5

"Комедия Гоголя "Ревизор", его поэма "Мертвые души", - писал Герцен, - представляют собою ужасную исповедь современной России"^*.

^* (А. И. Герцен, Избранные сочинения, М. 1937, стр. 407.)

"Ревизор" с самого начала был задуман писателем как социальная комедия широкого обобщения, разоблачающая самые болезненные язвы крепостнического общества. В "Авторской исповеди" Гоголь писал: "В "Ревизоре" я решился собрать в одну кучу все дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем".

Показывая отвратительный облик бюрократическо-чиновнической России, Гоголь тем самым обнажал антинародную, хищническую сущность всего помещичье-крепостнического строя, учил ненавидеть мерзость, лицемерие и корыстолюбие его чиновных представителей. Познакомившись с провинцильным чиновничеством во время своей вятской ссылки, Герцен с гневом рассказывает в "Былом и думах" об этом "искусственном, необразованном классе", который "составляет какое-то гражданское духовенство, священнодействующее в судах и полициях и сосущее кровь народа тысячами ртов, жадных и нечистых". Вспоминая о появлении "Ревизора", он говорит: "Гоголь приподнял одну сторону занавеси и показал нам русское чиновничество во всем безобразии его..."^* В своем знаменитом письме к Гоголю Белинский указывал, что николаевская Россия "представляет собою ужасное зрелище" страны, где "есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей"^**. Комедия Гоголя наносила смелый удар полицейско-бюрократическому режиму николаевской России.

^* (А. И. Герцен, Былое и думы, Л. 1946, стр. 184.)

^** (В. Г. Белинский, Собр. соч. в 3-х томах, т. 3, М. 1918, стр. 708.)

Недаром правительственный чиновник Храповицкий усмотрел в "Ревизоре" "нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и купцов", то есть на основные господствующие классы и сословия тогдашней России^*. Осмеяние и разоблачение всего чиновническо-бюрократического аппарата царской России имело огромное прогрессивное значение, учило широкие массы трудящихся понимать паразитическую и вредоносную "деятельность" всего механизма порабощения народа господствующими классами.

^* ("Русская старина", 1879, февраль, стр. 348.)

"Ревизор" был начат Гоголем вскоре после того, как он приступил к написанию "Мертвых душ". Сюжет комедии, как впоследствии указывал сам писатель, был дан ему Пушкиным. В письме к Пушкину от 7 октября 1835 года Гоголь обращается с просьбой: "Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или не смешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию. Если ж сего не случится, то у меня пропадет даром время, и я не знаю, что делать тогда с моими обстоятельствами. Сделайте милость, дайте сюжет; духом будет комедия из пяти актов, и клянусь-куда смешнее черта!" О. М. Бодянский, со слов самого Гоголя, записал в своем дневнике, что Пушкин рассказал Гоголю, как П. Свиньин (издатель "Отечественных записок") выдавал себя во время поездки по Бессарабии за важного петербургского чиновника и, только когда он стал принимать прошения, был остановлен"^*. Среди записей неосуществленных замыслов в черновых бумагах Пушкина сохранилась следующая; "(Свиньин) Криспин приезжает в губернию на ярмарку. - Его принимают за <?>. Губернатор честный дурак. Губернаторша с ним кокетничает. Криспин сватается за дочь"^**. Здесь уже намечены те сюжетные ситуации, которые Гоголь с таким блеском и социальной правдивостью раскрыл в "Ревизоре". Однако и помимо рассказа Пушкина русская действительность той эпохи буквально на каждом шагу давала Гоголю неисчерпаемый материал для его комедии. Так, например, в последнее время стали известны судебные материалы о миргородском городничем Семене Браилко, "деятельность" которого во многом напоминает деятельность гоголевского Сквозника-Дмухановского. Учитывая близкие связи Гоголя с Миргородом, можно предположить, что проделки миргородского городничего были известны писателю^***. Лихоимцы городничие, грабившие "вверенное" их управлению население, чиновники-взяточники и казнокрады, городские сплетники - все это типичнейшие явления тогдашней действительности. Гоголь лишь сатирически сгустил и подчеркнул эти основные черты самодержавнокрепостнического строя.

^* ("Русская старина", 1889, № 10, стр. 134.)

^** (А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., изд. АН СССР, т. 8, 1-й полутом, стр. 431.)

^*** (См. "Харьковский рабочий" от 4 марта 1937, стр. 3.)

"Ревизор" - вершина драматургии Гоголя как по глубине своего идейного содержания, так и по совершенству художественного мастерства. Сюжет "Ревизора" в заостренной форме раскрывал основные особенности социальной среды, сущность эпохи. В нем как бы сконцентрирована вся мерзость и фальшь полицейско-бюрократического режима, те нечистые и несправедливые отношения между людьми, которые являлись типическими для крепостнической монархии.

"Сущность комедии, - писал Белинский, - противоречие явлений жизни с сущностью и назначением жизни"^*. В этом и основа конфликта в "Ревизоре". Противоречие между уродливыми и безобразными явлениями окружающей действительности и "назначением жизни", ее высоким идеалом, ее народной основой и выступает как конфликт, определяющий сюжет и развитие действия комедии. Глубокая социальная основа конфликта в комедиях Гоголя объясняет, казалось бы, "случайное", неожиданно комическое (а на деле закономерное) сплетение событий, выражающих это противоречие "деятельности мелких страстей и мелкого эгоизма" с идеалом жизни^**.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VI, стр. 111.)

^** (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. V, стр. 56.)

За внешне смешными похождениями столичной "фитюльки" Хлестакова, принимаемого чиновниками провинциального городка за важную персону, приоткрывается все безобразие, весь антинародный характер крепостнического режима. Основной конфликт, определяющий построение пьесы, заключается не в столкновении отдельных персонажей, не в любовной коллизии, а в общественном, социальном характере "завязки", которая раскрывает наиболее существенные противоречия действительности. В "Театральном разъезде" Гоголь поставил вопрос об общественном характере "завязки", то есть основного конфликта пьесы, охватывающем всех действующих лиц: "...комедия должна вязаться сама собою, всей своей массою, в один большой, общий узел. Завязка должна обнимать все лица, а не одно или два, - коснуться того, что волнует более или менее всех действующих". Это новаторское определение роли "завязки", охватывающей "все лица", раскрывающей конфликт большого социального значения, объясняет и драматургическое своеобразие художественных принципов комедии Гоголя. Любовная "интрига" в "Ревизоре" присутствует на втором плане, лишь оттеняя и дополняя основной сюжетный конфликт. "Увлечение" Хлестакова одновременно и провинциальной кокеткой, женой городничего Анной Андреевной, и его дочерью Марьей Антоновной, объяснения им обеим в любви, предложение руки, соперничество матери и дочери - все это, казалось бы, напоминает фарсовые положения. Но в комедии Гоголя эти комические ситуации важны не сами по себе, а по своей разоблачительной роли. Ухаживание Хлестакова за матерью и дочерью, взаимное их соперничество еще острее раскрывают пошлость, моральное безобразие окружающего общества.

Сюжет пьесы и выражает в наиболее жизненных и в то же время типических положениях социальные противоречия действительности. Конфликт между темными, хищными силами крепостнической, бюрократической верхушки и народом определяет и развитие действия комедии. При всей неожиданности и гротескности отдельных комических положений подлинный реализм комедий Гоголя в том, что их сюжетные ситуации и перипетии вытекают из всего идейного замысла, из глубокого проникновения в характеры действующих лиц. "Он находит эти толчки (то есть сценические положения. - Н. С.) не в событиях, приходящих извне, - подчеркивает Вл. И. Немирович-Данченко, - прием всех драматургов мира, - откуда эта бедная событиями жизнь небольшого русского городка может давать интересные внешние события? - Гоголь находит сценическое движение в неожиданностях, которые проявляются в самих характерах, в многогранности человеческой души, как бы примитивна она ни была". Именно потому, что в основе комедии Гоголя лежит подлинная правда жизни, "никакие преувеличения, никакая сгущенность красок, никакая быстрота в смене настроений не изменяет высшей, художественной правде, - продолжает Немирович-Данченко, - а лишь углубляют ее, подчеркивают основное, типическое, наиболее полно выражающее сущность данного явления"^*. "Да, в этой комедии, - писал Белинский, - нет ни одного слова, строгой и непреложной необходимости которого нельзя б было доказать из самой сущности идеи и действительности характеров"^**. Продолжив традиции драматургии Грибоедова и Пушкина, Гоголь подчинил развитие действия раскрытию характеров, показав их в столкновениях и конфликтах, заостряющих существенные жизненные ситуации.

^* ("Ежегодник имп. театров", 1909, вып. 2, стр. 32-33.)

^** (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. V, стр. 62.)

Все действие пьесы необычайно целеустремленно и органично сосредоточено вокруг "ревизора". Еще до появления Хлестакова вся атмосфера на сцене насыщена ожиданием "ревизора", а в дальнейшем поведение Хлестакова определяет все перипетии комедии. "Не нужно только позабывать того, - писал Гоголь, - что в голове всех сидит ревизор. Все заняты ревизором. Около ревизора кружатся страхи и надежды всех действующих лиц. У одних - надежда на избавление от дурных городничих и всякого рода хапуг. У других - панический страх при виде того, что главнейшие сановники и передовые люди общества в страхе..." В. бюрократическо-полицейской России, где все общественные отношения определялись страхом и вопиющим произволом чиновной клики, именно эта сила всеобщего страха и определила ту, казалось бы маловероятную и смешную, почти водевильную ситуацию, когда ничтожного "елистратишку" весь город принимает за всемогущего "ревизора".

"Необычайное происшествие" - приезд мнимого "ревизора" в маленький провинциальный городишко приводит в движение самые разнообразные пружины, благодаря чему перед зрителем проходит вся жизнь города. Чиновничество, купечество, городское мещанство выступают во всей жизненной конкретности и вместе с тем типичности своих взаимоотношений, являя собой картину всей страны.

