Книги о Гоголе
Произведения
Ссылки
О сайте






предыдущая главасодержаниеследующая глава

Прокоповичу Н. Я., 27 сентября 1836

27. Н. Я. Прокоповичу

Женева. 27 сентября <н. ст.? 1836.>

Что вы делон<о>чки, мои краснотоночки? Не грех ли вам не писать ко мне, а я по тебе соскучил страшно. Пожалуйста, пиши. Пишет ли к тебе Данилевский? Я три месяца как расстался с ним и не получаю от него ни строки и не знаю даже, где он теперь. Уведоми меня и пришли его адрес, если имеешь. Здоровы ли вы все? как живете? Меня очень обрадуешь хотя письменным рассказом, а я не знаю, что я напишу. Мне кажется, здесь нет ничего такого, что бы удивило вас. Может быть, если бы это путешествие мое предпринял я годами шестью ранее, может быть, я бы тогда более нашел для меня нового. Мои чувства были тогда живее и* мое описание, может быть, было бы тогда интереснее для вас. Но теперь только ледяные богатыри Альп да старые готические церкви меня поразили. Они только заставили меня подумать, что еще есть что-то новое для меня. Но может быть, я и к ним привыкну.

* (Далее начато: мои стрем<ления>)

Увы, мы приближаемся к тем летам, когда наши мысли и чувства поворачивают к старому, к прежнему, а не к будущему. Как быть! но прекрасно старое. Когда, когда-нибудь, мы соберемся вместе и вспомянем и Нежин, и Петербург, и молодость? Весела и грустна будет наша пирушка. Что, как идут учительские дела твои? Нахватал ли ты новых часов или нет и думаешь дать тягу из Петербурга? Теперь я как подумал хорошенько, не знаю, хорошо ли будет для тебя его оставить. В Петербурге всё можно сделать, все под рукою: не нравится служба, - перемени и бери другую. Притом, как бы ни было, ближе к людям, ближе к миру литературному и крещеному. В провинции этого нельзя сделать. Захочешь писатоночки, есть типография и книгопродавцы, всё перед глазами. Я уж и не говорю о многих других удобствах и о том, что жаль оставить Петербург. И для меня теперь Петербург остается чем-то таким приятным. Впрочем, как требуют твои выгоды. Во всяком случае извести меня подробнейшим образом о всех своих планах, намерениях и распоряжениях. Письма адресуй ко мне на Лозанну; подписывай внизу poste restante. Что тебе сказать о Швейцарии? Всё виды да виды, так что мне уже от них наконец становится тошно, и если бы мне попалось теперь наше подлое и плоское русское местоположение с бревенчатою избою и сереньким небом, то я бы в состоянии им восхищаться, как новым вид<ом>. Я не пишу ничего тебе о всех городах и землях, которые я проехал, Во-первых, потому что о половине их писал к тебе Данилевский, которого перо и взгляд, может быть, живее моих, а во-вторых, потому что, право, нечего об них писать. Изо всех воспоминаний моих остались только воспоминания о бесконечных обедах, которыми преследует* меня обжорливая Европа, и то разве потому, что их хранит желудок, а не голова. Ох мне эти обеды! Проклятое обыкновение! Я ем через одно блюдо, по капле, но чувствую в своем желудке страшную дрянь. Как будто бы кто загнал туда целый табун рогатой скотины. Жалею очень, что не взял вод. На следующую весну или бишь лето перечищу его всего начисто.

* (безжалос<тно> преследует)

