1. Патриотизм и народность Гоголя

На протяжении всей своей творческой деятельности Гоголь часто думал и писал о нравственном "долге", о "подвиге" писателя. И его творческая деятельность поистине была гражданским подвигом. Вместе с Пушкиным и Лермонтовым, Герценом и Белинским, он смело нёс в тяжёлый и мрачный период николаевской реакции идеи гражданского искусства, идеи творчества, исходящие из высоких общественных стремлений.

Происходило это в основном не вследствие его увлечения личностью и творчеством Пушкина или связями с пушкинским кружком и не вследствие того сильного впечатления, которое производили на него статьи Белинского, заключавшие очень высокую оценку его произведений. Происходило это прежде всего потому, что Гоголь мыслил и творил, исходя из очень возвышенных и искренних гражданских идеалов, потому, что в его мировоззрении идея служения родине имела преобладающее и даже решающее значение.

Он осознавал эту идею по-своему, не так, как Пушкин, и не так, как Белинский. Но в их национальном самосознании было всё же много общего. Мало сказать при этом, что они любили свою родину. Каждый, кто связан со своей родной страной своим трудом и творчеством, своим культурным и идейным развитием, самим образом своей жизни, тот любит её так или иначе и тяжело переносит разлуку с ней.

И Гоголь тяжело переносил свою жизнь на чужбине, вдали от родины. "Или, ты думаешь, мне ничего, - писал он Погодину в 1837 г. из Рима, - что мои друзья, что вы отделены от меня горами? Или я не люблю нашей неизмеримой, нашей родной русской земли? Я живу около года в чужой земле, вижу прекрасные небеса, мир, богатый искусствами и человеком; но разве перо моё принялось описывать предметы, могущие поразить всякого? Ни одной строки не мог посвятить я чуждому. Непреодолимой цепью прикован я к своему, и наш бедный, не яркий мир наш, наши курные избы, обнажённые пространства предпочёл я небесам лучшим, приветливее глядевшим на меня, И я ли после этого могу не любить своей отчизны?"^*

^* ("Письма Н. В. Гоголя", под ред. В. И. Шенрока, т. I, стр. 435.)

Создавая за границей "Мёртвые души", Гоголь в своём творческом самосознании как бы оставался в России. "Снова весел, - пишет он Жуковскому осенью 1836 г. из Парижа, - "Мёртвые" текут живо, свежее и бодрее, чем в Веве, и мне совершенно кажется, как будто я в России: передо мною всё наше, наши помещики, наши чиновники, наши офицеры, наши мужики, наши избы, - словом, вся православная Русь. Мне даже смешно, как подумаю, что я пишу "Мёртвых душ" в Париже"^*.

^* (Там же, стр. 415.)

Но любовь Гоголя к России не заключалась, как и у Пушкина, как и у Белинского, только в глубокой привязанности к родной стране, к её природе, народу, нравам, языку. В ней заключалось нечто большее. Чувствуя свою неразрывную связь с родиной, Гоголь вместе с тем всегда думал о её благе, и о том, каким путём можно достигнуть этого блага, и о том, что он сам может сделать для этого своим художественным творчеством.

Подобно Пушкину и Белинскому, он в период своего идейного и творческого роста хорошо сознавал, что господствующие слои общества современной ему России не только не способствуют развитию и благосостоянию страны, но даже препятствуют ему. В том же письме к Погодину, где он пишет о своей "любви к отчизне", он признаётся, что не хочет "выносить надменную гордость безмозглого класса людей". Именно для блага отчизны он сознательно клеймит этих людей в своих сатирических произведениях и вызывающе ставит эпиграфом к "Ревизору" народную пословицу, подчёркивающую реальность его сатиры: "На зеркало неча пенять, коли рожа крива".

В своей статье "Несколько слов о Пушкине", написанной значительно раньше, в 1832-1834 гг., Гоголь сопоставляет увлекательную яркость образов романтических поэм Пушкина, доступных пониманию многих, со спокойствием и строгостью изображения жизни в его реалистических произведениях, которые не вызывают сочувствия "толпы", падкой на внешние эффекты, но глубоко и истинно отражают существенные черты национальной русской жизни.