Казалось бы, традиционно комедийная смешная ситуация путаницы, ошибочного узнавания героя, - в "Ревизоре" не только определяет интригу пьесы, она во многом символична, выражая ту путаницу, ту ложность и фальшь общественных отношений, которые основаны на власти чина, мундира, а не на истинном достоинстве человека. Комическое по сути дела является вовсе не смешным, а безобразным и трагическим, превращается в сатиру на господствующий "порядок" вещей. Резкое заострение основного конфликта придает всей композиции комедии стремительность, сюжетную динамику, концентрированность действия.

Самая сцена, с которой начинается пьеса, - совещание чиновников у городничего, - намечает основной сюжетный "узел" комедии. Гоголь уже здесь выступает замечательным мастером-новатором реалистической драматургии. Вл. И. Немирович-Данченко писал: "С какой силой, с какой простотой, с какой гениальной экономией происходит завязка пьесы! Вы знаете, что по теории драмы первое действие посвящается завязке, второе - развитию, третье доводит пьесу до кульминационного пункта, четвертое подготовляет развязку, которая заключается в пятом действии. Самые замечательные мастера театра не могли завязать пьесу иначе, как в нескольких первых сценах. В "Ревизоре" же - одна фраза, одна первая фраза: "Я пригласил вас, господа, для того, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор" - и пьеса уже начата. Дана фабула и дан главнейший ее импульс - страх. Все, что могло бы соблазнить писателя для подготовки этого положения, или беспощадно отбрасывается, или найдет свое место в дальнейшем развитии фабулы. Как сценически крепко надо было овладеть замыслом комедии, чтобы так смело и в то же время так просто приступать к ней!"^*

^* ("Ежегодник имп. театров", 1909, вып. 2, стр. 30.)

Первое действие не только завязывает "интригу", сюжет комедии, но и широко раскрывает ту систему обмана, взяточничества, воровства, круговой поруки, которая определяет весь характер "общественных отношений". Зритель уже в первом действии погружен в самую гущу нечистых и беззаконных плутней и проделок чиновников. Второе действие начинается с монолога Осипа, в котором дана характеристика Хлестакова, не оставляющая сомнений у зрителя в том, кем и чем в действительности является Хлестаков, так что дальнейшее появление самого Хлестакова, его претензии к трактирщику за плохое обслуживание воспринимаются зрителем, уже знающим подлинную цену фанфаронства Хлестакова, комически. Тем самым последующая, центральная для второго акта, сцена объяснения Хлестакова с городничим полностью подготовлена. Ошибка городничего, принимающего из страха разоблачения своих "грехов" "елистратишку" за наделенного важными полномочиями ревизора, мотивирована как всем первым действием пьесы, так и началом второго акта.

Для зрителя сразу же ясна ошибка городничего, тогда как Хлестакову она непонятна. Этим оригинальным и резким комическим приемом, ничего общего не имеющим с наивными традиционными переодеваниями и неузнаваниями, Гоголь сразу же создает острую сатирическую ситуацию, которая все более и более усложняется в дальнейшем, предоставляя автору возможность беспощадно, до конца разоблачать лицемерие и безобразие всего дворянско-бюрократического общества, городничего, чиновников, Хлестакова, городских обывателей, купцов, показав их в самых потаенных и бесчестных поступках и помыслах. То обстоятельство, что Хлестаков принимается всеми за ревизора, объясняется укладом жизни провинциального города, нечистой совестью городничего и чиновников, напуганных неожиданно полученным известием о "ревизоре" из столицы. И чем нелепее и наглее ведет себя Хлестаков, тем тверже убеждаются в его "инкогнито" чиновники.

Третье действие, происходящее в доме городничего, заключает сцену безудержного вранья Хлестакова, центральную в пьесе. В ней до конца обнажается характер Хлестакова и доходит до апогея страх чиновников, их уверенность во всемогуществе "ревизора". В четвертом акте события развиваются еще более быстрыми темпами, захватывают все более широкие круги провинциального общества. Прием Хлестаковым чиновников, "подсовывающих" ему взятки, появление купцов, жалующихся на городничего, и, наконец, унтер-офицерской вдовы и слесарши - создают широкую социальную панораму и в то же время способствуют нарастанию сюжетного напряжения. Предложение, сделанное Хлестаковым дочке городничего, снова меняет всю ситуацию. Городничий, Анна Андреевна показаны в новом аспекте, еще глубже, до конца разоблачается и обнажается все наиболее грубое и мерзкое, что таилось в их душах. Резкий сюжетный поворот дает возможность в новом свете показать характеры и вместе с тем подготовить тот неожиданный и в то же время закономерный финал, которым завершается пьеса. "Возвышение" городничего, его честолюбивые планы - делают особенно драматичным последующее его "падение".

Пятое действие начинается с изображения торжества и "величия" городничего и завершается разоблачением Хлестакова, являющимся тем самым и катастрофой для городничего. Неожиданное известие о прибытии настоящего ревизора вновь возвращает пьесу к ее началу, к прежней расстановке фигур. Круг замкнулся, и тем резче и беспощаднее сатирический, обличительный смысл комедии, в которой срываются одна за другой маски с представителей господствующих классов.

Смелым новаторством Гоголя было то, что он не противопоставил своим отрицательным персонажам - положительного героя. Он не стал и на традиционный путь наказания порока. В комедии Квитко-Основьяненко "Приезжий из столицы", сходной по сюжету с "Ревизором", - Пустолобова, надувшего чиновников города подобно Хлестакову, возвращают с дороги и арестовывают^*. Гоголь не показал подобного "торжества правосудия" и "посрамления порока". Хлестаков, одурачив чиновников, благополучно уезжает, исчезает, по словам Гоголя, как "фантасмагория". Не показано и то, постигает ли возмездие за их плутни городничего и чиновников. Комедия кончается известием о приезде настоящего ревизора. Но многоопытные в обмане и надувательстве чиновники могут провести и "приехавшего по именному повелению из Петербурга чиновника", как провел городничий уже трех губернатор ров. Неизвестно, будут ли наказаны чиновники государственной властью, но они наказаны тем, что их проступки разоблачены перед светом, что их хитрость обернулась против них же.

^* (Комедия Г. Квитки-Основьяненко написана в 1829 году, однако Гоголь мог познакомиться с ней много позднее - в 1840 году, когда эта комедия была впервые опубликована.)

В этом и смысл знаменитой "немой" заключительной сцены, которой такое большое значение придавал Гоголь. В своем "Отрывке из письма" Гоголь не только указал на значение этой мимической сцены для понимания всей комедии, но и подчеркнул то состояние "боязни и страха", которое и составляет финал пьесы, является своего рода возмездием: "Испуг каждого из действующих лиц не похож один на другой, как не похожи их характеры и степень боязни и страха, вследствие великости наделанных каждым грехов". "Немая сцена" - это сцена возмездия, разоблачения перед глазами зрителя "великости грехов" представителей чиновничьей России, а отнюдь не "торжества правосудия".

Обобщающая, типизующая сила гоголевского реализма такова, что писатель, рисуя, казалось бы, узкий круг явлений, раскрывает в них широчайшую картину современного общества. Захудалый, маленький городишко, затерянный среди бескрайных просторов России, о котором городничий резонно говорит, что "отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь", становится типическим изображением всей тогдашней крепостнической России. В персонажах "Ревизора" Гоголь показывает не только распространенное и обыденное, а раскрывает в них наиболее существенные отрицательные черты крепостнического общества. Сквозники-дмухановские, хлестаковы, земляники являются выражением того типического, что передает самую сущность полицейско-бюрократического строя, его антинародный, угнетательский характер, духовное ничтожество и нравственный распад его представителей. Типический характер изображаемой в "Ревизоре" социальной среды и ее представителей вызвал особенное негодование и озлобление реакционных кругов, которые отказывались видеть в персонажах комедии явления действительности, отрицая правдоподобие изображаемого писателем. Продажный клеветник Булгарин писал: "В этом-то городишке все крадут, берут взятки, делают величайшие глупости, сознаются чистосердечно в своих плутнях и даже преступлениях... и живут да поживают дружно и мирно, приводя только в недоумение Зрителя, не понимающего, каким чудом этот городишко, в котором нет честной души, может держаться на земном шаре, когда ни хищные волки, ни лисицы не могут жить в обществе"^*. Для ретрограда и реакционера Булгарина пьеса Гоголя представляется "неправдоподобной", тогда как именно эта концентрация событий, резкость сатирических красок и выявляют с наибольшей полнотой типичность сюжета и характеров.

^* ("Северная пчела", 1836, № 97.)

Проблема типизации - одна из основных для понимания художественного метода Гоголя. Его образы наделены огромной типической обобщенностью, и в этом причина силы и длительности их воздействия. Говоря о типическом характере героев "Ревизора", Белинский писал: "Вот в этом-то состоит типизм изображения: поэт берет самые резкие, самые характеристические черты живописуемых им лиц, выпуская все случайные, которые не способствуют к оттенению их индивидуальности"^*. Выбирая наиболее "характеристические" черты, Гоголь тем самым выделяет типическое начало, отбрасывая случайное и второстепенное. Однако это не означает, что он отказывается от индивидуальной характеристики, от, казалось бы, незначительных реалистических деталей. Именно уменье найти и выделить такие черты и подробности, которые усиливают и заостряют типичность образа, и отличает мастерство Гоголя как художника-реалиста.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. V, стр. 67.)

"Художественная обрисовка характера, - писал Белинский по поводу героев "Ревизора", - в том и состоит, что если он дан вам поэтом в известный момент своей жизни, вы уже сами можете рассказать всю его жизнь и до и после этого момента"^*. Это замечательное умение в сжатой драматической форме исчерпывающе раскрыть характер, показать всю жизнь персонажа достигается Гоголем посредством необычайно точной и яркой лепки образа. Говоря о том, что в сцене спора Анны Андреевны и Марьи Антоновны о туалете "резкими чертами" обрисовываются их характеры, Белинский замечает: "...в этой коротенькой, как бы слегка и небрежно наброшенной сцене, вы видите прошедшее, настоящее и будущее, всю историю двух женщин, а между тем она вся состоит из спора о платье"^**.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. V, стр. 57.)

^** (Там же, стр. 67.)

