Глава четвертая

"Миргород". Сатира, сознательно бичующая общественное зло. Пошлость жизни, духовная и душевная косность - главный враг, преследуемый Гоголем. Мир Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны - мир мнимой жизни. Трагикомедия ссоры Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем. "Вий", тема социального угнетения украинского народа своими же панами - "нечистой силой". "Тарас Бульба" - эпопея из истории борьбы Украины за национальную свободу. Исторические взгляды Гоголя. Народ - герой в "Тарасе Бульбе". Образ Тараса в первой редакции повести. "Миргород" - крупный шаг вперед в развитии реализма.

1

"Миргород" создавался Гоголем после пяти лет петербургской жизни, когда непосредственность юношеских воспоминаний о жизни Украины угасла, когда они прошли через горнило петербургской жизни и поверх них лег толстый пласт новых переживаний, впечатлений, восприятий. Летом 1832 года Гоголь на Украине собрал большое количество нового материала, вновь ощутил все богатство красочной украинской жизни. Эти живые наблюдения теперь были по-иному переработаны в сознании Гоголя, глубже проникал он в существо наблюдаемой жизни, отчетливее видел и лучше понимал внутренние пружины наблюдаемых явлений, человеческих характеров, поступков.

"Миргород" начинается и заканчивается бытовыми новеллами: "Старосветскими помещиками" и "Повестью о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем". В середине - историческая эпопея "Тарас Бульба" и фантастический "Вий".

Вместо восьми повестей "Вечеров" тут только четыре, и каждая из них в своей структуре сложнее, чем повести в "Вечерах". "Тарас Бульба", несомненно, имеет общие корни со "Страшной местью", и в Даниле справедливо видят прообраз Тараса. Но трагедийная фантастика "Страшной мести" отсутствует в "Тарасе Бульбе"; в нем силен и полнокровен быт, которого мало в "Страшной мести", "Вечер накануне Ивана Купала" дал "Вию" свою трагедийную фантастику, "Сорочинская ярмарка" - свои глубоко реалистические, юмористические картины быта, и получилась повесть, не имеющая подобия в "Вечерах".

Повести юмористически-фантастические (как "Пропавшая грамота") и лирически-фантастические (как "Майская ночь") отсутствуют в "Миргороде". Зато в нем появляются "Старосветские помещики". Наконец, стоявший в "Вечерах" особняком "Иван Федорович Шпонька..." в "Миргороде" нашел полное развитие в "Повести о том...", первом остро сатирическом произведении Гоголя.

В "Миргороде" Гоголь выступил как сатирик, сознательно бичующий общественное зло. Отсюда вытекает важное отличие "Миргорода" от "Вечеров" - новый характер гоголевского юмора. В нем появилась грусть и характерным его свойством стало "комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния" (Белинский).

В "Миргороде" (и в "Арабесках") Гоголь уверенно следует своему принципу: "Чем предмет обыкновеннее, тем выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было между прочим совершенная истина" (АН, т. VIII, стр. 54).

Гоголь ополчился против пошлости, как главного своего врага, и чтобы разить ее, он обладал несравненным оружием: уменьем распознавать в обыкновенном, всем примелькавшемся, принимаемом всеми за нормальное жизненное явление - противоречащее самой жизни, враждебное ей начало смерти. Ибо пошлость и есть остановка душевного и духовного развития человека и, следовательно, его смерть заживо.

Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна Товстогубы жили в мире, "где ни одно желание не перелетает за частокол, окружающий небольшой дворик, за плетень сада, наполненного яблонями и сливами, за деревенские избы, его окружающие, пошатнувшиеся на сторону, осененные вербами, бузиною и грушами". В этом мире, говорит рассказчик, "на минуту забываешься и думаешь, что страсти, желания и те неспокойные порождения злого духа, возмущающие мир, вовсе не существуют..."

Это мир, уединенный и отъединенный от жизни, экономически, психологически и идейно замкнутый в себе самом. Что же тут особенного? Явление обыкновенное: мало ли их, "уединенных владетелей отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими". Дорожка в поросшем травой дворе, протоптанная от амбара до кухни и от кухни до барских покоев,- вот символ и вместе с тем мера движения в этом мире.

