4

Высокая оценка Пушкиным "Вечеров на хуторе близ Диканьки" была особенно дорога Гоголю. Пушкин в его глазах был высочайшим авторитетом в вопросах искусства.

В 1832 году Гоголь начал работать над статьей "Несколько слов о Пушкине" (позднее вошедшей в состав "Арабесок"), в которой сделана замечательная попытка ответить на вопрос: в чем состоит смысл и значение творчества Пушкина? Эта небольшая, всего в несколько страниц, статья - самое блистательное, если не считать знаменитого цикла статей Белинского о Пушкине, из того, что до сих пор написано о великом русском поэте. Именно здесь Гоголь впервые раскрыл общенародное значение творчества Пушкина и, анализируя его, поставил ряд важнейших теоретических проблем современной ему русской литературы.

Гоголя связывали с Пушкиным узы дружбы. Они поверяли порой друг другу свои творческие планы и замыслы. Пушкин бывал часто первым судьей новых произведений Гоголя. Когда в 1836 году Пушкин начал издавать "Современник", он привлек к сотрудничеству Гоголя. На страницах этого журнала были впервые напечатаны "Коляска", "Нос", драматический отрывок "Утро делового человека", статья "О движении журнальной литературы" и ряд рецензий.

"Вечера на хуторе" сразу выдвинули Гоголя в ряд лучших русских писателей. Обогащаясь новыми жизненными впечатлениями, молодой писатель вырабатывал в себе все более глубокий взгляд на современную действительность. Жизнь в официальном, чиновном Петербурге постепенно развеивала в душе Гоголя те романтические иллюзии, с которыми не так давно он приехал в столицу. Его восприятие жизни становится более конкретным и критическим. Молодому писателю открылись противоречия крепостнической России. Трагическое положение народа, праздность и паразитизм помещичьего класса, бездушие и деспотизм господствующей власти - эти явления повседневной действительности все более привлекают к себе внимание писателя.

В июне 1832 года Гоголь решил навестить своих родных. Проездом он остановился в Москве. Повести Рудого Панька здесь были уже хорошо известны. У Гоголя появилось много новых знакомых - семья Аксаковых, актер М. С. Щепкин, поэт И. И. Дмитриев, историк М. П. Погодин, писатель М. Н. Загоскин. Несколько позднее он познакомился с историком и этнографом М. А. Максимовичем, славистом О. М. Бодянским. С некоторыми из этих людей Гоголь сохранил близкие отношения до конца своей жизни.

С. Т. Аксаков в своих воспоминаниях рассказал о том восторге, с каким литературная Москва приветила молодого писателя. В бумагах П. А. Вяземского недавно обнаружено еще одно свидетельство о впечатлении, какое произвел Гоголь в этот свой приезд в Москву на тамошних литераторов, в частности на И. И. Дмитриева. Вяземский рассказывает, что И. И. Дмитриев пригласил Гоголя к себе на обед и был весьма рад знакомству с ним. Попрощавшись с гостем и проводивши его до дверей, знаменитый поэт воскликнул: "Да он так и смотрит Гоголем... Завтра же пошлю за его сочинениями и перечту их снова. У него и теперь много авторского запаса... Я благодарен, что меня ознакомили с этим молодым человеком. Я очень доволен, что его узнал: в нем будет прок"^*.

^* (Цит. по кн.: Гиллельсон М. И., Мануйлов В. А., Степанов А. Н, Гоголь в Петербурге. 1961, с. 115.)

Из Москвы Гоголь заехал на несколько дней в Полтаву, а затем - в родную Васильевку. Два с половиной месяца он гостил дома и в начале октября стал готовиться в обратный путь.

В Петербург вместе с Гоголем поехали его две младшие сестры - Елизавета и Анна. Гоголь обещал их устроить в Патриотический институт, в котором он преподавал. Доступ туда разрешался лишь дочерям военных. По специальному ходатайству начальницы института в виде исключения приняли сестер Гоголя. За это он должен был отказаться от жалованья- 1200 рублей в год.

