1. Идеалы и действительность

Жизнь Гоголя в столице, его непосредственное знакомство с современной ему реакционной действительностью в самом её средоточии, а в то же время его сближение с наиболее образованным литературным кругом и прежде всего с самим Пушкиным - всё это способствовало развитию его мировоззрения, оформлению его общественных взглядов и убеждений и, далее, быстрому расцвету его художественного творчества.

Ещё в свои юношеские годы, живя в Нежине, Гоголь критически отзывался в своих письмах о местных "самодовольных существователях", а в своей поэме - о "ненавистном, слабоумном свете". Но он клеймил их тогда с большой степенью романтической отвлечённости и ещё не видел во всём этом существенных различий.

В Петербурге Гоголь гораздо лучше и глубже осмыслил "бедный и сирый мир" современной ему городской цивилизации. Здесь он увидел и литературных дельцов - "бессмысленных и смешных людей", и "грабителей", "спекулянтов" с их "расчётами, бесстыдством и наглостью" и "холодно-ужасный эгоизм" светской толпы. Вынужденный в начале своей столичной жизни давать уроки в некоторых аристократических домах (у кн. Васильчиковых и др.), он познакомился с бытом и нравами высших дворянских кругов и составил себе о них самое отрицательное мнение.

Так, в письме к М. П. Погодину, давая ему советы, как изображать в драме историческое прошлое, Гоголь писал в 1833 г.: "Прибавьте боярам несколько глупой физиономии... Так даже, чтобы они непременно были смешны. Чем знатнее, чем выше класс, тем он глупее. Это вечная истина. А доказательство в наше время"^*.

^* ("Письма Н. В. Гоголя", под ред. В. И. Шенрока, т. I, стр. 235-236.)

Но, всматриваясь в жизнь петербургских дворянских, чиновничьих, буржуазных кругов и относясь к ним всё более и более критически, Гоголь всё же не изменил в принципе своих убеждений. Мысль о том, что интересы народа в корне противоположны интересам господствующих классов, не была ясна Гоголю. Он был человеком, граждански мыслящим, неотступно думающим о благе своей страны. Но он представлял себе дело так, что за благосостояние и процветание родины ответственны все классы общества, а в особенности господствующие классы и прежде всего дворянство и его государственная власть, назначение которых служить стране и народу. Именно эти высокие, хотя и утопические гражданские идеалы возбуждали в нём пафос идейного отрицания чиновно-дворянской жизни.

В 1835 г., именно в тот период, когда критическое отношение Гоголя к современной ему русской жизни достигает своего апогея, когда он создаёт свою лучшую сатирическую комедию "Ревизор" и оформляет творчески первые главы "Мёртвых душ", он работает и над иным замыслом. Он начинает писать политическую драму "Альфред", сюжет которой им заимствован из средневековой английской жизни.

Это произведение осталось незаконченным, и из него сохранился лишь первый акт и начало второго. Но идея его всё же достаточно ясна. В образе короля Альфреда Гоголь хотел представить своим современникам исторический образец мудрого монарха, думающего только о благе своей страны и народа, царя-преобразователя, закладывающего основы просвещённой государственности. По русским историческим понятиям, это был царь, подобный Петру I, и образ гоголевского Альфреда мог легко вызвать такую параллель в сознании современников писателя.

Именно так и понял замысел Гоголя Чернышевский. "Идея драмы, - писал он, - была, как видно, изображением борьбы между невежеством и своеволием вельмож, угнетающих народ, ... забывающих о защите отечества, и Альфредом, распространителем просвещения и устроителем государственного порядка, смиряющим внешних и внутренних врагов. Всё содержание отрывка наводит на мысль, что выбор сюжета был внушён Гоголю возможностью найти аналогию между Петром Великим и Альфредом, который у него невольно напоминает читателю о просветителе земли русской... Его Альфред, несомненно, был бы символическим апофеозом Петра"^*.