Европа поразит с первого разу, когда въедешь в ворота, в первый город. Живописные домики, которые то под ногами, то над головою, синие горы, развесистые липы, плющ, устилающие вместе с виноградом стены и ограды, всё это хорошо, и нравится, и ново, потому что всё пространство Руси нашей не имеет этого, но после, как увидишь далее то же да то же, привыкнешь и позабудешь, что это хорошо. Из город<ов> немецких после Гамбурга лучше других - Фра<нкфур>т. Это - городок щеголь. Прелестнейший сад окружает весь город и служит ему стеною. Говорят, в нем жить весело, особливо зимою; но я имею антипатию к жидовским городам. Веселее всех других в продолжение лета Баден-Баден. Это дача всей Европы. Из Парижа, из Англии, из Испании, из Петербурга наезжает сюда народ на лето вовсе не для того, чтобы лечиться, но чтобы сколько-нибудь веселее профинтить время. Его местоположение так картинно, что можно только кистью, а не пером нацарапать. Город между горами раскинут на уступе одной из них. Магазины, театр, зала для балов, всё в саду и все вместе. Я прожил почти месяц в Бадене довольно весело, потому что встретил много знакомых. Города швейцарские мало для меня были занимательны. Ни Базель, ни Берн, ни Лозанна не поразили. Женева лучше и огромнее их и остановила меня тем, что есть что-то столично-европейское. Почти каждый дом облеплен афишами и объявлениями о книгах, печатанными в Париже на желтой бумаге буквами страшной величины: каждая буква больше Данченка*. Ощутительна близость к Франции. Женева над самим Женевским озером, которое почти как море. Боковые кулисы занимают с одной стороны синефиолетовые горы Савойские, а из-за них Монблан вытыкает снежную свою вершину; с другой стороны синяя цепь гор, называемых Юра, которые принадлежат Франции. В Женеве я прожил больше месяца, но наконец не стало мочи от здешнего глупого климата. Ветры здесь грознее петербургских. Совершенный Тобольск. Еду теперь в маленький городок Веве, который находится на этом же озере недалеко от известного тебе за?мка Шильона. Там климат совершенно другой, потому что с севера заслоняет гора. Сегодня поутру посетил я старика Волтера. Был в Фернее. Старик хорошо жил. К нему идет длинная, прекрасная аллея, в три ряда каштаны. Дом в два э<тажа и>** з серенького камня, еще довольно крепок. Я <...>*** в его зал, где он обедал и принимал; всё в том же порядке, те же картины висят. Из залы дверь в его спальню, которая была вместе и кабинетом его. На стене портреты всех его приятелей - Дидеро, Фридриха, Екатерины. Постель перестланная****, одеяло старинное кисейное, едва держится, и мне так и представлялось, что вот-вот отворятся двери, и войдет старик в знакомом парике, с отстегнутым бантом, как старый Кромида и спросит: что вам угодно? Сад очень хорош и велик. Старик знал, как его сделать. Несколько аллей сплелись в непроницаемый свод, искусно простриженный, другие вьются не регулярно, и во всю длину одной стороны сада сделана стена из подстриженных деревьев в виде аркад*****, и сквозь эти арки видна внизу другая и аллея****** в лес, а вдали виден Монблан. Я вздохнул и нацарапал русскими буквами мое имя, сам не отдавши себе отчета для чего.

* (Далее начато: Это показывает)

** (Выжжено.)

*** (Выжжено.)

**** (В рукописи описка: переслая)

***** (арок)

****** (и дорога)

Получил ли ты письмо Данилевского, писанное из Гамбурга, при котором была моя приписочка? Помнишь ли ты мою просьбу насчет портрета и насчет аккуратного сбережения оставленных мною тебе рукописных книг и бумаг? Пиши ко мне, пожалуйста, пищи почаще. Ты знаешь, как много значит здесь получить русское письмо, да притом еще от тебя. Кланяйся всем нашим от меня: Жюлю, Пащенку и проч., и если у них руки еще держатся, то пусть напишут, сколько достанет терпения.

Не забудь адресовать письма в Лозанну. Прощайте, мои краснотоночки. Обнимаю вас. Марии Никифоровне поклон.

27. Н. Я. Прокоповичу. Примечания

Печатается по подлиннику ([КАБ]).

Впервые опубликовано Гербелем в "Русском Слове" 1859, I, стр. 87-91. Из трех листков письма первые два прожжены посредине, причем текст несколько поврежден.

Дата "27 сентября", по связи с другими письмами, определяется как 27 сентября н. ст. Год написания письма подтверждается карандашной пометой Прокоповича: "1836".

Что вы делон<о>чки, мои краснотоночки - такие шутливые уменьшительные формы (на "оночки") Гоголь нередко употреблял в обращениях к Н. Я. Прокоповичу. За румяный цвет лица Н. Я. Прокопович получил от Гоголя прозвище "красненькой". Данная фраза означает: "Что ты поделываешь, мой красненькой?".

Захочешь писатоночки - захочешь писать и т. д.

Данченко, Николай Федорович (ум. 1842) - воспитанник Нежинской гимназии (выпуска 1832 г.), товарищ младшего брата Прокоповича.

Жюль - прозвище Павла Васильевича Анненкова. Анненков познакомился с Гоголем около 1832 г. В своих "Литературных воспоминаниях" он рассказывает: "Гоголь давал всем своим товарищам по Нежинскому лицею и их приятелям прозвища, украсив их именами знаменитых французских писателей, которыми тогда восхищался весь Петербург. Тут были Гюго, Александры Дюма, Бальзаки, и даже один скромный приятель, теперь покойный, именовался София Ге. Не знаю, почему я получил титул Жюль Жанена, под которым и состоял до конца" (Анненков, стр. 11).

Пащенко, Иван Григорьевич (ум. 1848) - младший товарищ Гоголя и Прокоповича по Нежинской гимназии (выпуска 1830 г.). В 1829 г. зимою в Петербурге они все трое жили на одной квартире. Гоголь не раз обращался к И. Г. Пащенко, служившему по министерству юстиции, с просьбами о сообщении ему каких-нибудь "казусных дел" (см. дальше письма к Прокоповичу 1837-1838 гг.).

Мария Никифоровна - жена Н. Я. Прокоповича, урожд. Трохнева.

предыдущая главасодержаниеследующая глава











© Злыгостев Алексей Сергеевич, 2013-2018
При копировании ссылка обязательна:
http://n-v-gogol.ru/ 'N-V-Gogol.ru: Николай Васильевич Гоголь'