Гоголь нигде сразу, "в лоб", не разоблачает своих героев, не дает их уже "готовыми", ясными для зрителя. Если мы уже из первой же сцены узнаем, что у городничего "рыльце в пушку", что он "не любит пропускать того, что плывет в руки", то в дальнейшем развитии действия фигура городничего все время усложняется, он предстает перед зрителем во все новых и новых аспектах: алчного и жестокого хищника (сцена с купцами), честолюбца и карьериста (мечты его в 5-м акте после "помолвки" Хлестакова), циника и ловкого бюрократа (в разговорах с чиновниками) и т. д.

Драматург правдиво представил психологию, внутренний мир своих героев. Именно поэтому следует решительно отказаться от нередко высказывавшегося мнения о том, что Гоголь создавал статичные сатирические "маски", гиперболически преувеличенные "типы", выражавшие лишь какую-либо одну черту характера. Белинский, отдавая должное гению Мольера, который "верно схватил многие черты своего времени", все же противопоставил театру Мольера драматургию Гоголя как драматургию характеров. У Мольера в "Тартюфе", по словам Белинского, "все лица присочинены для главного", тогда как в "Ревизоре" - "каждое лицо... способствуя развитию главной идеи, в то же время есть и само себе цель, живет своею особною жизнью"^*, является характером. Гоголь в этом отношении выступает прямым продолжателем драматургических принципов Грибоедова и Пушкина, в произведениях которых характеры раскрывались во всей своей жизненной реальности, сохраняя в то же время свою типичность. Раскрывая типическое не как выпячивание отдельных черт, а в жизненно правдивых характерах, Гоголь смог создать широко обобщенные типические образы, сохраняющие всю полноту индивидуального характера. Его городничий не просто плут и деспот: в нем показан сложный, хотя и грубый характер, разнообразная гамма чувств и переживаний.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. V, стр. 58.)

Комизм пьесы для Гоголя не столько в смешных ситуациях, сколько в том, что действующие лица сами не замечают комизма положений, в которые они попадают. Ирония и юмор у Гоголя служат основной цели - разоблачению враждебной человеку действительности, являются средством сатирического развенчивания лицемерия и показного благополучия господствующих классов.

Примером такого "саморазоблачения" действующих лиц может служить объяснение городничего с Хлестаковым в трактире, когда каждый из них объят страхом и поэтому не замечает страха своего собеседника и понимает его слова как нарочитую хитрость. Хлестаков перепуган предложением городничего переехать на другую квартиру, воображая, что городничий хочет отвезти его в тюрьму, и пытается напустить на себя важность, внушенную отчаянным страхом, тогда как городничий, решив, что "ревизор" разгневан злоупотреблениями, стремится из всех сил задобрить его, даже признаваясь в отдельных своих "грешках", рассчитывая этой "откровенностью" увильнуть от признания в более крупных преступлениях.

"Хлестаков. Нет, я не хочу! Вот еще! мне какое дело? Оттого, что у вас жена и дети, я должен идти в тюрьму, вот прекрасно! Нет, благодарю покорно, не хочу.

Городничий (дрожа). По неопытности, ей-богу, по неопытности. Недостаточность состояния... Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои: это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься".

Несоответствие речей и реплик персонажей с их мыслями и поступками - один из наиболее распространенных приемов комического у Гоголя. Городничий, аттестующий себя перед Хлестаковым в качестве рачительного и неусыпного благодетеля беззастенчиво ограбляемого им города, смешон, потому что зритель прекрасно понимает цену его красноречия. Гоголь сам в "Театральном разъезде" раскрывает как основной идейный и художественный принцип своей комедии срывание маски лицемерия и "благопристойности" с плутов и негодяев, захвативших в свои руки власть: "В ней, - то есть в комедии, - говорит "очень скромно одетый человек", - как мне кажется, сильней и глубже всего поражено смехом лицемерие, благопристойная маска, под которою является низость и подлость, плут, корчащий рожу благонамеренного человека. Признаюсь, я чувствовал радость, видя, как смешны благонамеренные слова в устах плута и как уморительно смешна стала всем, от кресел до райка, надетая им маска".

Художественные средства Гоголя-драматурга направлены на разоблачение этого лицемерия. Чиновники города, начиная от городничего и кончая почтмейстером, прилагают все усилия, чтобы показаться честными и "благонамеренными" людьми, но их ложь и притворство в конечном итоге неизменно обнаруживаются. Зритель все время понимает полное несоответствие между их фальшиво-благонамеренными речами и подлинной сущностью. Этим определяется и речевая характеристика персонажей, которая основана на разоблачении словесной фальши, маскирующей подлинное содержание их мыслей и чувств.

Именно поэтому у городничего два "языка", один грубый и откровенный в тех случаях, когда он говорит в кругу "своих", и другой льстиво-официальный, сугубо книжный, бюрократический, когда он обращается к выше его стоящим по чину и положению. Этот языковой контраст комически подчеркивается Гоголем на всем протяжении пьесы.

Герои "Ревизора" на каждом шагу лгут и в то же время беспрерывно разоблачают себя. На протяжении всей комедии они постепенно проявляют свои наиболее глубоко скрытые недостатки и пороки, всю отвратительную и низкую сущность своей натуры. Уже с самого начала комедии городничий представлен как взяточник и плут, но в дальнейшем он вырастает в грозную фигуру деспота и честолюбца, грубого и дерзкого хищника, забравшего в свои лапы весь город. Подхалим и хитрец Земляника не только умеет ловко устраивать свои делишки, но он и доносчик и клеветник. Провинциальная кокетка Анна Андреевна обнаруживает в последнем действии свое ненасытное честолюбие. Каждый эпизод пьесы вносит все новые и новые штрихи для понимания характера персонажа, приоткрывает перед зрителем (и читателем) ту лицемерную личину, под которой он выступал вначале: городничий - рачительный управитель города, пекущийся о благе его жителей, Анна Андреевна - заботливая мать, Земляника - добродушный хлопотун. Все эти личины спадают одна за другой, и обнажается подлинно жестокая и безобразная сущность всех этих лицемеров и хищников.

Одним из основных художественных средств рисовки персонажа для драматурга является язык. Речевая характеристика персонажей "Ревизора" свидетельствует об их социальной типичности и вместе с тем передает индивидуальный облик каждого из них. Своеобразие речевой манеры, словаря, фразеологии, синтаксиса, интонации каждого из героев выражает особенности его характера, типические черты его социального и психологического облика. А. М. Горький, говоря о создании характеров в пьесе, указывал, что "достигнуть этого можно только силой языка, тщательным отбором наиболее крепких, точных слов"^*.

^* (А. М. Горький, О литературе, М. 1937, изд. 3-е, стр. 154.)

Гоголь расширил рамки литературного языка, широко включив в него языковые особенности всех классов и профессий, отказавшись от той стертости и нивелированности книжного языка, от той мертвенной грамматической правильности, которая утверждалась грамматикой Греча и рецензентами "Северной пчелы", нападавшими на писателя за его словесную "грубость". В ответ таким критикам Гоголя Белинский (в "Журнальных и литературных заметках", 1842 г.) приводил слова П. Вяземского, выступившего при появлении "Ревизора" с защитой языка Гоголя. "Есть критики, которые недовольны языком комедии, - писал Вяземский, - ужасаются простонародности его, забывая, что язык сей свойствен выведенным лицам. Тут автор не суфлер действующих лиц, не он подсказывает им свои выражения: автор - стенограф"^*.

^* (П. Вяземский, статья о "Ревизоре", "Современник", 1836, т. II, стр. 295-296. Цит. по изд. "Русская критическая литература о произведениях Н. В. Гоголя", вып. I, стр. 171-172.)

Замечательно сказал о языке гоголевских пьес И. Гончаров: "Каждая фраза Гоголя так же типична и так же заключает в себе свою особую комедию, независимо от общей фабулы, как и каждый грибоедовский стих"^*. Гончаров имел в виду здесь выразительность реплик Гоголя, каждая из которых раскрывала характер персонажа, являясь столь же меткой, эпиграмматически точной формулой, как и грибоедовский стих.

^* (И. Гончаров, Полн. собр. соч., СПБ., 1899, т. VI, стр. 157.)

Смешные и вместе с тем отвратительные фигуры, живые лица, а не моральные олицетворения или гротескные комические маски - таковы персонажи "Ревизора", воплощающие всю чудовищность и мерзость бюрократического режима. Сквозник-Дмухановский - типическая фигура аракчеевского режима, значение и роль его отнюдь не ограничены рамками деятельности городничего скромного заштатного городка. В образе Сквозник-Дмухановского Гоголь выпукло передал основные черты чиновника-бюрократа, ставшего чуть ли не центральной фигурой той эпохи. Напомним характеристику бюрократа, данную Герценом для николаевской эпохи "фасадной империи": "Законченные знатоки всех формальностей, холодные и нерассуждающие исполнители приказов свыше, они были преданы правительству из любви к взяткам..."^* Мечты Сквозник-Дмухановского о генеральстве вполне обоснованы - те качества преданного исполнительного служаки и бюрократа, которые он проявляет в должности городничего, являлись и обязательными свойствами всего правительственного аппарата, самых высших его звеньев.

^* (А. И. Герцен, Избранные сочинения, М. 1937, стр. 397.)

Обкрадывая и обманывая государство во имя своих корыстных личных интересов, городничий остается "верным" служакой, преданным тому режиму, который позволяет ему сделать карьеру. Он плоть от плоти этого режима, вне которого невозможно самое существование таких городничих. Городничий сам считает себя носителем этой ничем неограниченной власти на том основании, что он назначен на свой пост для поддержания раз навсегда заведенного "порядка". В тех наставлениях, которые он дает в начале комедии чиновникам, чувствуется не только прожженный делец, но и администратор, уверенно выполняющий "предначертания" правительства. Взятки же и прочие проступки городничий считает естественной компенсацией за свою преданность престолу и начальству. "Нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, - считает городничий, - и волтерианцы напрасно против этого говорят". На упрек судьи Ляпкина-Тяпкина в том, что взятки шубой в пятьсот рублей, которые берет городничий, предосудительнее, чем борзые щенки, получаемые самим судьей, городничий с непоколебимой уверенностью в своей верноподданнической благонамеренности отвечает: "Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите; а я по крайней мере в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви".