Ясная, спокойная жизнь... И вдруг вы видите, что никакой жизни нет, что это - иллюзия от начала до конца: и Афанасий Иванович со своим бараньим тулупчиком, и Пульхерия Ивановна со своими соленьями, сушеньями, вареньями, и поющие двери, и все, все в этом мире - мираж! Они призраки во плоти, эти люди, ибо мертв их мир натурального хозяйства, и если они, живые мертвецы, еще продолжают существовать, то лишь по инерции. Но достаточно малейшего внешнего толчка, чтобы мираж рассеялся, истлевшие оболочки обратились в прах, и обнажилось под мнимым всем - реальное ничто. Так и случилось с Товстогубами: стоило кошечке пропасть, как от этого пустякового внешнего толчка рассыпался весь мир Товстогубов; в небытие ушло их хозяйство, и вот куча развалившихся хат, заглохший пруд, заросший ров на том месте, где стоял низенький домик, и ничего более...

Все было так обыкновенно, неинтересно, незаметно для глаза, как привычное пятно на стене вашей комнаты, которого вы уже давно не видите. Пришел художник, коснулся этой примелькавшейся картины, извлек из нее необыкновенное и заставил поверить в него, как в совершенную истину: жизнь без желаний, без движения, без мысли, в себе замкнувшаяся животная, утробная жизнь - вовсе и не жизнь, а смерть заживо. И мы верим, что Пульхерия Ивановна не могла не умереть от такого вздора, как пропавшая кошечка, что и все последовавшее не могло не быть.

Мир, в котором живут Товстогубы, обречен на гибель, потому что натуральное хозяйство давно изжило и пережило себя. Гоголь об этом, как мы знаем, писал Дмитриеву из Васильевки. Теперь он создал художественный образ такого хозяйства, которому, казалось, ничто не грозит гибелью: ни абсолютное неуменье Товстогуба заниматься хозяйством, ни хищенья приказчика, старосты, дворни, ни обжорство своих и чужих. Благословенная земля производила всего во множестве... И, однако же, стоило умереть старичкам, то есть стоило оборваться рутине, как все полетело в пропасть. Явился наследник, страшный реформатор: "Он увидел тотчас величайшее расстройство и упущение в хозяйственных делах; все это решился он непременно искоренить, исправить и ввести во всем порядок. Накупил шесть прекрасных английских серпов, приколотил к каждой избе особенный номер и наконец так хорошо распорядился, что имение через шесть месяцев взято было в опеку. Мудрая опека (из одного бывшего заседателя и какого-то штабс-капитана в полинялом мундире) перевела в непродолжительное время все куры и яйцы. Избы, почти совсем лежавшие на земле, развалились вовсе; мужики распьянствовались и стали большею частию числиться в бегах..." Домик Товстогубов также исчез с лица земли... Наследник Товстогубов разъезжал по ярмаркам, прицениваясь к оптовым товарам, но покупал кремешки, гвозди для прочищения трубки и вообще то, что не превышало всем оптом своим цены одного рубля.

Товстогубы принадлежали к той части дворянства, о которой Гоголь писал, что это "старые национальные, простосердечные и вместе богатые фамилии, всегда составляющие противоположность тем низким малороссиянам, которые выдираются из дегтярей, торгашей, наполняют, как саранча, палаты и присутственные места, дерут последнюю копейку с своих же земляков, наводняют Петербург ябедниками, наживают наконец капиталы и торжественно прибавляют к фамилии своей, оканчивающейся на "о", слог "въ".

Иван Никифорович - городская разновидность старосветского помещика. Как и Товстогуб, хозяин он никудышный: целый день лежит в темной комнате, ничего не делает и живет только для утробы. Он - дворянин коренной, из старинной фамилии. В противоположность ему Иван Иванович Перерепенко - из низких малороссиян, которые выбираются из торгашей, дегтярей... Дворянство его - самое недавнее, ибо отец его состоял в духовном звании. Поэтому Довгочхун и говорит о нем: "называющий себя дворянином" и утверждает, что "происхождения он весьма поносного", "отец и мать его были пребеззаконные люди", "сестра была известная всему свету потаскуха". Перерепенко рачительный хозяин, приобретатель того нового типа, который складывался в недрах крепостной системы в процессе возникновения и развития элементов капиталистической экономики.

