Погодину М. П., 5 мая 1839

Рим. 5 мая <н. ст. 1839.>

Что ты поделываешь, жизненочек мой, здоров ли? и весело ли похаживаешь по Парижу? Мне до сих пор скучно по тебе. Комната твоя до сих пор еще страшит меня своею пустотою. Пора бы, впрочем, кажется, иметь мне от тебя письмо. Кое-что иногда слышу^* от Шевыревой, то есть что такого-то числа был ты в таком городе. И что с вами ехала в дилижансе собака, попугай и черепаха. Больше ничего не знаю. Я получил письмо на днях от Шафарика, с книгами, которые он просит по прочтении возвратить, что будет исполнено с аккуратн<остию>. При этом прислал мне в презент свои Старожитности. Я их читаю и дивлюсь ясности взгляда и глубокой дельности. Кое-где я встречал мои собственные мысли, которые хранил в себе и хвастался втайне, как открытиями, и которые, натурально, теперь не мои, потому что уже не только образовались, но даже напечатались прежде моего. И я похож теперь на Ефимова, который показывал тебе египетские древности, в уверенности^**, что это его собственные открытия, потому только, что он имеет благородное обыкновение, свойственное, впрочем, всем художникам, не заглядывать в книги.

^* (Далее было: а. о тебе б. о вас)

^** (твердой уверенности)

Снегирев мне полезен. Он, несмотря на охоту завираться^* и беспрестанно глядеть по сторонам дороги, вместо того, чтобы идти по ней прямо, говорит много нужного при всем том. Иногда выкопает такую песню, за которую всегда спасибо. Есть в русской поэзии особенные, оригинально-замечательные черты, которые теперь я заметил^** более и которых, мне кажется, другие не замечали, по крайней мере те, с которыми я говорил об этом предмете когда-либо. Эти черты очень тонки, простому глазу незаметны, даже если бы указать их. Но, будучи употреблены, как источник, как золотые искры рудниковых глыб, обращенные в цветущую песнь языка и поэзии нынешней доступной, они поразят и зашевелят сильно. - Но об этом можно поговорить. Сахаров, несмотря на свое доброе намерение, глуп. Он должен быть молодой человек. На вещи, на которые нужно глядеть простыми глазами, он как <будто> глядит в чорт знает какие преогромные очки, а главное, теперь страшно важничает, приступая к какому-нибудь делу. Начал полным трактатом о славянской мифографии; а предмет этой мифографии Абевега славянских суеверий да одна журнальная статейка на двух страницах. Наговорившись о них досыта, я думаю: "Ну, теперь, брат, подавай-ка нам собственные свои мысли" - а собственных-то он и позабыл^***, их-то и не сказал - вместо этого следует описание игры в горелки, где говорит, что она производится на зеленом лугу в приятном месте и что нет счастливее возраста юности и любви, и следуют о любви и о подобных <предметах> страницы. Меня остановила мысль, или лучше сказать, вздор этой мысли: что будто бы нам нужно отвергнуть всех богов^****, о которых не говорит Нестор, что они или составлены после, или были у других народ<ов>, к которым он причисляет и других славян. Но Нестор монах и летописец текущих событий. Ему нет нужды перечислять всех богов. Притом, как христианин и монах, он не мог углубляться в предмет презрительный и неприличный для христианина в то время. Но об этом поговорим тоже. - Ничего я до сих пор не сделал для Колара. Виделся наконец с Демидовым, но лучше если бы не делал этого. - Чудак страшный! Его останавливает что бы ты думал? Что скажет государь? Что мы переманиваем Австрийского подданного. Из этого, де, могут произойти неприятности между двумя правительствами. Я толковал ему, что мы не переманиваем, но что это вспоможение, которое оказать никому не может быть воспрещено, но заметил, что мои убеждения были похожи на резинный мячик, которым сколько ни бей в стену, он от нее только что отскакивает. Словом, это меня рассердило, и я не пошел к нему на обед, на который он меня приглашал на другой день. А Вельегурский хочет^*****, и я с этим согласен: он хочет написать об этом к Уварову и вздрочить^****** его честолюбие. Но я теперь об этом ему не напоминаю, потому что он ходит как убитый. Иосиф, кажется, умирает решительно. Бедный, кроткий, благородный Иосиф. Может быть, его не будет уже на свете, когда ты будешь читать это письмо. Не житье на Руси людям прекрасным. Одни только свиньи там живущи. Писем к тебе на почте больше нет. Я справлялся постоянно. Кланяется тебе Грифи. Он сегодня мне объявил после многих "о, о, о, о", что занимается очень важными двумя сочинениями, которые печатает. Одно - сравнен<ия> русских с австрияками, в которых говорится, что австрияки смотрят только на одни запятые, а русские не смотрят. Другое сочинение о Рафаэле, о сибиллах кажется, их толкование мифическое. Una cosa, говорит, affata non scritta mai. Я думаю, что эти два сочинения будут совершенно одинаких достоинств. - Здоровье мое так же неопределенно и глупо и странно, как и при тебе. Живу надеждою на Мариенбад, а с ним вместе и на приятность с тобою увидаться. Прощай! Обнимаю вас обоих. Обними также за меня Шевырева. Прощай, мой ненаглядный. Я думаю другого письма нечего писать к тебе. Оно тебя верно не найдет. А ты недурно, коли строки две пришлешь. - До свиданья!