Образ городничего необычайно полнокровен, жизненен. Гоголь показывает его в самых разнообразных проявлениях и аспектах, во всей его социальной типичности и психологической углубленности. "Городничий, - по словам Гоголя, - не карикатура, не комический фарс, не преувеличенная действительность, и в то же время нисколько не дурак, но по-своему очень и очень умный человек, который в своей сфере очень действенен, умеет ловко взяться за дело, - своровать и концы в воду схоронить, подсунуть взятку и задобрить опасного ему человека". В городничем прежде всего сказался провинциальный чиновник, как отмечал еще Белинский, который начал службу по-старинному и выслужился из чиновничьей мелкоты в городничего - главное лицо в городе. Чтобы дослужиться до городничего, ему пришлось на своем веку испытать немало унижений, пройти досконально нечистоплотную чиновничью "науку" подхалимства, взяточничества, бюрократического чинопочитания, надувательства. Недаром в заключительной сцене, обескураженный раскрывшимся обманом, городничий исступленно кричит: "...выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду; трех губернаторов обманул!.." В этом признании ясно все прошлое городничего. Ловкий и беззастенчивый карьерист, не стесняющийся никакими средствами для того, чтобы пробить себе дорогу, - он по-своему не глуп и предприимчив. Долгие годы службы сделали его грубым и циничным, он безнаказанно обирает "вверенный" ему город, попирает на каждом шагу не только все нравственные устои, но даже и те "законы", блюсти которые он назначен. Все его усилия направлены на соблюдение внешнего, видимого благолепия, достигаемого путем притворства, обмана, лицемерия, долженствующих приукрасить "фасад" крепостнических порядков, прикрыть творимые им безобразия.

В своих жалобах на городничего купцы приоткрывают жестокие и беззаконные методы управления, вернее устрашения, применяемые городничим. Ослушников он донимает принудительными постоями: "...попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой", а то и более свирепыми средствами: "...я тебя не буду, говорит, подвергать телесному наказанию или пыткой пытать - это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селедки!"

Начиная от городничего и кончая Держимордой, весь чиновничий синклит знает лишь один закон: брать взятки, грабить всеми "законными", а чаще всего беззаконными способами, соблюдая лишь должностную иерархию. "Не по чину берешь!", - с этими словами обращается городничий к квартальному, стянувшему у купца целую штуку сукна. Но и сам городничий не знает меры. Купцы жалуются на него Хлестакову, также обвиняя городничего в том, что он берет "не по чину", превышает "законные" с их точки зрения "нормы", справляя свои именины и на Антона и на Онуфрия.

Человек выбившийся из "низов", городничий честолюбив. Но и это честолюбие, разыгравшееся, когда он узнает о помолвке своей дочери с Хлестаковым, принимаемым им за значительное лицо, имеет тот же дрянной характер, раскрывает тщеславную душонку городничего. Даже в своих честолюбивых мечтах о "генеральстве" он не может придумать ничего другого, как шеренгу "титулярных", капитанов и городничих, тщетно ожидающих лошадей на почтовых станциях, тогда как он сам, предваряемый фельдъегерем, скачет на тройке, сопровождаемый их завистливо-почтительными взглядами. Опьянение властью, перспективой "карьеры" охватывает городничего в пятом действии, когда, по словам Белинского, он "является в своем апотеозе, полным определением своей сущности", когда "все темное, грозное, низкое и грубое, что крылось в его природе, развивалось воспитанием и обстоятельствами, все это всплыло со дна наверх..."^* В этом опьянении властью городничий приобретает тот страшный и грозный облик, который отличает носителя деспотической власти.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. V, стр. 71.)

Городничего всегда можно узнать по его грубовато самоуверенной интонации, по бытовому просторечию, подчеркивающему его самодовольство, циническую откровенность власть имущего лица, которые вместе с тем характеризуют его как человека необразованного, грубого солдафона. В своем кругу он предпочитает говорить, не прибегая к притворству, называя вещи своими именами. В ответ на жеманные восторги Анны Андреевны перед Хлестаковым городничий с откровенностью подшучивает над ней: "Ну, уж вы - женщины! Все кончено, одного этого слова достаточно! Вам все - финтюрлютки! Вдруг брякнут ни из того, ни из другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали". Обращаясь к подчиненным, к купцам и прочим зависимым от него, городничий переходит уже просто к грубому окрику, не стесняется в выражениях. Так в разговоре с Держимордой городничий все время употребляет выражения, подобные: "Эк как каркнула ворона! (Дразнит его). "Был по приказанию!" Как из бочки, так рычит!" С купцами разгневанный и торжествующий свою победу городничий и вовсе уже не сдерживается, показывает себя во всей своей "натуре": вероятно, вспомнив и хорошо знакомый ему солдатский лексикон. Начиная свою речь с грозной иронии, он кончает ее грубой бранью: "Что, голубчики, как поживаете? как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувайлы мирские! Жаловаться? Что? много взяли! Вот, думают, так в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам в зубы, что..."

Вместе с тем городничий хорошо усвоил ту официально-благонамеренную фразеологию, с которой он привык обращаться к начальству. В разговоре с Хлестаковым он беспрестанно прибегает к этим книжно-стереотипным формулам, к льстивому и насквозь фальшивому казенному красноречию: "Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет".

В заключительном монологе городничего, с которым он обращается к зрительному залу, с особенной силой раскрывается его "подноготная". В своем душевном смятении городничий выбалтывает позорную правду, показывает страшный облик николаевской монархии. Городничий обращается к зрителям, - и в этом смелое новаторство Гоголя, - будучи уверен, что он адресуется к кругу своих единомышленников: "Вот смотрите, смотрите, весь мир, все христианство, все смотрите, как одурачен городничий! Дурака ему, дурака старому подлецу!" Его при этом особенно тревожит не самый факт обмана, а гласность, возможность, что правда о том, как он был одурачен, станет всеобщим достоянием: "...мало того, что пойдешь в посмешище - найдется щелкопер, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот что обидно: чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши". В отчаянии и злобе городничий обращается к зрительному залу, видя в нем таких же городничих и чиновников, преданных власти: "Чему смеетесь? над собою* смеетесь!.. Эх, вы!.." Эта замечательная по своей сценической смелости реплика еще раз с необычайной силой подчеркивает типичность происходящего, беспощадность того разоблачения, которое подрывает самые основы господствующего режима.

Недалеко ушли от городничего и остальные чиновники города, живущие по тем же неписанным "законам" бюрократической "науки". Они так же, как и городничий, смотрят на службу лишь как на возможность личного обогащения. И у них "рыльце в пушку", и они такие же хапуги и корыстолюбцы, как городничий, только помельче и потрусливее. Гоголь наделяет их индивидуальными чертами, показывает характер каждого жизненными, ему одному свойственными красками. Попечитель богоугодных заведений Земляника, по словам Гоголя, "неповоротливый и неуклюжий человек", "при всем том проныра и плут". Во "вверенной" его попечению больнице больные ходят черные, как кузнецы, и мрут, как мухи. Но Земляника не только плут и казнокрад. Он и "проныра", интриган, сплетник, добровольный доносчик.

Угодливая интонация опытного в житейских и служебных казусах Земляники раскрывает самую сущность характера этого подлого очковтирателя, подхалима и ябедника. Лицемерно-лебезящий тон сочетается в его речи с казенно-верноподданнической фразеологией, с фальшивым добродушием. В ответ на замечание Хлестакова, сытно позавтракавшего в больнице, что больных там оказалось немного, Артемий Филиппович без запинки врет: "Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор, как я принял начальство, - может быть, вам покажется даже невероятным, - все, как мухи, выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком".

При разговоре с "ревизором" с глазу на глаз Земляника доносит и клевещет "для пользы отечества" на своих сослуживцев, сообщая о "предосудительном поведении" судьи, проводящего время в обществе жены Добчинского, у которого все дети "даже девочка маленькая, как вылитый судья". Из этих, казалось бы, случайных и беглых упоминаний вырастает необычайно типическая и конкретная картина жизни и нравов всего города!

Судья Ляпкин-Тяпкин - собачник и страстный охотник. Он искренне считает себя честным человеком, так как взятки берет только борзыми щенками и, пользуясь своим положением, травит зайцев на полях и истца и ответчика. Вместе с тем судья, как указывает Гоголь, прочитал пять или шесть масонских книг и потому "несколько вольнодумен", составив свою доморощенную "теорию" о сотворении мира. Правда, "вольнодумство" Ляпкина-Тяпкина сказывается лишь в любви к туманным и нелепым рассуждениям и мало общего имеет с "вольтерианством", в котором упрекает его городничий. В образе Ляпкина-Тяпкина дана злая пародия на выродившийся дворянский либерализм, на незадачливых последователей масонства. Судья - полнейший бездельник и при всем своем "вольтерианстве" он потакает городничему, прикрывая его плутни.

Образ почтмейстера Шпекина прекрасно передает ту скудость интересов, ту убогую атмосферу провинциальной жизни, в которой возвышенной поэзией кажутся пошлые и цветистые фразы из писем провинциальных поручиков пироговых. Почтмейстер даже на память, как стихи, цитирует "перлы" красноречия из таких, незаконно прочитанных им писем: "Жаль, однакож, - обращается он к чиновникам, - что вы не читаете писем. Есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом... очень, очень хорошо: "Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет"... с большим, с большим чувством описал". Простофиля почтмейстер, однако, не только "романтик" чужих писем, он живет теми же неписанными правилами круговой поруки и взяточничества, что и остальные чиновники.

Столь же мало утешительную картину представляет и уездное дворянство. Это прежде всего ничтожные и глупые сплетники - Добчинский и Бобчинский, разносящие от безделья городские новости. Они типическое воплощение внутренней пустоты, праздности и пошлости провинциального мирка. Эти, обычно находящиеся на заднем плане, городские сплетники приобретают известное значение и вес, лишь обогащаясь какою-либо новостью, которую они и спешат выложить поскорее. Духовное уродство, внутренняя нищета этих персонажей выражаются и в бедности их языка, в их косноязычии, в самом построении фраз, в дефективности речи.