Иван Иванович не довольствуется тем, что деятельно занимается своим хозяйством, он ведет торговые операции или, выражаясь слогом Павла Ивановича Чичикова, негоции: поставляет муку в городовой магазин.

Иван Иванович скареден, как Гарпагон, - это черта не личная, а социальная. Он держит у себя ключи от большого сундука в своей спальне и от средней коморы, нищему не подает ни гроша и даже к своим детям щедр только на кусочек дыни.

"Тонкость обхождения", чрезвычайная щепетильность и обидчивость, изысканное красноречие - эти черты органичны для такого приобретателя из дворян.

"Боже, как он умеет обворожить всех своим обращением! - с тонкой иронией восклицает Гоголь. - Господи боже мой, какая бездна тонкости бывает у человека! Фу ты, пропасть, как может, как найдется человек поддержать свое достоинство!"

А ему очень это нужно, чтобы заставить забыть о своем "поносном происхождении".

"Господи, как он говорит! Это ощущение можно сравнить только с тем, когда у вас ищут в голове или потихоньку проводят пальцем по вашей пятке. Слушаешь, слушаешь - и голову повесишь. Приятно, чрезвычайно приятно: как сон после купанья".

Красноречие Ивана Ивановича - его оружие не только в делах, но и в утверждении своего общественного положения. Красноречием он завоевал в Миргороде всеобщий почет.

Он "несколько боязливого характера". И это тоже понятно: рыцарского, казацкого ему неоткуда взять - ни из прошлого поповской фамилии, ни из своего настоящего!

Довершает характеристику нашего героя черта, которую Гоголь особенно настойчиво выдвигает на передний план: лицемерие.

Иван Иванович после каждой службы обязательно обходит нищих на паперти. "Он, может быть, и не хотел заняться таким скучным делом, если бы не побуждала его к тому природная доброта", - лукаво замечает Гоголь и воспроизводит метко и точно картину специфического для эпохи Николая тартюфства.

"Здорово, небого! - обыкновенно говорил он, отыскавши самую искалеченную бабу, в изодранном, сшитом из заплат платье. - Откуда ты, бедная?" - "Я, паночку, из хутора пришла: третий день как не пила, не ела, выгнали меня собственные дети". - "Бедная головушка, чего ж ты пришла сюда?" - "А так, паночку, милостыни просить, не даст ли кто-нибудь хоть на хлеб". - "Гм! что ж, тебе разве хочется хлеба?" - обыкновенно спрашивал Иван Иванович. "Как не хотеть! голодна как собака". -"Гм! - отвечал обыкновенно Иван Иванович,- а тебе, может, и мяса хочется?" - "Да все, что милость ваша даст, всем буду довольна". - "Гм! разве мясо лучше хлеба?" - "Где уж голодному разбирать. Все, что пожалуете, все хорошо". При этом старуха обыкновенно протягивала руку. "Ну, ступай же с богом, - говорил Иван Иванович. - Чего же ты стоишь? ведь я тебя не бью!" - и, обратившись с такими расспросами к другому, к третьему, наконец возвращается домой, или заходит выпить рюмку водки к соседу Ивану Никифоровичу, или к судье, или к городничему. Иван Иванович очень любит, если ему кто-нибудь сделает подарок или гостинец. Это ему очень нравится".

Под личиной доброты, человеколюбия, сердечности, которую носили Иваны Ивановичи всех рангов, скрывался беспощадный жестокий зверь...

В "Повести о том..." впервые в творчестве Гоголя появляется чиновник. Судья Демьян Демьянович, городничий Петр Федорович, подсудок, прочий чиновный люд Миргорода - эскизы к портретам героев "Ревизора". Гоголь рисует сцену в миргородском поветовом уездном суде с легкой иронической усмешкой, но уже становится страшно... Секретарь читает решение по какому-то делу, а судья его не слушает, он весь погружен в беседу с подсудком о дрозде... Затем, услышав, что секретарь смолк, он, не глядя, подписывает решение, которого не слышал, и судопроизводство идет дальше таким же чередом.