^* (Н. Г. Чернышевский, Полное собр. соч. в десяти томах, т. II, стр. 382-383. (Курсив наш. - Г. П.))

Таким образом, и Гоголь создал, в расцвете своих творческих сил, нечто вроде пушкинской "Полтавы". И у него, как у Пушкина, просвещённый и передовой вождь страны, обладающий политической гениальностью, противопоставлен своевольным и корыстным вельможам, аристократии, думающей только о своих интересах и способной предать интересы страны.

Такое противопоставление имело, несомненно, для Гоголя актуальный общественный смысл. Глупости, ограниченности дворянской аристократии, лишённой гражданских идеалов, он противопоставлял не антидворянские интересы народных масс, но интересы всей страны, всего народа, возглавленного прогрессивной государственной властью, такой, какая давно уже не существовала к его времени.

В этих своих взглядах Гоголь отчасти сближался с Пушкиным и в то же время значительно отличался от него. Пушкин, выросший в самых передовых и образованных кругах дворянской интеллигенции своего времени, созревший в период подъёма революционно-дворянского движения, решал вопросы государственной жизни как человек с широким политическим кругозором и решал их критически. Пытаясь в период наступления реакции воздействовать на гражданский разум и совесть царя, он понимал реакционность русского самодержавия и сознавал, что в стране есть другая, более значительная, хотя ещё слепая, стихийная сила - сила народного "мнения" и народного недовольства.

Поэтому Пушкин не рассчитывал особенно на свои просветительские призывы и скоро от них отказался, увидев, как жесток и неразумен самодержец. В нём жили в то же время и его революционно-дворянские убеждения, и в своих новых замыслах - "Истории Пугачёва", "Капитанской дочке", "Дубровском" - Пушкин вдумчиво изучает и осмысливает антидворянское, народное движение, стремясь понять его исторические причины и значение. Он думает не только о существовании и назначении, но и о судьбах государства и народа.

В этом отношении Гоголь был слабее Пушкина. Идейно складываясь в иных общественных условиях и в реакционную эпоху, он не имеет поэтому ни такого политического кругозора, ни такого историзма в осознании основных вопросов общественной жизни. Самые принципы государственных и правовых отношений он осознаёт как нечто устойчивое и несомненное и на протяжении всей своей жизни не обнаруживает в этом отношении никаких колебаний. Поэтому у Гоголя гораздо отчётливей проявились слабые стороны этих общественных взглядов. Он гораздо сильнее и упорнее надеется на гражданский разум, на сознание общественного долга всех тех, кто занимает разные "состояния" и "должности" в государстве. Он ещё в юности был убеждён, что "величайшим несчастьем" для общества являются не сами "права", не те правовые отношения, в которых оно живёт, а только "неправосудие", только несоблюдение этих прав.

Создавая в "Альфреде" образ идеального правителя страны, Гоголь вынашивал одновременно замыслы своих критических произведений, посвящённых разоблачению тех представителей "должностей" и "состояний", которые возмущали его своей "глупостью", своим "неправосудием", которые своими "глупыми физиономиями" казались ему "смешны"^*.

^* (Эта мысль убедительно раскрыта в статье М. П. Алексеева "Драма Гоголя из англо-саксонской истории" (Сб. "Н. В. Гоголь. Материалы и исследования", М. - Л., 1936), но развита лишь в узких пределах, без достаточной перспективы.)

Общественные идеалы Гоголя определяли, следовательно, в основном и направление, и субъективные задачи его критического изображения жизни, а затем и самые принципы его творческого реализма, которыми он значительно отличался и от современных ему крупнейших русских писателей - Пушкина и Лермонтова, и от передовых писателей следующего периода - Некрасова и Салтыкова-Щедрина.

Личные качества Гоголя во многом способствовали успеху его критического разоблачения чиновно-дворянской России. Гоголь был силен своей идейной принципиальностью. Его гражданские убеждения были глубоко искренни и совершенно бескорыстны. Они были проникнуты неподдельным пафосом служения родине и народу. И они были при этом очень активны и действенны. И это резко отличало его от всех тех, кто заискивал перед реакционной властью, кто делал карьеру, кто действовал и мыслил из нечистых, неблагородных побуждений.