^* (иногда завираться)

^** (Далее было: и могу)

^*** (Далее было: и ничего об них)

^**** (Далее было: и мифологию, которой нет)

^***** (думает)

^****** (тронуть)

<Адрес:> Михаилу Петровичу Погодину.

107. М. П. Погодину. Примечания

Печатается по подлиннику ([ПД]).

Впервые опубликовано - с пропусками и неверной датой - в "Сочинениях и письмах", V, стр. 369-371.

...весело ли похаживаешь по Парижу? М. П. Погодин с супругой Елизаветой Васильевной и С. П. Шевыревым, пожив некоторое время в Риме, отправились в Париж.

Шафарик - см. примеч. к № 56.

И я похож теперь на Ефимова. Об архитекторе Дмитрии Егоровиче Ефимове В. И. Шенрок, со слов кн. В. Н. Репниной, сообщает: "Он отличался самоуверенностью и самодовольством при ограниченных познаниях. Следует, впрочем, заметить, что Погодин далеко не так презрительно относился к Ефимову и многое в показанных ему портфелях признавал вовсе не лишенным интереса" ("Письма", I, стр. 595, примеч. 4).

Снегирев, И. М. - см. примеч. к № 56.

Сахаров, Иван Петрович (1807-1863) - известный этнограф и археолог. Основные его работы: "Сказания русского народа" (1836-1837), "Песни русского народа" (1838-1839), "Русские народные сказки" (1841).

Абевега славянских суеверий. Очевидно, имеется в виду словарь М. Д. Чулкова (в издании 1786 г.).

Коллар (Kollár), Ян (1793-1852) - известный чешско-словацкий поэт и ученый-славист. Автор поэмы "Дочь славы" (1824). Из научных работ Коллара должна быть отмечена: "О литературной взаимности между отдельными славянскими племенами и наречиями" (1836).

Виделся наконец с Демидовым... Чудак страшный! Речь идет о Павле Николаевиче Демидове (см. № 111).

Уваров, Сергей Семенович (1786-1855) - в 1815-1817 гг. член "Арзамаса"; впоследствии - один из реакционных деятелей николаевского царствования. С 1833 по 1849 г. - министр народного просвещения.

Вельегурский - гр. М. Ю. Вьельгорский - см. примеч. к № 138.

Иосиф - гр. И. М. Вьельгорский - см. примеч. к № 138.

Грифи - римский знакомый Гоголя, дававший ему уроки итальянского языка.

Una cosa... affata non scritta mai - эта прекрасная вещь никогда не была описана. (Итал.)