Гоголь в одной этой сценке воспроизвел типическую картину, обобщившую все "правосудие" николаевской России. Когда в одном суде специально присланный жандармский офицер потребовал быстрейшего окончания накопившихся дел, судья, положив направо огромную стопу бумаг, брал их одну за другой, подносил на секунду к глазам, затем подписывал и перекладывал налево. Так с небольшим в два часа он все дела и "разрешил"...^*

^* ("Русская старина", 1886, декабрь, стр. 534.)

С огромным мастерством нарисованы портреты действующих лиц трагикомедии, разыгравшейся в Миргороде. В чем же суть этой комической ссоры с трагической окраской?

Иван Никифорович назвал Ивана Ивановича "гусаком" - и закадычные друзья, краса и гордость Миргорода, стали смертельными врагами...

Но почему же Иван Никифорович так оскорбил Ивана Ивановича? Потому что Иван Иванович пожелал выменять у Ивана Никифоровича ружье, предлагая за него свинью бурого цвета и два мешка овса, а Иван Никифорович не пожелал согласиться на такую сделку, или, лучше сказать, негоцию...

Но почему же Ивану Ивановичу так захотелось иметь ружье, а Иван Никифорович не пожелал с ним расстаться?

Утром, вернувшись с хутора, Иван Иванович отдыхал, лежа под навесом, и разглядывал свои владения, думая про себя:

"Господи, боже мой, какой я хозяин! Чего у меня нет? Птицы, строение, амбары, всякая прихоть, водка перегонная настоянная; в саду груши, сливы; в огороде мак, капуста, горох... Чего ж еще нет у меня? Хотел бы я знать, чего нет у меня?"

Вопрос, как говорит Гоголь, глубокомысленный... И вот глаза Перерепенко, счастливого обладателя всего, что ни есть на свете (пользуясь любимым гоголевским выражением), останавливаются на том, чего у него, оказывается, нет. Ружье вытащила из коморы тощая баба Ивана Никифоровича.

"А вещица славная! Я давно себе хотел достать такое. Мне очень хочется иметь это ружьецо; я люблю позабавиться ружьецом", - проносится в голове Ивана Ивановича при виде ружья. Он любит позабавиться ружьецом? Так ли это? Он ловит в поле перепелов на дудочку, вот и вся его охота! И о том, что он будто бы давно хотел достать ружье, ни слова в "Повести" не сказано, и никогда до этой минуты не думал Иван Иванович о ружье. А как увидел его, так загорелось желание во что бы то ни стало овладеть ружьем.

Ружья ему не хватает - и не ружья как оружия: Иван Иванович, как мы знаем, весьма далек от воинственности. Нет, ружье ему необходимо как символ дворянской, рыцарской чести, которой нет у него, дворянина из поповичей.

Но, быть может, усомнится читатель, так ли это? Не является ли желание Ивана Ивановича заполучить ружье простым капризом, прихотью, мгновенно и неожиданно вспыхнувшей, но из-за сопротивления обратившейся в навязчивую идею?

Нам кажется, что такое, на первый взгляд, более простое объяснение противоречит сущности гоголевского замысла.

Если бы ссора двух друзей действительно произошла из-за случайного каприза, то "Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" была бы анекдотом - как ее и назвали Булгарин с Сенковским. Но кажущаяся бессмыслица повода для смертельной вражды скрывает глубокий смысл этого происшествия в Миргороде, подсказанный самой жизнью. Ведь Иван Иванович и Иван Никифорович - не только разные характеры, но и социально разные люди. Эту мысль Гоголь проводит через всю повесть с первых ее строк, проводит с помощью тонкого иронического сопоставления, а на самом деле противопоставления обоих героев - их наружности, их поведения, их привычек. Прием сатирической иронии позволяет Гоголю внушать читателям, будто ссора друзей беспричинна и бессмысленна, а нужно это как раз для того, чтобы сделать лукавую иронию, окрашивающую повествование, и более глубокой и более сатиричной. Гоголь заставляет читателя задуматься над смыслом этой ссоры, над тем, какие жизненные явления ее порождают. Что же означает такое столкновение между Довгочхуном из старинного рода и выскочкой Перерепенко?