Из своего путешествия в родные украинские места он вынес впечатление, что отнюдь не один Петербург является средоточием безобразий господствующего уклада жизни, что такова вся Россия. Горечью проникнуто его письмо к И. И. Дмитриеву от 20 июля 1832 года: "Теперь я живу в деревне... Чего бы, казалось, недоставало этому краю? Полное роскошное лето! Хлеба, фруктов, всего растительного гибель! А народ беден, имения разорены и недоимки неоплатные" (X, 239). Мысль о трагическом неустройстве жизни все глубже овладевает Гоголем. И он напряженно ищет объяснения тем фактам действительности, с которыми постоянно сталкивался. Следы этих гоголевских раздумий мы находим в его письмах.

В начале 1833 года он узнал, что Погодин завершил работу над пьесой о Борисе Годунове. Высказывая нетерпеливое желание возможно скорее ознакомиться с ней, Гоголь советует автору: "Ради бога, прибавьте боярам несколько глупой физиономии. Это необходимо так даже, чтобы они непременно были смешны. Чем знатнее, чем выше класс, тем он глупее. Это вечная истина! А доказательство в наше время" (X, 255). Внимательный современник, близко соприкасавшийся с Гоголем в ту пору, сообщает в своих воспоминаниях важное наблюдение: "В эту эпоху Гоголь был наклонен скорее к оправданию разрыва с прошлым и к нововводительству..."^*.

^* (Анненков П. В. Литературные воспоминания, с. 75.)

Писательская судьба Гоголя не была легкой. Его постоянно мучили сомнения в правильности избранного им пути в жизни. Успех "Вечеров" не только не ослабил этих сомнений, но, возможно, даже еще больше их усилил. В его душе то и дело возникает чувство неудовлетворенности теми произведениями, которые были им прежде написаны. Они стали казаться ему недостаточно "увесистыми" и слишком отвлеченными от серьезных вопросов действительности. 1 февраля 1833 года он пишет Погодину: "Вы спрашиваете об Вечерах Диканских. Черт с ними!.. Я даже позабыл, что я творец этих Вечеров, и вы только напомнили мне об этом... Да обрекутся они неизвестности! покамест что-нибудь увесистое, великое, художническое не изыдет из меня" (X, 256-257).

Писатель все больше сознавал, что источником подлинного искусства является реальная жизнь. Он с откровенным пренебрежением относился к ходульным повестям Николая Полевого, к выспренним, фальшивым пьесам Нестора Кукольника. Вот характерные строки из его письма от 30 марта 1832 года - о Кукольнике, которому дал ироническое прозвище Возвышенный: "Возвышенный все тот же, трагедии его все те же. Тасс его, которого он написал уже в шестой раз, необыкновенно толст, занимает четверть стопы бумаги. Характеры все необыкновенно благородны, полны самоотверженья и вдобавок выведен на сцену мальчишка 13 лет, поэт и влюбленный в Тасса по уши. А сравненьями играет, как мячиками; небо, землю и ад потрясает, будто перышко. Довольно, что прежние: губы посинели у него цветом моря, или тростник шепчет, как шепчут в мраке цепи (курсив Гоголя. - С. М.) - ничто против нынешних. Пушкина все по-прежнему не любит. Борис Годунов ему не нравится" (X, 228).

Гоголь был чрезвычайно чуток к малейшему проявлению лжи в искусстве. И ничто не вызывало в нем большую ярость, чем ощущение фальши и недостоверности в художественном произведении. С Кукольником у него были давнишние отношения. Ровесники, вместе учились в Нежинской гимназии, оба хлебнули неприятностей во время "дела о вольнодумстве". А потом их пути решительно разошлись. Встретившись в Петербурге, они оказались совершенно чужими людьми. Легко и быстро сочинявший, преуспевающий Кукольник своими псевдопатриотическими пьесами, написанными в манере "высокой" романтической трагедии, снискал себе популярность в светских салонах Петербурга, был вскоре обласкан властями, даже самим Николаем I. Гоголю он решительно не нравился своим позерством, напыщенностью. "Кстати, о Возвышенном: он нестерпимо скучен сделался" (X, 261), - жаловался Гоголь А. С. Данилевскому в начале февраля 1832 года. Но не только личные качества Кукольника раздражали Гоголя. Еще больше не нравились ему сочинения этого человека, отнюдь не лишенного дарования. Все направление его творчества казалось Гоголю абсолютно неприемлемым - своей полной отрешенностью от серьезных вопросов современной жизни и какой-то своей нарочитостью, внутренней фальшью.