Если "мечта" городничего "влезть в генералы" - мечта о власти и чине, то честолюбие Анны Андреевны более "тонкого" характера. Провинциальная кокетка и модница, она мечтает о "светской" жизни, о роскошном будуаре, о знакомых "с самым тонким обращением: графы и все светские...", чтобы ее дом "был первый в столице", чтоб у нее в комнате "такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза..." Городничиха не менее черства и эгоистична, чем ее муж. Воображая себя "генеральшей", она становится претенциозно спесивой и заносчивой. В ответ на угодливые просьбы чиновников похлопотать о них в дальнейшем в Петербурге, Анна Андреевна презрительно замечает: "Да ведь не всякой же мелюзге оказывать покровительство". Все ее интересы сосредоточены вокруг сплетен и волокитства. Несмотря на годы, Анна Андреевна только и думает об адюльтере, считая себя неотразимой красавицей, не стесняясь вступить в соперничество с дочерью. Такова разнообразная и вместе с тем отталкивающая галерея представителей "высшего круга" провинциального города, типичного для всей России той эпохи.

Другой социальной группой, представленной в комедии, является купечество. Но оно не противостоит чиновничеству, а показано, как и в "Женитьбе", в том же обличительном, сатирическом аспекте. На основе зарисовки отдельных фигур Гоголь создает впечатление целого коллектива, социальной группы, объединенной общими типическими чертами. Утесняемое городничим и властями, купечество выступает как сила, казалось бы, враждебная городничему, но в то же время связанная с ним общностью корыстолюбивых интересов, круговой порукой. Хотя купечество и страдает от неумеренных поборов городничих и держиморд, оно возмещает свои убытки на народе. Разгневанный на купцов за их жалобы Хлестакову, городничий дает не лестную, но справедливую характеристику купеческого сословия: "Обманываете народ!.. Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это?" В сердцах городничий проговаривается здесь о тех "патриархальных" отношениях, которые определялись совместным плутовством и воровством: "...а кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это". Городничий не обманывается в подлинном отношении к нему купечества, которое он столь усердно "стриг": "...будь хоть немножко на твоей стороне, так ты бы меня, каналья, втоптал в самую грязь, еще бы и бревном сверху навалил". Но и он и купцы прекрасно понимают свои взаимные выгоды и примиряются на почве обмана и совместного ограбления жителей города.

В атмосфере полного бесправия и произвола главной наводящей "порядок" силой является полиция. Гоголь создал поразительные по своей обобщающей силе и разоблачительному смыслу фигуры полицейских чинов. Его Держиморда стал своего рода символом полицейского хамства, произвола и тупости, олицетворением всего крепостнического строй. Держиморда при всяком случае готов дать волю своим кулакам, он, по словам городничего, "всем ставит фонари под глазами - и правому и виноватому". Образ гоголевского Держиморды неоднократно применялся Лениным для характеристики гнусности и произвола самодержавного режима.

В пьесах Гоголя, как впоследствии и в драматургии Островского, большую роль играют второстепенные лица. Вводя в ряде случаев такие "второстепенные" персонажи, Гоголь с их помощью раскрывает среду, показывает социальную типичность явлений, изображает своих основных героев не изолированно, а в жизненной, реальной обстановке. С подобной буквально филигранной тонкостью и верностью бытовых красок показан Гоголем в сущности второстепенный эпизод - сцена объяснения Хлестакова с унтер-офицерской вдовой и слесаршей. Эта бытовая картина ярко рисует провинциальные нравы, вместе с тем достигает большой разоблачительной силы, приоткрывая положение простых людей, тех, кто находится под властью городничего. Унтер-офицерша жалуется на то, что ее незаконно, "по ошибке", высекли, тогда как по своему званию она не подлежит телесному наказанию: "По ошибке, отец мой. Бабы-то наши задрались на рынке, а полиция не подоспела, да и схвати меня. Да так отрапортовали: два дни сидеть не могла". Колоритна и слесарша, жалующаяся на то, что городничий незаконно сдал в солдаты ее мужа: "Следовало взять сына портного, он же и пьянюшка был, да родители богатый подарок дали, так он и присыкнулся к сыну купчихи Пантелеевой, а Пантелеева тоже подослала к супруге полотна три штуки, так он ко мне. "На что, говорит, тебе муж, он уж тебе не годится". Да я-то знаю: годится или не годится; это мое дело, мошенник такой". Эта сцена, проникнутая соленым народным юмором, широко раздвигает рамки комедии, вводя в нее те явления социальной жизни, которые хотя и не охвачены непосредственно сюжетом пьесы, но тем не менее чрезвычайно важны для понимания ее социального смысла, для охвата разнообразных явлений жизни.

Чиновники, дворяне, купцы, мещане - таковы основные сословия, социальный состав тогдашней России, проходящие в комедии Гоголя. Все они показаны в сатирическом аспекте, создавая в целом безотрадную панораму русской действительности. Драматург все собрал в "одну кучу", раскрыл вопиющие язвы и пороки крепостнического общества в самых различных его сферах и проявлениях.

Народ, трудовое население города Гоголь не выводит на сцену. Едва ли лакея Осипа можно считать представителем народа, хотя в то же время из всех персонажей комедии один лишь Осип наделен здравым смыслом и прекрасно разбирается в происходящем. Осип продукт развращенной дворовой среды. Он уже привык к "тонкой и политичной" столичной жизни и "галантерейному обхождению", к праздности и легкой поживе. Подобно своему барину Осип усвоил вкус к жизни "на широмышку", его представление о жизни ничего не имеет общего с психологией крестьянина. Весь его жизненный кодекс исчерпывается мечтой о праздной и "веселой" столичной жизни: "...житье в Питере лучше всего. Деньги бы только были, а жизнь тонкая и политичная: кеатры, собаки себе танцуют, и все, что хочешь. Разговаривают все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит..." Однако Осип понимает ничтожество своего "барина", хорошо знает его настоящую цену.

Центральный герой комедии - Хлестаков. Он не только приводит в движение весь ход событий, но и представляет собой типичебкий характер. Однако образ Хлестакова, так тонко и глубоко очерченный драматургом, далеко не сразу был правильно понят и сценически истолкован исполнителями этой роли. При жизни Гоголя Хлестаков так и не был сыгран как подлинно реалистический характер, и писатель с горечью отмечал: "Главная роль пропала... Дюр ни на волос не понял, что такое Хлестаков. Хлестаков сделался чем-то вроде Альнаскарова (героя комедии Хмельницкого. - Н. С.), чем-то вроде целой шеренги водевильных шалунов, которые пожаловали к нам повертеться из парижских театров. Он сделался, просто, обыкновенным вралем, - бледное лицо, в продолжение двух столетий являющееся в одном и том же костюме". Вот этому упрощенному истолкованию Хлестакова, как водевильного повесы и лгуна, Гоголь противопоставил свое глубокое понимание характера Хлестакова, развитое им в "Отрывке из письма к одному литератору" (вероятнее всего, к Пушкину). В своем понимании Хлестакова Гоголь показывает типичность этого характера, его глубокий смысл, как знамения эпохи. Хлестаков - герой нового времени, порождение новых порядков. Он "столичная штучка", представитель высших канцелярских сфер, казалось бы "образованного" круга чиновничества, задающего "тон".

Хлестаков представитель той дворянской молодежи, которая наводняла петербургские канцелярии и департаменты, с полным пренебрежением относясь к своим обязанностям, видя в службе лишь возможность быстрой карьеры. Именно поэтому с таким презрением отзывается Хлестаков о перспективе деревенской жизни, о "мужике". Вконец развращенный столичным бездельем, он заявляет городничему: "...я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения". Правда, "просвещение" Хлестакова не идет дальше чтения булгаринской газетенки и шнырянья по столичным кофейням.

"Хлестаков сам по себе ничтожный человек, - пишет Гоголь. - Даже пустые люди называют его пустейшим. Никогда бы ему в жизни не случилось сделать дела, способного обратить чье-нибудь внимание. Но сила всеобщего страха создала из него замечательное комическое лицо. Страх, отуманивши глаза всех, дал ему поприще для комической роли". Уже в первой же сцене в гостинице Хлестаков раскрывает ничтожество своей мелкой душонки, свои тривиально честолюбивые мечты, свое стремление к внешнему шику, к роскошной видимости, прикрывающей ничтожество и пустоту. Рассуждая о том, чем бы пожертвовать из своего туалета, чтобы пообедать. Хлестаков в сущности уже полностью показан как пошлое и пустое ничтожество.

Этот "трактирный дэнди" сочетает тщеславие с невежеством, глупость с наглостью и жаждой "покрасоваться", казаться чином повыше: "Это скверно, однакож, если он совсем ничего не даст есть. Так хочется, как еще никогда не хотелось. Разве из платья что-нибудь пустить в оборот? Штаны, что ли, продать? Нет, уж лучше поголодать, да приехать домой в петербургском костюме. Жаль, что Иохим не дал на прокат кареты, а хорошо бы, черт побери, приехать домой в карете, подкатить этаким чертом к какому-нибудь соседу-помещику под крыльцо, с фонарями, а Осипа сзади одеть в ливрею. Как бы, я воображаю, все переполошились: "Кто такой, что такое?" А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея): "Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?" Они, пентюхи, и не знают, что такое значит "прикажете принять". К ним если приедет какой-нибудь - гусь-помещик, так и валит, медведь, прямо в гостиную. К дочечке какой-нибудь хорошенькой подойдешь: "Сударыня, как я..." Тут и залихватски "шикарное" "подкатить этаким чертом к какому-нибудь соседу-помещику под крыльцо", тут и восхищение перед лакейским "прикажете принять", выражающее честолюбие Хлестакова, его стремление порисоваться, блеснуть, желание, чтобы его приняли за более значительное лицо, чем он есть на самом деле. И в то же время в этом же монологе пренебрежительно-фамильярные словечки из бытового жаргона: "пентюхи", "гусь-помещик", "валит" и т. д., обращенные по адресу провинциалов-помещиков, которых Хлестаков третирует с высоты своего столичного "величия".

Гоголь удивительно тонко рисует паразитическую, барскую психологию Хлестакова, выросшего на крепостных хлебах, искренне убежденного, что его кто-то должен кормить и поить. Уже в первом действии в разговоре с трактирным слугой промотавшийся Хлестаков, уговаривая его принести в долг от трактирщика обед, говорит: "Ты растолкуй ему сурьезно, что мне нужно есть. Деньги сами собой... Он думает, что, как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже. Вот новости!" Хлестаков даже не представляет себе, что ему, барину, какой-то "мужик" может не дать обедать. Точно так же он как должное и естественное принимает ухаживания и подношения в доме городничего, приписывая их своим собственным достоинствам.

