белинский сообщил об этом в письме к В. Боткину от 14 марта 1840 года: "...Гоголь доволен моею статьею о "Ревизоре": говорит - многое подмечено верно. Это меня обрадовало..."^*

^* (Там же, стр. 94.)

Приезд на родину обогатил писателя новыми жизненными впечатлениями, способствовал окончательному завершению его творческих замыслов. Следует напомнить, что 1839/40 годом начинается размежевание между славянофилами и передовой общественной мыслью. Встречи с Белинским свидетельствуют о том, что Гоголь отнюдь не полностью солидаризировался в этот период с кругом своих славянофильских "друзей", претендовавших на идейное руководство писателем. Отношения Гоголя с его "друзьями", такими как Погодин и Шевырев, в это время были чрезвычайно сложны. Гоголь не только во многом расходился с ними, но и нередко решительно протестовал против самоуправства Погодина, его попыток руководить писателем. Тем существеннее отметить тягу Гоголя к сближению с Белинским, его дружеские отношения со Щепкиным.

9 мая 1840 года Гоголь отметил день своих именин, устроив обед в саду у Погодина. На обеде среди гостей были М. Лермонтов, М. С. Щепкин, П. Чаадаев, К. Аксаков и др. После обеда Лермонтов читал отрывки из еще не напечатанной тогда поэмы "Мцыри". Гоголь высоко ценил творчество Лермонтова, видя в нем подлинную народность. По поводу "Песни, про купца Калашникова" Гоголь писал в своей "Учебной книге", что в этом произведении, созданном "в духе народном", "отгаданы дух и время", а о прозе Лермонтова, что "никто еще не писал у нас такою правильною, прекрасною и благоуханною прозою. Тут видно больше углубления в действительность жизни - готовился будущий великий живописец русского быта". Эти отзывы о лермонтовской прозе целиком созвучны тем задачам, которые Гоголь как "живописец русского быта" ставил перед собой, работая над созданием "Мертвых душ".

Гоголь пробыл в Москве несколько месяцев, будучи занят устройством сестер и задержан денежными затруднениями. Уладив свои семейные дела, он 18 мая 1840 года снова выехал за границу, в Италию, для окончания работы над "Мертвыми душами". Белинский писал в 1840 году В. П. Боткину по поводу желания Гоголя снова уехать из России: "Вполне понимаю страдания Гоголя и сочувствую им. Понимаю и его Sehnsucht к Италии. Родная действительность ужасна. Будь у меня средства, я надолго бы раскланялся с нею"^*. "Страшная и гадкая действительность", о которой писал Белинский, гнала Гоголя из России. Вспомним его слова о том, что "все прекрасное" "гибнет... у нас в Руси".

^* (В. Г. Белинский, Письма, СПБ. 1914, т. 2, стр. 56.)

По дороге в Италию в Вене Гоголь тяжело заболел и пробыл там с половины июня до конца августа. Поправившись, он возвращается в Рим, где окончательно дорабатывает и приготавливает к печати первый том "Мертвых душ". По мере работы над своим произведением писатель все больше расширял первоначальный замысел: "...дальнейшее продолжение его выясняется в голове моей чище, величественней, и теперь я вижу, что может быть со временем кое-что колоссальное, если только позволят слабые мои силы", - сообщал он С. Т. Аксакову 28 декабря 1840 года.

Гоголь неоднократно переделывал и шлифовал главы первой части, внимательно прислушиваясь к звучанию каждой строки, каждого слова. О работе над завершением первой части "Мертвых душ" рассказывает П. В. Анненков, который приехал в Рим в конце апреля 1841 года и поселился вместе с Гоголем. Анненков помогал Гоголю в переписке поэмы: "Гоголь крепче притворял внутренние ставни окон от неотразимого южного солнца, я садился за круглый стол, а Николай Васильевич, разложив перед собой тетрадку на том же столе подалее, весь уходил в нее и начинал диктовать мерно, торжественно, с таким чувством и полнотой выражения, что главы первого тома "Мертвых душ" приобрели в моей памяти особенный колорит. Это было похоже на спокойное, правильно разлитое вдохновение, какое порождается обыкновенно глубоким созерцанием предмета. Николай Васильевич ждал терпеливо моего последнего слова и продолжал новый период тем же голосом, проникнутым сосредоточенным чувством и мыслию. Превосходный тон этой поэтической диктовки был так истинен в самом себе, что не мог быть ничем ослаблен или изменен"^*. Этот период - один из наиболее напряженных и продуктивных в творчестве Гоголя. Одновременно с "Мертвыми душами" писатель работает над новой редакцией "Тараса Бульбы", "Шинелью", "Театральным разъездом" и рядом других произведений.