Столкновение двух дворян из-за оскорбленной чести лежит в основе сюжета "Дубровского". Троекуров и старик Дубровский были друзьями - при огромном неравенстве их богатства и положения. Дружба их порвалась из-за пустяка, из-за собак и псарни, и обратилась в смертельную вражду. Пушкин счел необходимым подчеркнуть неожиданность такого поворота: "Нечаянный случай все переменил и расстроил". Этой фразой он начинает описание разрыва между Троекуровым и Дубровским. "Нечаянный случай" - это оскорбление, которое Дубровский увидел в неосторожных словах псаря.

У Пушкина - собаки и псарня, у Гоголя - ружье и свинья... Какая чушь! Но, однако же, она повела к серьезнейшим последствиям. А это могло случиться именно оттого, что действовали тут социальные, общественные различия между мнимыми друзьями, и достаточно было даже и пустякового повода, чтобы они вышли наружу.

Ивану Ивановичу не хватало не материальных благ, а социального выражения материального достатка. Его собратья, выбивавшиеся из дегтярей, прибавляли к своей оканчивающейся на "о" фамилии слог "въ", чтобы облагородить, возвысить свое происхождение и свое положение. А Перерепенко пожелал быть обладателем ружья и это желание, можно быть уверенным, было бы далеко не последним выражением его стремления стать вровень со старинным, родовитым дворянством.

Упорство Ивана Никифоровича, не согласившегося исполнить, казалось бы, пустяковую просьбу друга, также в основе своей имело стремление защитить дворянскую честь.

Иван Иванович прямо заявил, что ружье Ивану Никифоровичу ни к чему и стрелять из него он будет разве что во втором пришествии... А за ружье Иван Иванович предложил свинью, правда откормленную, но свинью... На такое оскорбление Иван Никифорович ответил "гусаком".

И катастрофа нежданно-негаданно разразилась! Закадычная дружба превратилась в смертельную вражду. Чем нелепее, с первого взгляда, был повод для нее, тем болезненнее воспринималась катастрофа в том мире, в котором она произошла. Ибо, даже не отдавая себе отчета в ее смысле, Миргород был потрясен крахом дружбы, которая была его моральным знаменем. Блистательная ассамблея у городничего единодушно положила: восстановить мир и согласие между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем.

Но судьба судила иначе, и попытки примирения только усугубили вражду.

Рассказ окончен, и рассказчик навсегда покидает Миргород. Печальная будка у заставы с инвалидом, чинящим свои серые доспехи... Серая масса грязи под колесами... Мокрое поле, мокрые галки, однообразный дождь, слезливое небо... Унылый пейзаж, под стать унылой картине, увиденной в Миргороде. И у рассказчика вырывается знаменитое: "Скучно на этом свете, господа!" Рвущийся из глубины души возглас этот звучит эпилогом и к "Старосветским помещикам": скучно на таком свете, в котором ведут мнимую жизнь мнимые люди.

2

Взглянув на умершую красавицу-ведьму, Хома Брут почувствовал, "что душа его начинала как-то болезненно ныть, как будто бы вдруг среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе" (эти слова из "Вия" были выброшены цензурой).

Что разумел Гоголь под песнями об угнетенном народе? О каком угнетении идет у него речь? При анализе "Вечеров" нам уже пришлось сказать, что Гоголь разумеет не социальное, а национальное угнетение: не панский гнет над крестьянством, а гнет иноземных поработителей над народом Украины. Об этом свидетельствует и письмо к Максимовичу, в котором классифицируются украинские песни, и статья в "Журнале министерства народного просвещения" "О Малороссийских песнях". Максимович разделил песни на три группы: гулливые, казацкие и любовные. Гоголь в письме к Максимовичу оспорил такую классификацию и предложил свою: либо делить песни на два разряда, обрядные и все остальные, либо же на три разряда: "1-й - исторические, 2-й - все, выражающие различные оттенки народного духа, и 3-й - обрядные" (АН, т. X, стр. 306). Иными словами, Гоголь отчетливо выделяет, во-первых, песни религиозно-обрядового содержания, во-вторых, исторические, то есть повествующие о борьбе народа за национальную независимость, и в третий раздел, не имеющий точного обозначения, относит прочие песни - бытовые, любовные и т. п.