И Гоголь не только хорошо сознавал сам высоту и благородство своих творческих побуждений. Он считал всё это нравственным долгом писателя. "Потомству нет дела до того, - писал он, - кто был виною, что писатель сказал глупость или нелепость, или же выразился вообще необдуманно и незрело. Оно не станет разбирать, кто толкал его под руку: близорукий ли приятель, подстрекавший его на рановременную деятельность, журналист ли, хлопотавший только о выгоде своего журнала. Потомство не примет в уважение ни кумовства, ни журналистов, ни собственной его бедности и затруднительного положения. Оно сделает упрёк ему, а не им: "Зачем ты не устоял противу всего этого? Ведь ты же почувствовал сам честность звания своего; ведь ты уже умел предпочесть его другим, выгоднейшим должностям и сделал это не вследствие какой-нибудь фантазии, но потому, что в себе услышал на то призвание божие..."^*

^* (Н. В. Гоголь, Соч., под ред. Н. С. Тихонравова, т. VII, стр. 19-20.)

На всю свою жизнь Гоголь сохранил глубокую убеждённость в гражданском призвании человека, называл его "службой" обществу. Недаром в конце 40-х годов он писал: "...после долгих лет и трудов, и опытов, и размышлений я пришёл к тому, о чём уже помышлял во время моего детства: что назначенье человека - служить, и вся жизнь наша есть служба"^*.

^* (Там же, т. VIII, стр. 49.)

Гоголь был силен вместе с тем и своей столь характерной для его мировоззрения уверенностью в том, что как художник он совершает великое общественное дело, что своим художественным творчеством он приносит огромную пользу своим согражданам, своему отечеству, что его творческие создания могут даже играть определяющую роль в жизни его страны.

Эта субъективная убеждённость Гоголя имела сама по себе очень большое, хотя и не решающее значение. Решающим здесь было то, что вследствие такой своей убеждённости он положил в основу своего творчества критический пафос своего гражданского мировоззрения и что, увлечённый пафосом своей критики, он со всей глубиной и силой отразил в своём творчестве тот упадок и разложение русского дворянства и чиновничества, которые были результатом углубившегося к 30-м годам кризиса всего самодержавно-крепостнического строя, - симптомами исторической обречённости крепостничества и самодержавия. Это отражение Гоголь осуществил в тех художественных формах, которые начали возникать и получать преобладающее значение в новый, "прозаически-народный" период развития русской литературы, - в формах бытовой, прозаической повести и комедии.

Три-четыре года, последовавшие за созданием "Вечеров", были для Гоголя самым значительным и самым плодотворным периодом во всей истории его творчества. Полный новых замыслов, Гоголь ничего не печатает весь 1833 г. и пишет в письме к Погодину: "Какой ужасный для меня этот 1833 год! Боже, сколько кризисов! Настанет ли для меня благодатная реставрация? Сколько я по начинал, сколько пережёг, сколько бросил! Понимаешь ли ты ужасное чувство быть недовольну самим собой?"^*

^* (Н. В. Гоголь, Соч., под ред. В. В. Каллаша, т. IX, письмо 29.)

В это время Гоголь и переходит от романтики и героики прошлого к критическому изображению современного ему дворянского и чиновного общества. Первый шаг в этом направлении был сделан им ещё в "Вечерах", где юмористическая повесть о Шпоньке и его тётушке резко контрастирует с романтическими повестями о народной старине. Сборник "Миргород", явившийся творческим итогом 1833-1834 гг., весь построен на таком контрасте. Здесь героические запорожцы противостоят наивным и смешным "старосветским помещикам", а страшная борьба Хомы Брута с дьявольскими силами (повесть "Вий") - нелепой ссоре миргородских "существователей".