В самой пошлости и ничтожестве своем Хлестаков выражает пошлость и ничтожество, фальшь и "призрачность" всего того мирка преуспевающих тунеядцев, в котором каждый стремится "сыграть роль чином выше своего собственного". Видя раболепное преклонение перед ним провинциальных чиновников и стремясь поразить их своей мнимой значительностью, он уже и сам начинает входить во вкус своей лжи, представляя себя персоной необыкновенно важного чина. В его гомерической лживости звучат и вовсе начальственно-угрожающие ноты. Так, воображая себя управляющим департаментом, лицом, находящимся на короткой ноге С министрами, Хлестаков заявляет: "О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится". Это явное и непомерное хвастовство столичной "фитюльки" ни у кого не вызывает подозрения: все напуганы, дрожат, как бы не вскрылись их собственные "грехи". Чиновники не представляют себе "значительное лицо", которое бы не распекало, не внушало всем страха.

Типичность, обобщенность образа Хлестакова, как представителя современного ему дворянско-чиновничьего общества, Гоголь усиленно подчеркивает в своем "Отрывке из письма": "Что такое, если разобрать, в самом деле, Хлестаков? Молодой человек, чиновник, и пустой, как называют, но заключающий в себе много качеств, принадлежащих людям, которых свет не называет пустыми". "Всякий хоть на минуту, если не на несколько минут, - говорит Гоголь, - делался или делается Хлестаковым... И ловкий гвардейский офицер окажется иногда Хлестаковым, и государственный муж окажется иногда Хлестаковым, и наш брат, грешный литератор, окажется подчас Хлестаковым". Гоголь расширяет здесь свое истолкование образа Хлестакова не только в его психологической сути, но и в его социальном значении как типического представителя дворянского общества.

Характер Хлестакова - это и есть воплощение той "пошлости", тех отрицательных черт, которые присущи в той или иной мере окружающему обществу: "...характер Хлестакова... развертывается вполне, - отмечает Белинский, - раскрывается до последней видимости своей микроскопической мелкости и гигантской пошлости"^*. Его желания и стремления не выходят за пределы удовлетворения эгоистических потребностей, чем и исчерпывается для него смысл происходящего. Обильно закусив в богоугодном заведении и придя в благодушно-самоуверенное настроение от съеденного и выпитого, Хлестаков высказывает эту основную и единственную цель своей пустой жизни: "Ведь на то живешь, чтобы срывать цветы удовольствия".

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. V, стр. 68.)

Ложь Хлестакова при всей своей гомерической нелепости принимается на веру не только в силу наивности провинциальных чиновников, ослепленных представлением о значительности лица, принимаемого ими за ревизора. Эта ложь - одно из проявлений всеобщей лжи и лицемерия того общества, в котором он вращается, все отношения которого построены на чинопочитании, ложной значительности поведения. В комедии Гоголя лжет не только Хлестаков, но лжет и городничий и прочие чиновники, уверяющие "ревизора" в полном благополучии подведомственных им учреждений. Ложь Хлестакова прежде всего результат его легкомыслия, она есть естественное выражение его ничтожной натуры. "Хлестаков вовсе не надувает, - говорит о нем Гоголь, - он не лгун по ремеслу; он сам позабывает, что лжет, и уже сам почти верит тому, что говорит".

Почувствовав, что перед ним заискивают, видят в нем "значительное лицо", Хлестаков сразу же меняет свое поведение, упиваясь собственным "величием", обстановкой всеобщего преклонения перед ним. Он разыгрывает важную, чиновную персону, подражая повадкам и нравам столичных бюрократических верхов. В изображении Хлестакова и в его безудержном хвастовстве заключена едкая и точная сатира на высокопоставленные петербургские круги. Здесь и гастрономические прихоти столичных вельмож - суп, приехавший прямо из Парижа, и арбуз в семьсот рублей. Здесь и описание балов, на которых Хлестаков якобы играл в вист с посланниками и министрами, и управление департаментом, основанное на том, что Хлестаков якобы "всем задал острастку". При всей преувеличенности в словах Хлестакова дана верная картина жизни и порядков столицы, праздности и самодовольной кичливости "значительных лиц" столичных департаментов. Если добавить к этому ядовитое описание нравов рептильных литераторов, вроде Булгарина, знакомством с которым Хлестаков гордится, то петербургская жизнь в ее бюрократических и журнальных сферах предстает в речах Хлестакова с достаточной полнотой.

Далеко не случайно Хлестаков показан "не чуждым" литературе, и в его разговорах о литераторах дан едкий памфлет на продажных реакционных писак той эпохи - Булгарина, Сенковского. Наглая развязность и полнейшая беспринципность, лживость, пустота подобных рептилий несомненно близки Хлестакову, нашли свой отклик в его образе. Подвыпивший и расхваставшийся Хлестаков запанибрата похлопывает по плечу Пушкина, намекает на свою причастность к литературе: "Да меня уже везде знают. С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики..." Для Хлестакова актрисы, водевильчики, Пушкин - явления одного ряда: "Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: "Ну, что, брат Пушкин?" - "Да так, брат", - отвечает бывало: "так как-то все..." Большой оригинал". Обращаясь к "душе Тряпичкину", Хлестаков говорит: "Ты, я знаю, пишешь статейки. Помести их в свою литературу". "Литература" тряпичкиных - это и есть низкопробная и холуйская литература, потрафлявшая правящим верхам.

Языковая характеристика Хлестакова относительно сложна, она сложнее, чем речь остальных персонажей. В языке Хлестакова легко обнаружить по крайней мере четыре различных стилевых пласта: галантной "светской" болтовни, чиновничье-канцелярский жаргон, элементы книжного сентиментально-карамзинского стиля и разговорно-бытового просторечия. Все эти элементы оттеняют разные стороны характера Хлестакова, его социальную типичность и в то же время образуют неразрывное единство. Так, разговаривая со своим крепостным слугой в трактире, Хлестаков не церемонится, именуя Осипа "скотиной", "дураком", "грубым животным". Иной характер имеет его разговор с городничим и чиновниками, которым он желает пустить пыль в глаза. Хлестаков стремится в этих случаях подчеркнуть свое значение и свою "светскость", выражаясь на жаргоне дворянских салонов, как он его представляет себе, в сочетании с сентиментальными штампами.

На жеманную реплику Анны Андреевны: "Я живу в деревне..." - Хлестаков отвечает в стиле того условно-сентиментального, карамзинского представления о деревне, которое на деле бесконечно далеко от жизни: "Да, деревня, впрочем, тоже имеет свои пригорки, ручейки..." Характерно, что в первоначальном тексте эта "карамзинская" фразеология была еще более явственна: "Впрочем, деревня тоже приятно: ручейки, хиженки, зефиры..." "Хиженки" и "зефиры" целиком уже из салонной поэтики карамзинистов. Пошлость Хлестакова, прикрывающего случайный флирт чувствительно-карамзинскими выражениями, этим еще сильнее и беспощаднее оттеняется и вместе с тем развенчивается фальшь сантиментально-салонной фразеологии. В объяснении с Анной Андреевной Хлестаков прямо называет Карамзина, цитируя песню из его повести "Остров Борнгольм": "Это ничего! Для любви нет различия; и Карамзин сказал: "Законы осуждают". Мы удалимся под сень струй... Руки вашей, руки прошу".

Пошлую, пустую сущность Хлестакова выдают его слова, лишенные какого бы то ни было реального содержания. Эфемерность его суждений, пустота его мыслей, его хвастовство наглядно выступают перед зрителем в бессодержательности его фразеологии. После своей величественной речи, так испугавшей чиновников, Хлестаков удаляется на покой с "декламацией": "Лабардан! Лабардан!" Словечко "лабардан", - обыкновенная треска, подававшаяся на завтрак в богоугодном заведении, - понравилось ему своим иностранным звучанием.

Языковая характеристика персонажа передает типичность образа, его своеобразие. Так характер Хлестакова с особенной наглядностью проявился в знаменитой сцене вранья в доме городничего. Гоголь, работая над монологом Хлестакова в этой сцене, все время уточняет и меняет детали, отдельные выражения, стремясь с наибольшей полнотой и реализмом раскрыть характер и типичность образа. Речь Хлестакова в окончательной редакции имеет более живой, сжатый характер, она отрывистее, более разговорна по своим речевым формам и интонациям, обращена непосредственно к собеседникам, что подчеркнуто и обращением его: "Сделайте милость, господа..." Первоначальное упоминание Хлестакова о том, что он управлял министерством, уже в последующих редакциях разрастается в целую картину. В ранней редакции Хлестаков говорит: "Я управлял даже министерством, когда эдак министр куда-то уезжал на время, и меня очень боялись и так являлись, как будто к самому министру". Эта довольно вялая и общая фраза в последующих редакциях превращается в яркую жизненную сценку, наполняется плотью и кровью, разрастается в широкое типическое обобщение, появляются знаменитые тридцать пять тысяч курьеров. Однако эти яркие детали были найдены не сразу. Так в редакции 1835 года говорится лишь о фельдъегере. "И тотчас фельдъегерь скачет: "Иван Александрович. Иван Александрович! Ступайте министерством управлять!" Я, признаюсь, немного смутился: вышел в халате - ну, уж отказаться, да думаю себе: дойдет до государя... неприятно. Ну, да и не хотелось испортить свой послужной список". В первой печатной редакции уже появляются курьеры: "И в ту же минуту по улицам везде курьеры, курьеры... курьеров пятнадцать..." (дальше так же, как в первоначальном варианте). И лишь в тексте 1842 года появляется "тридцать пять тысяч одних курьеров". Этот выразительный штрих наглядно показывает, как тщательно и упорно искалось Гоголем каждое слово, каждый оттенок, характеризующий образ персонажа^*.

^* (См. в моей статье "Работа Н. В. Гоголя над языком "Ревизора", журн. "Театр", 1952, № 3, стр. 28-40.)