А где же песни, говорящие о тяжкой доле народной, о его рабстве у панов-помещиков? Гоголь песен о социальном угнетении народа не выделяет в особую рубрику и в статье о песнях. Он делит их на две группы: песни исторические, в которых "дышит широкая воля казацкой жизни", то есть песни-былины о борьбе украинского народа с иноземными врагами, и песни, которые изображают "другую половину жизни народа: в них разбросаны черты быта домашнего". Какие же черты? "Один женский мир, нежный, тоскливый, дышащий любовью" (АН, т. VIII, стр. 91, 92).

Следовательно, и здесь нет даже намека на песни гнева и протеста против крепостной неволи, против социального гнета. Можно, конечно, сослаться на цензуру, которая, мол, не позволила бы прямо об этом говорить. Но в вышеупомянутом письме Максимовичу и цензура не могла быть помехой. Между тем и здесь мы видим, что под песнями об угнетенном народе Гоголь разумеет песни о борьбе с иноземными поработителями.

И вот отсутствующий в "Вечерах" мотив социального угнетения появляется в "Вие". Панночка - не иноземка, а дочь сотника, который преданно служит делу национальной свободы. Но панночка - ведьма. Она сосет кровь своих земляков-единоверцев, своих братьев и сестер - украинцев! Хома Брут, невозмутимый философ, очень трезво и резонно отмечает то обстоятельство, что ведьма принадлежит не к простому народу, а к панам.

Вот диалог Хомы с сотником:

"- По здравому рассуждению, она, конечно, есть панского роду; в том никто не станет прекословить; только не во гнев будь сказано, упокой ее душу...

- Что же дочка?

- Припустила к себе сатану".

Дорош, старый казак, который так хотел узнать, чему в семинарии учат, рассказавши о художествах ведьмы, философски заметил:

"Так вот какие устройства и обольщения бывают! Оно хоть и панского помету, да все когда ведьма, то ведьма".

Так люди из народа связывают панское начало с началом нечистым. К этому Хома Брут присоединяет свою общую оценку панов:

"Известное уже дело, что панам подчас захочется такого, чего и самый наиграмотнейший человек не разберет; и пословица говорит: "Скачи, враже, як пан каже!"

Ясно сказано - яснее и пожелать нельзя! Паны свою волю навязывают народу всегда и во всем, так чего уж удивляться, если панночка, обернувшись ведьмой, скачет верхом на псаре Миките и бурсаке Хоме, выпивает кровь ребенка, загрызает его мать-крепачку!..

Соединение мрачной трагедии и веселого юмора, сатанинской фантастики и "прозаического" реализма стилистически резко выделяет "Вия" из остальных новелл Гоголя. Чтобы лучше понять эту замечательную особенность "Вия", необходимо вспомнить одно соображение Гоголя о фантастике в его статье "О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году", появившейся в первой книжке "Современника" за 1836 год.

Разбирая сочинения Сенковского, он писал: "Отсутствие всякой истины, естественности и вероятности еще нельзя считать фантастическим". В мнимофантастических произведениях, написанных по принципу "не любо - не слушай, а лгать не мешай", Гоголь решительно осудил безотчетность и отсутствие устремления к доказательству какой-либо мысли. Содержательная, осмысленная фантастика должна и может служить доказательству мысли, вытекающей из реальной действительности, - вот полное содержание гоголевской формулы фантастики как приема реалистического искусства.

Применение этой формулы на практике мы и видим в "Вие". Внесение в реалистическое повествование элемента трагической фантастики усиливает, делает более резкой и острой гневную сатиру "Вия", обращенную против мира панов-сотников, которые умеют так парить канчуками, что и не встанешь, и панночек-ведьм, которые сосут кровь бедного люда.

"Нечистая сила", предводимая панночкой-ведьмой, подвергает весельчака, гуляку, Фальстафа из киевской бурсы - Хому Брута пытке страхом. "Нечистая сила" хочет сломить дух Хомы, который придерживается двух руководящих жизненных принципов: "чему быть, тому не миновать" и "что я за казак, когда бы устрашился".

Выпита кварта горелки, съеден целый поросенок, и вот Хома уже лежит с трубкой в зубах и поглядывает на всех необыкновенно сладкими глазами. А после второй еще более страшной ночи и после неудачной попытки побега он вдвоем с Дорошем вытянул чуть не с полведра сивухи и пустился отплясывать трепака до изнеможения.