Одновременно Гоголь берётся за изображение столичных чиновно-дворянских кругов (незаконченная комедия "Владимир 3-й степени", ряд петербургских повестей во главе с "Невским проспектом", "Женитьба") и задумывает два своих крупнейших произведения из жизни провинциального чиновничества и дворянства ("Ревизор", "Мёртвые души").

В изображении дворянства и чиновничества Гоголь обошёл те типические характеры, которые так занимали писателей из революционно-дворянских кругов - Пушкина, Грибоедова, Кюхельбекера, Лермонтова, Герцена. Ни в одном своём произведении он не изобразил жизнь передового дворянства. Не затронул он сколько-нибудь решительно и жизнь разночинной интеллигенции с её пробуждающимся социальным самосознанием, что нередко избирали темой своих произведений писатели-разночинцы. Гоголь изображал почти исключительно рядовое, консервативное дворянство, а также чиновничество в их усадебной или служебной деятельности, в их бытовых отношениях.

Преимущественный интерес Гоголя к жизни служилого и усадебного дворянства и примыкавшего к нему чиновничества часто объяснялся ссылками на происхождение писателя, на его личные, семейные и служебные связи с этой средой. Такие ссылки недостаточны, они ничего не могут объяснить в особенностях гоголевского творчества.

Писатель сделал главными героями своих произведений помещика и чиновника не только потому, что лучше знал их жизнь, но прежде всего потому, что всё яснее и глубже осознавал полное несоответствие между их господствующим положением в обществе и антиобщественным характером их жизни и деятельности, той гражданской безответственностью, которую они почти всегда проявляли в выполнении своих сословных и служебных обязанностей. Он видел, что все те, кто представляют собой "все состояния, все должности в государстве", не хотят и не могут добиваться благосостояния общества и народа. Об этом он и писал прежде всего и больше всего. Углубившийся к 30-м годам кризис крепостнических отношений всё усиливался. В связи с этим всё более отрицательное общественное значение приобретала жизнь и деятельность крепостников-помещиков и царских чиновников. Всё хуже становились постепенно в основной своей массе и сами крепостники-помещики и бюрократы-чиновники со стороны своих гражданских нравов. И вследствие этого обнаруживалось всё больше несоответствие и расхождение между тем, чем они должны были быть, согласно отвлечённым гражданским идеалам Гоголя, и тем, чем они были на самом деле.

А Гоголь, вкладывая в эти утопические и отвлечённые идеалы очень искренний и глубокий пафос своей личной мысли и чувств, не умел и не мог от них отказаться. Наоборот, чем хуже была действительность, тем больше придавал он важности и значения своим гражданским идеалам, тем больше рассчитывал он на действенность и силу гражданской критики чиновно-дворянского общества, тем глубже и принципиальней становилась сама эта критика в его творчестве, тем принципиальнее и значительнее становились поэтому и сами творческие замыслы Гоголя. Достаточно сравнить размах, глубину и значительность замысла первой гоголевской повести о Шпоньке и его тётушке с окончательно оформившимся замыслом первой части "Мёртвых душ".

Всё углубляет и расширяет Гоголь на протяжении 30-х и начала 40-х годов в своём художественном творчестве критику господствующих слоёв русского общества. И понятно, почему. Вместо людей, думающих прежде всего о благе родины и государства, сознающих своё гражданское назначение и ответственность, стремящихся к честной и просвещённой деятельности, словом, вместо разумных помощников воображаемого и идеального просвещённого монарха, вроде Петра I (символически - короля Альфреда)^*, Гоголь видел нечто совсем другое. В господствующих сословиях он видел людей, утерявших всякое сознание гражданского долга, погрязших всеми своими помыслами и действиями в лени и тунеядстве, в суетных забавах и развлечениях, в мелких расчётах карьеры и наживы, а в то же время людей, упоённых своим значительным общественным положением, кичащихся своим дворянским или чиновничьим достоинством, воображающих себя "солью" земли русской и, в соответствии с этим, стремящихся придать себе возможно больше значения и веса в обществе.