^* (П. В. Анненков, Литературные воспоминания, Л. 1928, стр. 80. )

Завершив работу над "Мертвыми душами", Гоголь возвращается 18 октября 1841 года в Москву для их печатания. По приезде в Москву Гоголь передает рукопись "Мертвых душ" на предварительный просмотр цензору Снегиреву. Однако Снегирев побоялся самостоятельно решить вопрос об их напечатании и в свою очередь передал рукопись в Московский цензурный комитет. На заседании цензурного комитета рукопись была встречена царскими чинушами с негодованием, и вопрос о ее напечатании так и не был решен.

В письме к П. А. Плетневу от 7 января 1842 года Гоголь подробно излагает цензурные мытарства своей рукописи, "комедию" ее обсуждения в цензурном комитете под председательством помощника попечителя Московского учебного округа Голохвастова: "...Голохвастов услышал название "Мертвые души", - закричал голосом древнего римлянина: "Нет, этого я никогда не позволю: душа бывает бессмертна; мертвой души не может быть; автор вооружается против бессмертья". В силу, наконец, мог взять в толк умный президент, что дело идет об ревижских душах. Как только взял он в толк и взяли в толк вместе с ним другие цензора, что мертвые значит ревижские души, произошла еще большая кутерьма. "Нет, - закричал председатель и за ним половина цензоров, - этого и подавно нельзя позволить, хотя бы в рукописи ничего не было, а стояло только одно слово: ревижская душа - уж этого нельзя позволить, это значит против крепостного права". Наконец, сам Снегирев, увидев, что дело зашло уже очень далеко, стал уверять цензоров, что он рукопись читал и что о крепостном праве и намеков нет, что даже нет обыкновенных оплеух, которые раздаются во многих повестях крепостным людям; что здесь совершенно о другом речь: что главное дело основано на смешном недоумении продающих и на тонких хитростях покупщика и на всеобщей ералаше, которую произвела такая странная покупка, что это ряд характеров, внутренний быт России и некоторых обитателей, собрание картин самых невозмутительных. Но ничего не помогло".

В этот напряженный момент, в начале января 1842 года, и произошла встреча Гоголя с приехавшим из Петербурга в Москву Белинским, скрытая Гоголем от своих московских "друзей" - славянофилов. Гоголь передал Белинскому рукопись "Мертвых душ" и просил критика хлопотать о разрешении книги в Петербургском цензурном комитете. Московские "друзья" Гоголя были в высшей степени обеспокоены его переговорами с Белинским. "У нас, - писал С. Аксаков, - возникло подозрение, что Гоголь имел сношение с Белинским секретно от нас, потому что в это время мы все уже терпеть не могли Белинского, переехавшего в Петербург для сотрудничества в издании "Отечественных записок"^*.

^* (С. Т. Аксаков, История моего знакомства с Гоголем, СПБ. 1913, стр. 70.)