"Не побоюсь, ей-богу не побоюсь", - сказал он самому себе, когда настала третья, последняя и решающая ночь... Сказал, но не выдержал пытки страхом и погиб!

Именно так резюмирует историю гибели Хомы Брута вновь испеченный философ Тиберий Горобець^*, поминая с Халявой покойного товарища. Эта финальная сцена появилась в "Вне" не сразу. В первых отпечатанных экземплярах "Миргорода" повесть заканчивалась описанием опоганенной и заброшенной церкви. Когда же из отпечатанной книги, по-видимому по цензурным соображениям, было изъято предисловие к "Повести о том..." и остались пустыми две страницы, Гоголь приписал к "Вию" заключительную сцену поминок по Хоме...

^* (Гоголь дал двум своим героям иронически-заостренные имена: Хома назван Брутом, Горобець - Тиберием. Брут и Тиберий (Гракх) - прославленные в римской истории люди, знаменитые стойкостью своих характеров и преданностью интересам народа.)

Хома не устоял перед взором Вия. Лицо у Вия было железным, и, надо думать, таким же неживым, железным был и взгляд его... Хома погиб. Но "Вий" - произведение оптимистическое: гибель Хомы зовет не к смирению перед "нечистой силой", а к борьбе с нею.

Вот эту мысль Гоголь и подчеркнул в заключающей повесть беседе друзей Хомы.

3

Гоголевское понимание истории Украины лежит в основе его замечательной исторической эпопеи "Тарас Бульба".

"Тарас Бульба", "Капитанская дочка" и лермонтовский "Вадим" - три крупные исторические произведения, написанные в одно и то же время тремя величайшими основоположниками русского реализма. Пушкин в своем романе ставил вопрос о возможном союзе дворян-революционеров с крестьянами в борьбе против крепостничества. О дворянине - участнике пугачевского восстания писал и никому тогда неведомый юнкер школы гвардейских подпрапорщиков Лермонтов.

У Пушкина и у Лермонтова - интерес к борьбе народа против социального угнетения и к возможной роли дворян в этой борьбе.

У Гоголя - в первую очередь и в наибольшей мере интерес к борьбе народа против национального угнетения. Во второй редакции "Тараса Бульбы" зазвучал и социальный мотив, но об этом будет сказано дальше^*.

^* (В бумагах Гоголя сохранилась незаконченная трагедия из истории Англии "Альфред" (начатая в 1835 г.). Пьеса эта очень близка к неоконченным пушкинским "Сценам из рыцарских времен". В ней центральная тема - защита национальной независимости Англии - тесно сплетена с темой борьбы народа против социального угнетения, против феодальных вельмож, порабощающих народ.)

Тема "Тараса Бульбы" - борьба украинского народа против иноземных поработителей, за национальную свободу и независимость.

"Тарас Бульба" - воистину "бешеная история" одного из моментов этой длительной, упорной, кровавой борьбы. Погодинская концепция "мирного хода" исторического процесса в восточной, славянской части Европы начисто опровергалась "бешеными страницами" гоголевской повести. "Тарас Бульба" резко противостоял и многочисленным изделиям литературы Гостиного ряда, посвященным Украине. Так, в 1834 году некий Голота выпустил роман в трех частях "Хмельницкие, или присоединение Малороссии", о котором Белинский в "Молве" сказал, что это - дурной фарс, не имеющий идеи, лишенный даже и тени Украины в действии и языке.

А о "Тарасе Бульбе" (в редакции 1835 года) Белинский писал: "Тарас Бульба есть отрывок, эпизод из великой эпопеи жизни целого народа"^*.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., АН СССР, т. I, стр. 304.)

В этом эпизоде Гоголь уловил и художественно выразил чрезвычайно важную сторону истории Украины, которая привлекла его внимание, когда он погрузился в изучение украинской истории. Это, говоря его словами, "процесс составления Малороссии", а говоря языком современной науки, это процесс образования самостоятельной украинской народности и возникновения украинского национального характера. "Сущность жизни всякого народа, - заметил Белинский, - есть великая действительность, - в Тарасе Бульбе эта сущность нашла свое полнейшее выражение"^*.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., АН СССР, т. III, стр. 441.)