^* (См. стр. 71-72 нашей работы.)

Гоголь очень скоро и очень глубоко, принципиально осознал этот разительный контраст в жизни тех слоёв русского общества, на которые он возлагал свои надежды, - контраст между кажущейся значительностью их жизни и её реальным ничтожеством, между видимой её содержательностью и действительной пустотой, между необъятностью их претензий и ничтожеством их ресурсов. Он хотел бы видеть в них гражданское самолюбие, а находил лишь сословное самомнение или пустую самовлюблённость. Он желал бы видеть в них внутреннюю нравственную важность, вытекающую из их преданности важному общественному делу, а находил лишь внешнюю кичливость и надутую заносчивость, создаваемую их имущественным положением, их чинами и связями. Он искренне желал бы признать за ними настоящее достоинство и даже величие, но всюду сталкивался с достоинством мнимым и с величием наигранным, ничем не оправданным. И тогда он осознал, что эта значительность внешнего вида, внешней формы жизни господствующих реакционных слоёв русского общества не только не выражает значительность её общественного содержания, но, наоборот, лишь прикрывает её пустоту. Это была форма общественной жизни, уже лишившаяся своего прогрессивного исторического содержания, но ещё стремящаяся себя оправдать и защищать.

Это было то, что Белинский в ранний период своего развития называл "призрачностью" жизни, отличая от "действительности" жизни. "Действительность, - писал он, - есть во всём, в чём только есть движение, жизнь, любовь; всё мёртвое, холодное, неразумное, эгоистическое есть призрачность". "Но призрачность, - добавлял он, - получает характер необходимости, если мы, оставив человека с его субъективной стороны, взглянем на него объективно, как на члена общества"^*.

^* (В. Г. Белинский, Собр. соч. в трёх томах, М., 1948, т. I, стр. 471. (Курсив наш.- Г. П.))

Гоголь так и понимал характеры своих героев. Он изображал дворян и чиновников своей эпохи как недостойных членов общества. И тогда бессодержательная, внешняя значительность их жизни обнаруживала в его произведениях свою социальную необходимость, ибо она вытекала не из личной доброй воли отдельных лиц, но из самой сущности их социальных характеров, из их общественного состояния.

Однако сам Гоголь этого не сознавал. Писатель полагал, что общественная жизнь и отношения между людьми в обществе определяются их свободным, нравственным разумом и волей. В пустоте и безответственности, в самодовольстве и заносчивости дворян и чиновников он видел их общественное заблуждение.

Отвлечённость и утопичность его надежд на возможность осуществления просвещённой и прогрессивной гражданской деятельности со стороны реакционных господствующих классов николаевской России во главе с царём неизбежно всё более и более делали Гоголя человеком моралистически мыслящим, а его художественную критику современного ему общества моралистической по её исходным, субъективным замыслам.

Гоголь считал, что заблуждения русских дворян и чиновников можно и должно исправлять. Задачу искусства, в частности своего искусства, он теперь и видит всё более именно в этом - в исправлении дурных общественных нравов господствующих слоёв русского общества.

Вследствие этого Гоголь не только разглядел вопиющее противоречие между объективным ничтожеством и субъективной значительностью в жизни помещиков и чиновников. Он подверг это противоречие высокому гражданско-моралистическому осознанию и осуждению. В характере его осуждения сказались при этом и те психологические склонности и творческие традиции, которые Гоголь вынес из своей родной украинской национальной среды и культуры, заключавшиеся, в частности, в большой наклонности к комизму.