"Никто не станет спорить, - пишет Гоголь, - что дикий горец в своём воинственном костюме, вольный как воля, сам себе и судья и господин, гораздо ярче какого-нибудь заседателя и, несмотря на то, что он зарезал своего врага, притаясь в ущелье, или выжег целую деревню, однако же он более поражает, сильнее возбуждает в нас участие, нежели наш судья в истёртом фраке, запачканном табаком, который невинным образом, посредством справок и выправок, пустил по миру множество всякого рода крепостных и свободных душ"^*. И Гоголь ставит в великую заслугу Пушкину, что он скоро предпочёл в своём творчестве "необыкновенному обыкновенное" и, несмотря на меньший внешний успех, создал произведения, имеющие гораздо большее национальное значение и тогда ещё никем по-настоящему не оценённые.

^* (Н. В. Гоголь, Соч., под ред. Н. С. Тихонравова, т. IX, стр. 230. (Курсив наш. - Г. П.))

Сам Гоголь поступил так же. Он тоже скоро перешёл в своём творчестве от необыкновенного к обыкновенному. Он вступил на путь разоблачения того общественного зла, которое господствовало в его родной стране, на путь сатирического отрицания антинациональной, антипатриотической жизни и деятельности всех тех, кто, занимая высокое положение в обществе и будучи очень довольными собой, в то же время "невинным образом", "посредством справок и выправок" и другим способом, "пускали по миру множество всякого рода крепостных и свободных душ".

Сатирическое и юмористическое разоблачение правящих классов было глубоко патриотическим делом Гоголя. И он осуществлял это дело с большой проникновенностью и принципиальностью. Он служил своей родине как писатель, защищающий её народ и её будущее от насилия и произвола чиновников и помещиков, потерявших всякое сознание национальной и исторической ответственности. Это и привело Гоголя в передовой литературный лагерь, сделало его врагом Булгариных и Кукольников, союзником Пушкина и Белинского.

Он клеймил тех, кто так или иначе "пускал по миру" народ.

Но он сначала неясно, а потом и неверно понимал те возможности, которые таились в самом народе, то значение, которое имела борьба самого народа для будущего России, то место, которое может занять народ в этом будущем, т. е. всё то, что понимал Пушкин, а ещё лучше понимали Белинский и Чернышевский.

Вот почему, глубоко сознавая свою нерасторжимую связь с родной страной, чувствуя свою ответственность художника за её благо, за её будущее, Гоголь в недоумении останавливался перед вопросом, что он может сделать для великого будущего своей родины. "Русь! Русь! - писал он в "Мёртвых душах", - вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далёка... Открыто-пустынно и ровно всё в тебе, как точки, как значки неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая непостижимая, тайная сила влечёт к тебе?.. Русь! чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем всё, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?.."

Глубокое, полное внутреннего пафоса сознание своей великой миссии, миссии писателя - гражданина и патриота, любящего свою родину не только в её скудном и горьком настоящем, но и в её великом будущем, выразил в этом раздумье писатель, предвосхищая мысли Белинского, Чернышевского, Некрасова. И несмотря на раздумье, на недоуменные вопросы самого Гоголя, его художественное творчество, от "Вечеров" до "Мёртвых душ" и "Шинели", получало ещё при его жизни всё большее и большее национально-историческое значение.

Огромное значение Гоголя для передовых слоев русского общества заключалось в том, что своими произведениями он дал ему возможность осознать всю ложность и иллюзорность той многозначительности, которой внешне была проникнута жизнь господствующих слоев самодержавно-крепостнической России, той многозначительности, которая опиралась на всю систему классовых привилегий дворянства и высшего чиновничества, выражала её, служила одним из средств одурманивания и угнетения народных масс ив то же время уже давно не имела для себя реального основания, а теперь, в гоголевские времена, уже только прикрывала собой упадок и разложение, охватывающие эти господствующие слои, углублявшийся кризис всего самодержавно-крепостнического строя. Реалистические произведения Гоголя раскрепощали общественное сознание русского народа. В этом их непреходящее народное значение.

Вот почему так недовольны были произведениями Гоголя чиновно-дворянские круги, представлявшие собой реакционный николаевский режим, защищавший этот строй, уже обречённый на гибель. Вот почему так третировала Гоголя-художника вся реакционная журналистика, с Булгариным и Сенковским во главе. Вот почему, наоборот, с таким искренним сочувствием и нескрываемым восторгом принимала его произведения передовая русская общественность во главе с Пушкиным, позднее - во главе с Белинским.