Действительно, Тарас - особенно такой, каким он предстал перед читателями в 1835 году, - представляет яркое, типичное выражение важнейших черт складывающегося народного характера в его начальных, еще стихийных и потому резких проявлениях. Вот почему Тарас изображен "совершенно отдельным партизаном", действующим на свой риск и страх. При дележе добычи, приобретенной в войне против татар, он перессорился со всеми другими полковниками, бросил войско и набрал собственный полк. "Кто у меня вырвет мое, тому я буду знать, как утереть губы",- под таким девизом действовал Тарас со своим полком, который "совершенно покорствовался его желанию".

Гоголь рельефно выделил в характере Тараса первой редакции эту черту партизанщины. "Вообще, он был большой охотник до набегов и бунтов; он носом слышал, где и в каком месте вспыхивало возмущение, и уже как снег на голову являлся на коне своем. "Ну, дети, что и как? кого и за что нужно бить?" - обыкновенно говорил он и вмешивался в дело".

Таким партизаном изображен он и в Сечи, когда принуждает кошевого согласиться на открытие военных действий против татар; таков же Тарас и под Дубно, когда не соглашается с решением кошевого оставить осаду города и пойти в погоню за разорившими Сечь татарами и подбивает на бунт и других.

В 1843 году, после опубликования второй редакции повести, Белинский по поводу первого издания "Тараса Бульбы" писал, что "многие струны исторической жизни Малороссии остались в нем нетронутыми"^*. Сопоставляя это мнение Белинского с приведенным выше его же отзывом (жизнь украинского народа нашла в первой редакции повести свое полнейшее выражение), мы не можем не прийти к заключению: Белинский в 1843 году отчетливо увидел, что в первой редакции повести автор сосредоточил свое внимание главным образом на характере своего центрального героя в ущерб изображению жизни народа в целом. Это стало очевидным тогда, когда появилась вторая редакция с ее действительно широким полотном жизни и борьбы всего народа.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., АН СССР, т. VI, стр. 661.)

В первой редакции над Украиной в целом доминирует Запорожская Сечь, в значительной мере показанная обособленно от всего народа. Белинский характеризовал ее как "общество, составленное из пришельцев разных стран, из удалых голов, бежавших кто от нищеты, кто от родительского проклятия, кто от меча закона..."^* Он поставил вопрос: что же связывает это общество, в чем эта связь? Это не православие, отвечал он. "Нет, тут была другая, сильнейшая связь: это удальство, которому жизнь - копейка, голова - наживное дело; это жажда диких натур, людей, кипящих избытком исполинских сил, - жажда наполнить свою жизнь, тяготимую бездействием и праздностью..."^** Отчаянное удальство во время войны и бешеная гульба во время мира, которым предавались запорожцы, не оскорбляли чувства, имели много поэтического, ибо во всем этом, подчеркнул Белинский, выражался широкий размет души. Тараса (первой редакции) он назвал представителем жизни и идеи запорожцев, "апотеозом этого широкого размета души"^***.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., АН СССР, т, III, стр. 439.)

^** (Там же, стр. 439-440.)

^*** (Там же, стр. 440.)

Если бы Гоголь не создал второй редакции повести, то "Тарас Бульба" вошел бы в историю литературы как высокохудожественное изображение важной, существенной, но только одной стороны истории борьбы украинского народа за национальную независимость.

В момент появления первой редакции повести ее общественное значение определялось в сильной степени тем, что она прославляла борьбу за свободу, воспевала общество "важных лыцарей", не щадивших и жизни своей во имя этой борьбы. На исходе первого десятилетия последекабрьского николаевского режима насилия и террора повесть Гоголя не могла не будить в умах, в сердцах молодых поколений вольнолюбивых настроений и мыслей. Она показывала, как много могут сделать люди, воодушевленные стремлением к свободе и беззаветно сражающиеся за нее. Такие характеры, как Тарас и Остап, наводили на воспоминания о других рыцарях свободы, отдавших свои жизни народу и загубленных царем...

В первой редакции Гоголь разрешил задачу изображения национального характера украинского народа в важный, решающий момент его становления. Во второй редакции, как мы увидим дальше, Гоголь широко и глубоко показал, какую роль сыграли эти народные герои в разрешении исторической задачи национального освобождения и воссоединения Украины с Россией. Но о второй редакции "Тараса Бульбы" мы скажем во второй части книги.