При первой же попытке изобразить современных ему помещиков, в своей ранней повести "Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка", включённой в "Вечера на хуторе", Гоголь "простодушно и лукаво" засмеялся. И здесь этот смех получил у него другое значение, нежели в романтических повестях. Здесь он смеялся не над второстепенным и случайным, но над очень существенным. Теперь он осудил своим смехом ту "тяжесть пустоты", ту "важность вздора"^*, которые вытекали из самого существа крепостнической дворянской жизни, из её объективной, исторической противоречивости. Внутренние контрасты сословной важности и паразитической пустоты в жизни господствующих слоёв, вступавших в состояние социального кризиса, порождали гоголевский смех, разрешались в нём, получали в нём себе уничтожающий идейный приговор.

^* (Выражение, заимствованное из шекспировской трагедии "Ромео и Джульетта".)

Отсюда изменился и самый характер смеха у Гоголя. Он стал смеяться теперь уже не беззаботно и весело, как смеялся в "Вечерах", но всё более с чувством оскорблённости за достоинство граждан, поруганное ими самими, с чувством огорчения за такое состояние господствующих сословий России, с чувством тревоги за будущее своей родины, стонущей под властью крепостников и взяточников. В нём всё более росло стремление упрекнуть сограждан самим изображением их жизни, заклеймить их в их ничтожестве, поразить их своим внешне как будто всё ещё весёлым, а внутренне "горьким" смехом, покарать их за общественную нерадивость и безответственность. Вследствие этого комический смех Гоголя приобретает по существу своему значение юмора и сатиры.

Белинскому принадлежит честь открытия и высокой оценки гоголевского юмора, его "комического одушевления, всегда побеждаемого чувством глубокой грусти". "Комизм или гумор г. Гоголя, - писал критик, - имеет свой особенный характер: это гумор чисто русский, гумор спокойный, простодушный, в котором автор как бы прикидывается простачком"^*. Однако, создав Гоголю репутацию писателя-юмориста по преимуществу, Белинский придал ей несколько одностороннее понимание своей своеобразной терминологией.

^* (В. Г. Белинский, Собр. соч., под ред. С. А. Венгерова, т. II, стр. 226.)

Оценивая ранние юмористические повести Гоголя и говоря в этой связи о "спокойствии" и "простодушии" его юмора, Белинский отличает такой вид юмора от другого его вида. "Но в творчестве, - писал критик, - есть ещё другой гумор, гумор грозный и открытый; он кусает до крови, впивается в тело до костей, рубит со всего плеча, хлещет направо и налево своим бичом, свитым из шипящих змей, - гумор жёлчный, ядовитый, беспощадный". Приведя пример такого юмора из повести В. Одоевского "Насмешка мертвеца", критик отказывается решить, "какому из этих двух видов гумора должно отдать преимущество"^*.

^* (В. Г. Белинский, Собр. соч., под ред. С. А. Венгерова, т. II, стр. 228-229.)

Несомненно, что под этим вторым видом юмора Белинский разумел не юмор в собственном смысле слова, а то, что теперь обычно называется сатирой. Он не употребил этого названия только потому, что вкладывал в слово "сатира" другой смысл, разумея под сатирой произведение, тенденциозно разоблачающее общественные пороки, навязывающее свою тенденцию изображаемым характерам.

Именно в этом смысле, например, назвал он сатирой комедию Грибоедова "Горе от ума", упрекая автора в том, что иногда его "действующие лица проговариваются из угождения автору против себя", что они иногда "говорят языком автора, а не собственным", и т. п. У Белинского выходит, что оба вида юмора, при тенденциозности творчества, могут стать сатирой, что Гоголь оставался юмористом, пока он не обнаруживал тенденциозности в своём творчестве.

Если употреблять нашу современную терминологию и называть сатирой то, что Белинский назвал "грозным" или "бичующим юмором", то надо будет признать, что Гоголь был не только юмористом, но и сатириком, что в его произведениях юмор иногда становился "ядовитым и беспощадным", что он переходил в сатиру^*.

^* (Различие между юмором, смехом "спокойным" и "простодушным", и сатирой, смехом "язвительным" и "бичующим", вытекает не столько из настроения смеющегося, но прежде всего из особенностей жизни, возбуждающей смех.