Гоголь сознавал крайнюю ограниченность представлений, согласно которым предметом искусства может быть лишь возвышенная, идеальная сторона действительности. Он понял необходимость изображения человека во всех его связях и отношениях с жизнью. А это, в свою очередь, требовало от писателя умения раскрыть всю потрясающую "тину мелочей", опутывающую человека, всю заурядную житейскую прозу его повседневного существования. Такое художественное видение действительности не имело ничего общего с "идеальной" поэзией старой романтической школы. Пушкин впервые увидел поэзию в таких явлениях жизни, в которых раньше она никогда даже не подозревалась. Гоголь пошел в этом направлении значительно дальше. "Вседневность" не только перестала быть "низкой", но становилась неиссякаемым источником прекрасного и поэтичного в искусстве. "...Чем предмет обыкновеннее, тем выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было между прочим совершенная истина" (VIII, 54), - эти знаменитые строки из статьи о Пушкине были написаны Гоголем в 1832 году и выражали тот эстетический принцип, который отныне становился центральным в системе его взглядов на искусство.

1833 год явился трудным периодом в жизни Гоголя. "Вечера на хуторе близ Диканьки" казались ему уже пройденным этапом в его творчестве, Гоголь хочет создать произведения, более глубоко и непосредственно связанные с современной действительностью. В его голове теснятся многочисленные замыслы. Но ни один из них он не доводит до конца. В ответ на просьбу Максимовича прислать что-нибудь для альманаха "Денница" Гоголь пишет: "У меня есть сто разных начал и ни одной повести, и ни одного даже отрывка полного, годного для альманаха" (X, 283). Он начинает писать комедию "Владимир 3-й степени", но бросает ее; приступает к работе над комедией "Женитьба" (в первоначальной редакции - "Женихи"); задумывает ряд крупных работ по всеобщей истории и истории Украины. "Какой ужасный для меня этот 1833-й год! - пишет Гоголь 28 сентября Погодину. - Боже, сколько кризисов!.. Сколько я поначинал, сколько пережег, сколько бросил! Понимаешь ли ты ужасное чувство: быть недовольну самим собою" (X, 277). Будучи уже известным автором двух книжек "Вечеров", он терзается сомнениями в серьезности своего призвания и едва не склоняется к решению целиком посвятить себя изучению истории.

Смятение и тревога пронизывают вдохновенное поэтическое обращение Гоголя к 1834 году: "У ног моих шумит мое прошедшее, надо мною сквозь туман светлеет неразгаданное будущее. Молю тебя, жизнь души моей, мой гений. О не скрывайся от меня, пободрствуй надо мною в эту минуту и не отходи от меня весь этот так заманчиво наступающий для меня год. Какое же будешь ты, мое будущее? Блистательное ли, широкое ли, кипишь ли великими для меня подвигами или... О, будь блистательно, будь деятельно, все предано труду и спокойствию!.. Таинственный, неизъяснимый 1834-й год. Где означу я тебя великими труда- ми" (IX, 16-17). И этот год стал переломным для Гоголя, решил судьбу его как писателя. В 1834 году была завершена работа над повестями "Невский проспект", "Портрет", "Записки сумасшедшего", опубликованными в начале следующего года в составе "Арабесок", а также подготовлена к печати большая часть повестей "Миргорода". Гоголь окончательно утвердился на тех художественных позициях, которые привели его к созданию величайших произведений реалистического искусства.