Тургенев увидел в образе Хлестакова "торжество поэтической правды, когда образ, взятый художником из недр действительности, выходит из рук его типом, и самое название, как, например, название Хлестакова, теряет свою случайность и становится нарицательным именем"^*. Социальную обобщенность типа Хлестакова, выражение в нем существеннейших сторон общественных "порядков" той эпохи отметил Герцен, увидевший в представителях самодержавно-бюрократического строя черты этой же хлестаковщины, безответственности и бахвальства. "Нет определенных воззрений, нет определенных целей, - писал Герцен о современных "деятелях" правительства, - и вечный тип Хлестакова, повторяющийся от волостного писаря до царя"^**.

^* (И. С. Тургенев, Собран, сочин., т. 10, изд. "Правда", М., 1949, стр. 427.)

^** (А. Герцен, Полн. собр. соч. и писем, т. III, стр. 97.)

Словом "хлестаковщина" клеймится всякое проявление зазнайства, легкомыслия, внутренней пустоты и лживости, оно приобрело широкий социальный и психологический смысл. Образ Хлестакова принадлежит к числу глубоко найденных и угаданных явлений жизни и сохраняет свою обличительную силу и меткость, помогая и в нашу эпоху бороться с теми пережитками в сознании людей, которые унаследованы от прошлого. Именно поэтому так часто обращался Ленин к образу Хлестакова для разоблачения лжи и бахвальства меньшевиков, либералов, ренегатов пролетарской революции. Так лживое сообщение меньшевистской "Искры", посланное во французскую социал-демократическую печать, Ленин опубликовал затем в газете "Пролетарий" под заголовком "Наши Хлестаковы", приписав в конце: "Курьеры скачут, 40 000 курьеров приглашают ново-искровских Хлестаковых партией управлять!"^*

^* (Ленинский сборник, XVI, стр. 128-129.)

Гоголь не видел, не знал сил, которые могли бы вступить в борьбу с Сквозник-Дмухановским и Хлестаковым. Эта ограниченность его взглядов привела к тому, что в развязке комедии он выводит, как силу, обуздывающую и привлекающую к ответу бесчестных чиновников, само правительство. Но совершенно ясно, что не появление жандарма, оповещающего о прибытии "настоящего" ревизора, является идейным разрешением комедии, а тот приговор, который заключен в "смехе", заставляющем зрителя проникнуться негодованием и презрением к действительности, изображенной на сцене.

"В комедии, - писал Белинский, - жизнь для того показывается нам такою, как она есть, чтоб навести нас на ясное созерцание жизни так, как она должна быть. Превосходнейший образец художественной комедии представляет собою "Ревизор" Гоголя"^*. За осуждением и безжалостным осмеянием мира городничих и Хлестаковых, всей этой нечисти чиновных архиплутов и проходимцев, стоит положительный идеал Гоголя, его представление о том справедливом и разумном общественном устройстве, которое представлялось писателю в противовес беззаконию и лихоимству, царившим вокруг.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VI, стр. 112.)

Гоголь не вывел в своей комедии "положительного героя", так как это ослабило бы сатирическое изображение рисуемой им социальной среды, ослабило обобщающий смысл его комедии. Он писал в "Театральном разъезде": "Да, если бы хотя одно лицо честное было помещено в комедию, и помещено со всей увлекательностью, то уже все до одного перешли бы на сторону этого честного лица и позабыли бы вовсе о тех, которые так испугали их теперь". Но это не означает, что "Ревизор" лишен положительного начала. Этим положительным началом был "смех", - как указывал сам Гоголь, - тот высокий и благородный нравственный и общественный идеал, который придавал резкость и типическую силу его сатире.

"Смех", по словам Гоголя, и есть то "честное лицо", тот положительный герой пьесы, который определяет ее подлинное идейное звучание. "Странно, - писал Гоголь, - мне жаль, что никто не заметил честного лица, бывшего в моей пьесе. Да, было одно честное, благородное лицо, действовавшее в ней во все продолжение ее. Это честное, благородное лицо был - смех... тот смех, который весь излетает из светлой природы человека, - излетает из нее потому, что на дне ее заключен вечно бьющий родник его, который углубляет предмет, заставляет выступить ярко то, что проскользнуло бы, без проницающей силы которого мелочь и пустота жизни не испугала бы так человека. Презренное и ничтожное, мимо которого он равнодушно проходит всякий день, не возросло бы пред ним в такой страшной, почти карикатурной силе, и он не вскрикнул бы, содрогаясь: "неужели есть такие люди", тогда как, по собственному сознанию его, бывают хуже люди". "Смех", о котором говорит Гоголь, вызывается не "временной раздражительностью", это не "легкий смех, служащий для праздного развлечения забавы людей". Этот "смех" выражает положительное нравственное начало, является осуждением той неправды, тех безобразий, которые несет окружающая действительность, во имя положительного морального идеала, присущего народу.

Выразителем этой положительной программы в "Театральном разъезде" выступает сам автор. В своем заключительном монологе он раскрывает положительный идеал, заключенный в комедии, которая должна была пробудить в обществе "высокие движенья" и "святую любовь к человечеству" среди "самой жизни безответных, мертвых обитателей, страшных недвижным холодом души своей и бесплодной пустыней сердца..."

Белинский дал замечательное определение комедии, целиком относящееся к комедии Гоголя. "Как основа трагедии, - писал критик, - на трагической борьбе, возбуждающей, смотря по ее характеру, ужас, сострадание или заставляющей гордиться достоинством человеческой природы, так и основа комедии - на комической борьбе, возбуждающей смех; однакож в этом смехе слышится не одна веселость, но и мщение за униженное человеческое достоинство, и таким образом, другим путем, нежели в трагедии, но опять-таки открывается торжество нравственного закона"^*. "Нравственный закон", во имя которого Гоголь казнит своих героев, подвергает их общественному осмеянию, - это то нравственное чувство, которое выражает народную точку зрения. Хищническое, паразитическое существование царских чиновников, бюрократов и тунеядцев, их гнусные проделки осмеиваются и изобличаются в комедии Гоголя именно как проявление антинародного начала. Поэтому в "Ревизоре" подлинным судьей выступает не благонамеренное "правительство", а народ. Эпиграф (появившийся во 2-м издании "Ревизора") "На зеркало неча пенять, коли рожа крива" и подчеркивает эту народную оценку происходящего в пьесе.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. IV, стр. 119.)

В опровержение враждебных "бранных" толков Гоголь приводит в первой редакции "Театрального разъезда" "простое слово", произнесенное человеком "из толпы народа": "А небось все побледнели, когда приехал, наконец, настоящий". Гоголь сам в "Театральном разъезде" указал на обобщающую силу своей сатиры, передавая злобные нападки на комедию "господ с весом", представителей того самого общества, которое было разоблачено в "Ревизоре". С едкой иронией изображает Гоголь "благородное негодование" этих господ:

"Второй господин. Осмеять! Да ведь со смехом шутить нельзя. Это значит разрушить всякое уважение, вот что это значит. Да ведь меня после этого всякий прибьет на улице, скажет: "Да ведь над вами смеются; а на тебе такой же чин, так вот тебе затрещина!" Ведь это вот что значит.

Третий господин. Еще бы! Это сурьезная вещь! говорят: безделушка, пустяки, театральное представление. Нет, это не простые безделушки; на это обратить нужно строгое внимание. За эдакие вещи и в Сибирь посылают..."

При создании "Ревизора" писателем руководила патриотическая идея служения России. В первой редакции "Театрального разъезда" монолог автора завершался словами: "Отлетит в глазах временная и мутная темнота, и предстанет предо мной в одном только блеске и гордой чистоте своей Россия". Во имя этой очищенной и гордой России писатель и обратился к сатире, к грозному смеху своей комедии.

Об этом положительном идеале в комедии Гоголя писал Салтыков-Щедрин: "В "Ревизоре", например, никто не покусится искать идеальных людей; тем не менее, однакож, никто не станет отрицать и присутствия идеала в этой комедии. Зритель выходит из театра совсем не в том спокойном состоянии, в каком он туда пришел; мыслящая сила его возбуждена... Зритель становится чище и нравственнее совсем не потому, чтобы он вот-вот пошел да и стал благодетельствовать или раздавать свое имение нищим, а только потому, что сознательное отношение к действительности уже само по себе представляет высшую нравственность и высшую чистоту"^*.

^* (М. Е. Салтыков (Щедрин), Полн. собр. соч., Гослитиздат, т. V, стр. 163)

В "Ревизоре", как и в других своих произведениях, Гоголь выступал во имя честного и самоотверженного служения государству. Это служение писатель видел в добросовестном выполнении каждым его гражданского долга, в понимании того, что этим может быть облегчено положение народа. Гоголь не был революционером, и в его намерения не входило отрицание всей государственной системы. Гражданские, положительные взгляды Гоголя ограничены были рамками "просветительства". Он считал, что честное и неукоснительное соблюдение законов может пресечь злоупотребления, внести справедливость и порядок в тот мир беззакония и несправедливости, который с такой беспощадной правдивостью писатель раскрыл в своей комедии.

В "Театральном разъезде" Гоголь попытался уточнить тот гражданский идеал, ту идейную позицию, с которой он разоблачал окружавшую его действительность. Ограниченность мировоззрения писателя сказалась, однако, в его убеждении в том, что силой, способной изменить положение вещей, является правительство. В ответ на обвинения реакционеров, считавших, что в комедии выставлено "в дурном виде самое правительство, потому что выставлять дурных чиновников и злоупотребления, - по словам одного из хулителей комедии, - значит выставить самое правительство", Гоголь устами "очень скромно одетого человека" утверждал, что следует отделить правительство от "дурных исполнителей правительства": "Пусть видит он (то есть народ. - Н. С.), что злоупотребления происходят не от правительства, а от не понимающих требований правительства, от не хотящих ответствовать правительству".

"Очень скромно одетый человек" - это, конечно, не сам автор, но многие из авторских мнений высказаны через него. Гоголь на протяжении тридцатых годов сохраняет возвышенные идеалы своей юности. Эти идеалы во многом имели просветительский и утопический характер, но они в то же время резко противостояли той официальной, реакционной системе, которая с такой беспощадностью обличается в "Ревизоре". Однако художественная правдивость образов комедии, их типическая сила оказались неизмеримо шире политических взглядов писателя. Образы "Ревизора" приобрели огромное разоблачительное и воспитательное значение, учили понимать и ненавидеть общественный порядок, основанный на наглом самоуправстве, обмане и ограблении народа.