Директор департамента, видящий в "строгости" основной принцип государственного управления и во имя этого принципа доводящий до остолбенения маленького чиновника, лишившегося своей новой шинели, действует сознательно и расчётливо. И в его поступках находит своё воплощение вся система реакционного государственного бюрократизма. Он смешон и вместе с тем страшен. И смех над ним заключает в себе и осуждение, и негодование. Это смех сатирический.)

Чем более вдумывался писатель в чиновно-дворянскую жизнь, чем глубже осознавал он её отрицательную социальную сущность, тем более глубоким и грозным пафосом гражданского обличения наполнялась его душа, тем большую глубину и размах приобретали его творческие замыслы. Особенно значительны в этом отношении его последние реалистические произведения - "Ревизор", "Шинель" и "Мёртвые души".

Идеалы Гоголя были, однако, при этом отвлечённы и утопичны, они находились в явном противоречии с развитием реальной русской жизни. Поэтому Гоголь легко мог бы впадать в крайности, отступать от позиций реализма, как это и делали реакционные писатели его времени. В своём эстетическом манифесте, в повести "Портрет", он и впал в подобную крайность, особенно заметную в той части повести, где писатель пытается спастись от капиталистических порядков, установившихся в Западной Европе и пробивающих себе дорогу в крепостнической России, уходя к идеализируемому историческому прошлому, к патриархальным общественным формам.

Во всех прочих своих произведениях 30-х и начала 40-х годов Гоголь в основном избежал ложной тенденциозности. Он избежал её прежде всего благодаря своей исключительной наблюдательности и "творческому такту", благодаря своему чисто творческому таланту, который явно преобладал в нём над его отвлечённым гражданско-моралистическим мышлением. Гоголь создавал свои образы путём творческих умозаключений, опираясь при этом прежде всего на непосредственные наблюдения над жизнью - над жизнью русских и украинских помещиков и чиновников, над характером их отношений, поведения, мышления.

Характерен в этом смысле разговор Гоголя с С. Т. Аксаковым, происшедший ещё в 1832 г., вскоре после выхода в свет "Вечеров". В ответ на замечание Аксакова, что "у нас писать не о чем", так как "в свете всё так однообразно, гладко, прилично и пусто...", Гоголь посмотрел на него "как-то значительно" и сказал, что, по его мнению, "это неправда", что "комизм кроется везде", что "живя посреди него, мы его не видим", но что "если художник перенесёт его в искусство, на сцену, то мы сами над собой будем валяться со смеху и будем дивиться, что прежде не замечали его"^*. Гоголь творил именно так. Он замечал комизм в повседневной жизни и, переосмысливая его, углублял до юмора и сатиры. Он делал комическое элементом своих юмористических и сатирических образов, доводя их тем самым до предела насыщенности и выразительности.

^* (С. Т. Аксаков, История моего знакомства с Гоголем, М., 1890.)

Когда Гоголь, мысленно углубляясь через комическое до существенных противоречий человеческих характеров, воплощал их в своих сюжетах, - огромное значение имел для него при этом творческий опыт передовой русской литературы с её реалистическими достижениями.

Особенно большую роль здесь, несомненно, сыграли комедии Фонвизина, которые Гоголь сам играл на школьной сцене, басни и комедии Крылова, "Горе от ума" Грибоедова и, наконец, реалистические создания Пушкина. В своём творческом развитии, столь оригинальном и своеобразном, Гоголь был их последователем и преемником в широком смысле этого слова. При чтении "Бориса Годунова" "священный холод" восторга "разливался в душе" молодого Гоголя, конечно, не только от "вечного стиха" Пушкина, но и от того, что сам Пушкин назвал "вольным развитием характеров", а Белинский - "творческим тактом действительности". Тем же принципам следовал в своём творчестве и Гоголь. При этом он чётко уловил тот переход русской литературы к господству прозы, который знаменовал наступление нового, "прозаически-народного" периода её развития.