Гоголь послал рукопись "Мертвых душ" с Белинским, хорошо зная, что Белинский приложит все усилия, чтобы добиться ее разрешения. П. В. Анненков отмечает в своих воспоминаниях: "С Белинским Гоголь решился на пересылку своей рукописи в Петербург, и тогда же обсуждены были меры для сообщения ей правильного и безостановочного хода. Белинский, возвращавшийся в Петербург, принял на себя хлопоты по первоначальному устройству этого дела, и направление, которое он дал ему тогда, может быть, решило и успех его"^*. Вместе с тем Гоголь обращается с письмами к А. О. Смирновой и В. Ф. Одоевскому, прося их использовать свои связи в бюрократических кругах, чтобы помочь добиться напечатания поэмы. В письме к В. Ф. Одоевскому от начала января 1842 года Гоголь сообщает о том тревожном и болезненном состоянии, в которое повергли его неприятности с цензурным комитетом, а также о том, что послал рукопись с Белинским: "Белинский сейчас едет. Времени нет мне перевести дух, я очень болен и в силу двигаюсь. Рукопись моя запрещена. Проделка и причина запрещения - все смех и комедия". Благодаря хлопотам и настояниям друзей Гоголя "Мертвые души" были разрешены к печатанью цензурой, однако цензор Никитенко отказался пропустить "Повесть о капитане Копейкине", даже в ее смягченной редакции. Это очень обескуражило Гоголя, который писал 10 апреля 1842 года по этому поводу Никитенко: "признаюсь, уничтоженье Копейкина меня много смутило. Это одно из лучших мест. И я не в силах ничем теперь залатать ту прореху, которая видна в моей поэме". Гоголю пришлось совершенно переделать "Повесть", смягчив ее обличительную остроту.

^* (П. В. Анненков, Литературные воспоминания, Л. 1928, стр. 134-135,)

В то время, когда "Мертвые души" проходили эти цензурные мытарства, а затем печатались в Петербурге, Гоголь оставался в Москве, окруженный своими "друзьями" из славянофильского круга - Погодиным, Шевыревым, Аксаковыми, - всемерно стремившимися воздействовать на писателя, втянуть его в круг своих интересов и воззрений. Разойтись с ними у него не хватало решимости, и попытка, сделанная Белинским, оторвать Гоголя от его славянофильского окружения не увенчалась успехом. По приезде в Петербург Белинский, сообщая Гоголю о ходе выполнения его поручения, еще раз приглашал писателя к сотрудничеству в "Отечественных записках": "Я не так самолюбив, чтобы "Отечественные записки" считать чем-то соответствующим таким великим явлениям в русской литературе, как Грибоедов, Пушкин и Лермонтов; но я далек и от ложной скромности бояться сказать, что "Отечественные записки" теперь единственный журнал на Руси, в котором находит себе место и убежище честное, благородное и - смею думать - умное мнение, и что "Отечественные записки" ни в каком случае не могут быть смешиваемы с холопами знаменитого села Поречья" (то есть Погодиным и Шевыревым, являвшимися проводниками реакционной идеологии, насаждавшейся министром народного просвещения Уваровым, владельцем подмосковного имения - Поречье). Свое письмо Белинский завершил словами горячей любви к Гоголю и пожеланием ему "душевной ясности", которой так не хватало писателю, оказавшемуся после окончания "Мертвых душ" на распутье. "Дай вам бог здоровья, душевных сил и душевной ясности, - писал Белинский. - Горячо желаю этого, как писателю и как человеку, ибо одно с другим тесно связано. Вы у нас теперь один, - и мое нравственное существование, моя любовь к творчеству тесно связаны с вашею судьбою..."^*

^* (В. Г. Белинский, Письма, СПБ. 1914, т. 2, стр. 308.)

Гоголь не принял предложения Белинского об участии в "Отечественных записках", хотя и не дал решительного отказа. В письме к Н. Я. Прокоповичу от 11 мая 1842 года он сообщает, зная, что Прокопович передаст его слова Белинскому: "Я получил письмо от Белинского. Поблагодари его. Я не пишу к нему, потому что минуты не имею времени, и потому что, как сам он знает, обо всем этом нужно потрактовать и поговорить лично, что мы и сделаем в нынешний проезд мой чрез Петербург". Однако, встретившись с Белинским во время поездки в Петербург, где Гоголь пробыл с 2? май по 5 июня, он опять не пришел ни к какому положительному решению.

Первые экземпляры "Мертвых душ" вышли из печати 21 мая 1842 года. Гоголь получил их в Москве и сразу же отправился в Петербург. Во время кратковременного пребывания в Петербурге Гоголь устраивает издание собрания своих сочинений, поручая осуществление его своему нежинскому однокашнику Н. Я. Прокоповичу, а 5 июня снова уезжает за границу.