В 1846-1847 годы Гоголь, под влиянием охвативших его реакционных религиозно-охранительских настроений, пытался заново переосмыслить обличительно-сатирическое значение "Ревизора", написав "Развязку "Ревизора" и "Дополнение к "Развязке "Ревизора". В этих драматизированных рассуждениях Гоголь пробовал объяснить смысл "Ревизора" не как социальной комедии, а как отражение в ней "душевной" жизни, моральных общечеловеческих недостатков общества: "Это наш же душевный город, и сидит он у всякого из нас". Однако превратить свою комедию в аллегорическое изображение "обитающих в душе нашей страстей", Гоголь естественно не смог. Это истолкование пьесы самим автором встретило резкую отповедь со стороны Щепкина, которому Гоголь послал "Развязку" с тем, чтобы тот поставил ее в свой бенефис.

В письме к Гоголю М. Щепкин решительно восстал против "Развязки "Ревизора" и попытки писателя объявить свою пьесу "душевным городом". "Оставьте мне их (то есть героев пьесы. - Я. С.), как они есть, - писал он 22 мая 1847 года Гоголю... - Не давайте мне никаких намеков, что это-де не чиновники, анаши страсти: нет, я не хочу этой переделки: это люди, настоящие, живые люди, между которыми я взрос... Нет, я их вам не дам"^*. В ответ на возмущенный протест Щепкина Гоголь сразу же в ответном письме заверил его, что он не собирается "отнять" у Щепкина городничего и прочих героев, сделать аллегорию, оставляя "все при своем".

^* (М. С. Щепкин, Записки его, письма, рассказы, материалы... П. 1914, стр. 174. )

Огромный резонанс "Ревизора" отмечали все современники. П. Вяземский писал в пушкинском "Современнике": "Комедия "Ревизор" имела полный успех на сцене" и "живой отголосок", "раздавшийся после в повсеместных разговорах..."^* Постановка "Ревизора" явилась крупным общественным событием. Смелость и резкость гоголевской сатиры буквально испугала светское общество, тогдашних театральных завсегдатаев. Вот как описывает первое представление комедии (19 апреля 1836 года) П. Анненков: "...По окончании акта прежнее недоумение уже переродилось почти во всеобщее негодование, которое довершено было пятым актом... общий голос, слышавшийся по всем сторонам избранной публики (то есть бюрократических и аристократических верхов. - Н. С.) был: "это невозможность, клевета и фарс"^**. Сенковский в "Библиотеке для чтения" с наигранным возмущением писал о комедии Гоголя: "в ней все действующие лица плуты или дураки"^***. О впечатлении, произведенном "Ревизором", записывает в своем дневнике (от 28 апреля 1836 г.) и А. В. Никитенко: "...Гоголь действительно сделал важное дело. Впечатление, производимое его комедией, много прибавляет к тем впечатлениям; которые накопляются в умах от существующего у нас порядка вещей"^****.

^* ("Современник", 1836, № 2, стр. 287.)

^** (П. В. Анненков, Воспоминания, Л. 1928, стр. 69.)

^*** ("Библиотека для чтения", 1836, т. 16, ч. I, отд. V, стр. 43.)

^**** (А. В. Никитенко, Записки и дневник, 2-е изд., СПБ., 1893, т. I. стр. 284.)

В то же время демократические круги приняли комедию Гоголя восторженно. В. В. Стасов, вспоминая свои молодые годы, писал: "Вся тогдашняя молодежь была от "Ревизора" в восторге. Мы наизусть повторяли друг другу, подправляя и пополняя один другого, целые сцены, длинные разговоры оттуда"^*. М. С. Щепкин писал Гоголю при получении "Ревизора" для постановки в Москве: "Благодарю вас от души за "Ревизора" - не как за книгу, а как за комедию, которая, так сказать, осуществила все мои надежды, и я совершенно ожил"^**. Одним из наиболее горячих приверженцев и ценителей "Ревизора" был и Пушкин, который в связи с осуществлением постановки комедии Гоголя в Москве писал своей жене 6 мая 1836 года: "Пошли ты за Гоголем и прочти ему следующее: видел я актера Щепкина, который ради Христа просит его приехать в Москву, прочесть "Ревизора". Без него актерам не спеться. Он говорит, комедия будет карикатурна и грязна (к чему Москва всегда имела поползновение). С моей стороны, я тоже ему советую: не надобно, чтоб "Ревизор" упал в Москве, где Гоголя более любят, чем в Петербурге"^***. В этом письме Пушкин не только выражает заботу о достойной постановке "Ревизора" в Москве, но и дает оценку пьесы, целиком совпадающую с пониманием ее самим Гоголем, выступая против "карикатурности" в ее истолковании.

^* ("Русская старина", 1881, кн. 2, стр. 417.)

^** (М. С. Щепкин, Записки и пр., стр. 169.)

^*** (А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., изд. АН СССР, т. 16, стр. 113.)

В отзыве о постановке "Ревизора", помещенном в "Молве", руководимой Белинским, приветствовалось появление комедии Гоголя и указывалось, что "его оригинальный взгляд на вещи, его уменье схватывать черты характеров, налагать на них печать типизма, его неистощимый гумор - все это дает нам право надеяться, что театр наш скоро воскреснет, скажем более - что мы будем иметь свой национальный театр, который будет нас угощать не насильственными кривляниями на чужой манер, не заемным остроумием, не уродливыми переделками, а художественным представлением нашей общественной жизни..."^* Во всех своих отзывах о комедии Белинский всемерно подчеркивал и пропагандировал значение "Ревизора", раскрывая обличительный, демократический пафос его сатиры, и внимательно следил за правдивым и художественно полноценным исполнением пьесы на сцене. В своих отзывах об игре Сосницкого в роли городничего, об исполнении этой же роли Щепкиным, роли Хлестакова Самариным и Ленским Белинский не только дал глубокий анализ этих ролей, но и высказал замечательно верные и проникновенные суждения о реалистическом характере актерского их истолкования и исполнения. Для Белинского "Ревизор" навсегда остался "глубоким, гениальным созданием", как он писал о нем в своем первом отзыве. Позднее (в 1840 году) Белинский дал блестящий разбор комедии в своей известной статье о "Горе от ума", в основном посвященной "Ревизору" и содержащей проникновенный анализ всех его образов.

^* ("Молва", 1836, ч. XI, стр. 209-210.)

К числу сочувственных голосов следует также отнести отзыв о "Ревизоре" в "Молве" 1836 года за подписью А. Б. В., который неоднократно приписывался Белинскому. Автор статьи справедливо указывал на то, что публика, посетившая первое представление "Ревизора", была публикой "высшего тона", "богатая, чиновная, выросшая в будуарах, для которой посещение спектакля есть одна из житейских обязанностей, не радость, не наслаждение..." Естественно, что эта публика никак не могла оценить по достоинству "Ревизора" - "этой русской, всероссийской пьесы, изникнувшей не из подражания, но из собственного, быть может, горького чувства автора". "Ошибаются те, которые думают, - отмечал рецензент, - что эта комедия смешна и только. Да, она смешна, так сказать, снаружи; но внутри это горе-гореваньицо, лыком подпоясано, мочалами испутано..."

Автор статьи отмечал и острую социальную направленность комедии: "Мы невольно думали: вряд ли "Ревизор" им понравится, вряд ли они поверят ему, вряд ли почувствуют наслаждение видеть в натуре эти лица, так для нас страшные, которые вредны не потому, что сами дурно свое дело делают, а потому, что лишают надежды видеть на местах своих достойных исполнителей распоряжений, направленных к благу общему"^*

^* ("Молва", 1836, ч. XI, стр. 256-258.)

Гоголь не дооценил, однако, этих сочувственных голосов, которые горячо одобряли его пьесу. Злобные выпады представителей привилегированных кругов, узнавших себя в образах комедии, вызывали гнев и негодование писателя. В письме к М. С. Щепкину от 29 апреля 1836 года, вскоре после первого спектакля, Гоголь сообщал: "Действие, произведенное ею, было большое и шумное. Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня... Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший призрак истины - и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия". В письме к Погодину от 15 мая 1836 года Гоголь характеризует те отклики, которые встретила его комедия со стороны реакционной правящей клики, увидевшей в ней подрыв государственной машины. "Все против него", то есть против писателя, посмевшего сказать правду об обществе: "Он зажигатель! Он бунтовщик! И кто же говорит? Это говорят люди государственные, люди выслужившиеся, опытные, люди, которые должны бы иметь на сколько-нибудь ума..."

Угнетаемый травлей "светской черни" и продажных борзописцев, Гоголь решает на время уехать из России. В письме к М. П. Погодину от 10 мая 1836 года, с негодованием говоря о своем печальном положении писателя - обличителя общества, Гоголь сообщает и о причинах принятого им решения: "Еду за границу, там размыкаю ту тоску, которую наносят мне ежедневно мои соотечественники. Писатель современный, писатель комический, писатель нравов должен подальше быть от своей родины. Пророку нет (приюта) славы в отчизне. Что против меня уже решительно восстали теперь все сословия, я не смущаюсь этим, но как-то тягостно, грустно, когда видишь против себя несправедливо восстановленных своих же соотечественников, которых от души любишь, когда видишь, как ложно, в каком неверном виде ими все принимается, частное принимается за общее, случай за правило. Что сказано верно и живо, то уже кажется пасквилем. Выведи на сцену двух-трех плутов - тысяча честных людей сердится, - говорит: мы не плуты". Это впечатление Гоголя во многом было ошибочным. Против него была реакционная, чиновная верхушка дворянского общества, за него были Пушкин, Щепкин, Белинский, передовые общественные круги, чьи молодые, бодрые голоса еще не могли дойти до писателя. Гоголь решил уехать за границу, что вызывалось также и необходимостью серьезного лечения. 6 июля 1836 года Гоголь вместе со своим школьным товарищем А. С. Данилевским уезжает из России.