4

Разоблачение пошлости и эгоистической сущности современного общества, начатое изображением поручика Пирогова, продолжено в повести "Нос". "Нос" самим Гоголем назван "необыкновенно-странным происшествием". Однако фантастически-гротескный сюжет служит здесь лишь средством сатирического разоблачения действительности. Он является как бы фокусом, в котором комически преломлено все пошлое, гнусное, эгоистическое, что отличает дворянско-чиновничье общество. Самая форма сатирического гротеска, немотивированного нарушения привычных связей явлений обыденной жизни, особенно заостряет типичность изображенной действительности, уродливость и порочность общественных отношений, основанных на власти чина над человеком. Гротескно-фантастический сюжет повести умышленно подчеркнут Гоголем. В первоначальной редакции трагикомическое исчезновение носа у майора Ковалева объяснялось как его сновидение ("Впрочем, все это, что ни описано здесь, виделось майору во сне"). Но уже в редакции "Современника" Гоголь отбросил эту мотивировку, предпочитая гротескно заострить сюжет повести и тем самым резче разоблачить нелепость и безобразие всего общественного порядка.

Печатая в 1836 году в "Современнике" повесть Гоголя, Пушкин в своем примечании отметил ее "оригинальность" как одно из существенных качеств повести: "Н. В. Гоголь долго не соглашался на напечатание этой шутки, но мы нашли в ней так много неожиданного, фантастического, веселого, оригинального, что уговорили его позволить нам поделиться с публикою удовольствием, которое доставила нам его рукопись. Изд."^*. Эта пушкинская оценка "Носа" тем существеннее, что "друзья" Гоголя из реакционного лагеря решительно отвергли эту повесть. "Нос" первоначально был прислан писателем Погодину для помещения в "Московском наблюдателе", но московские "любомудры", стоявшие на позициях идеалистической эстетики, отказались ее напечатать. Впоследствии Белинский подчеркивал, что этот "журнал отказался принять в себя повесть Гоголя "Нос" по причине ее пошлости и тривиальности"^**.

^* ("Современник", 1836, т. III, стр. 54.)

^** (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, стр. 410.)

В повести "Нос" Гоголь направил свою сатиру на разоблачение пошлости, фальши, нравственной нечистоплотности чиновничьего мирка, создав образ глубокого обобщающего значения - майора Ковалева. Уже Белинский отметил эту полноту типического содержания образа: "...он есть не майор Ковалев, а майоры Ковалевы, так что после знакомства с ним, хотя бы вы зараз встретили целую сотню Ковалевых, - тотчас узнаете их, отличите среди тысячей"^*. Однако эта типичность достигнута не изображением массовидности майора Ковалева, а, наоборот, подчеркнута заострением гротескно-фантастического "необычайного происшествия", с ним происшедшего.

^* (Там же, т. IV, стр. 73.)

В "Носе" Гоголь с необычайной силой и злостью изобразил "пошлость пошлого человека", с особенной полнотой раскрыв то свойство своего таланта, которое уже сказалось в "Повести о том, как поссорился..." и в "Невском проспекте". Это свойство исчерпывающе определил Пушкин, сказав, что "еще ни у одного писателя не было этого дара выставлять так ярко пошлость жизни, уметь очертить в такой силе пошлость пошлого человека, - чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно в глаза всем". Эти слова Пушкина, приведенные Гоголем в "Авторской исповеди", с наибольшей полнотой определяют значение "Носа" и, в частности, образа майора Ковалева. С тем именно, чтобы "крупно" "в глаза всем" показать "мелочь", пошлость во всех ее проявлениях, Гоголь и обратился к гротескному сюжету, позволившему с особенной остротой и типической силой разоблачить те отвратительные черты хамства, бесстыдной наглости и тупого эгоизма, которые отличали представителей николаевской монархии.

Майор Ковалев является одним из тех праздных и наглых тунеядцев и карьеристов, фланирующих по Невскому проспекту, которых Гоголь уже называл в своей повести в числе тех, кто "показывает" на этой выставке человеческого тщеславия "греческий прекрасный нос", как основную (и единственную) достопримечательность своей личности. Подобно поручику Пирогову, а затем гениально полному гоголевскому образу - Хлестакову, Ковалев считает, что он призван лишь "срывать цветы удовольствия". Он герой времени, вернее безвременья, - наглый и циничный искатель чинов и выгодной женитьбы, порождение бюрократических канцелярий, бессовестной лжи и мерзости всего режима и вместе с тем его опора.

Создавая портрет Ковалева, Гоголь подчеркивает в нем наглое самодовольство и тщеславие, выделяя такие черты наружности, которые особенно полно раскрывают его внутреннее ничтожество: "Майор Ковалев имел обыкновение каждый день прохаживаться по Невскому проспекту. Воротничок его манишки был всегда чрезвычайно чист и накрахмален. Бакенбарды у него были такого ро-да, какие и теперь еще можно видеть у губернских, поветовых землемеров, у архитекторов, и полковых докторов, также у отправляющих разные полицейские обязанности и вообще у всех тех мужей, которые имеют полные, румяные щеки и очень хорошо играют в бостон: эти бакенбарды идут по самой средине щеки и прямехонько доходят до носа". В Петербург майор Ковалев прибыл "по надобности": "искать приличного своему званию места" или выгодной женитьбы с двумя стами тысяч капиталу. Фанфаронство самоуверенного чинуши, его забота о своей внешности, постоянно подчеркиваемые Гоголем, делают особенно непоправимой для майора Ковалева утрату носа, выключая его обладателя из круга благонамеренных и "почтенных" лиц, к которому он себя причисляет.

Нос для Ковалева своего рода символ порядочности и благонамеренности. Потеря носа, кроме того, дает повод для неблаговидных подозрений о нравственных достоинствах Ковалева, тем более основательных, что майор отличался слабостью к женскому полу. Частный пристав, к которому обращается майор Ковалев за содействием, отчитывая его, заявляет, что "у порядочного человека не оторвут носа и что много есть на свете всяких майоров, которые не имеют даже и исподнего в приличном состоянии и таскаются по всяким непристойным местам". Эти слова пристава особенно болезненно воспринимаются Ковалевым, который "мог простить все, что ни говорили о нем самом, но никак не извинял, если это относилось к чину или званию. Он даже полагал, что в театральных пьесах можно пропускать все, что относится к обер-офицерам, но на штаб-офицеров никак не должно нападать". В этой характеристике Гоголь зло высмеивает самые типические проявления николаевской реакции: власть чина и мундира, цензурные притеснения. В Ковалеве выражены типические черты преуспевающего подлеца, блюстителя бюрократического "порядка", который при благоприятном повороте фортуны несомненно станет одним из наиболее рьяных приспешников реакции.

Неоднократно указывалось на то обстоятельство, что в начале 30-х годов в журналах появлялся ряд переводных заметок и повестей, затрагивавших тему пропажи носа^*. Однако все эти аналогии настолько не существенны и далеки от широкого сатирического замысла повести Гоголя, что никак не могут претендовать на какое-либо "влияние". Нелепые анекдоты и рассказы о пропажах и восстановлениях носов, доверчиво принимавшиеся современным читателем, служат для Гоголя материалом для пародии, средством обличения и разоблачения тупости и пошлости столичного общества. Выпады в повести против "Северной пчелы", в которой чиновник газетной экспедиции советует напечатать извещение о пропаже носа, комическая сцена беседы Ковалева с невозмутимым доктором, рекомендующим хранить нос в банке со спиртом и показывать любопытным "за порядочные деньги", похождения носа в столице - все это пародирует анекдотическую литературу о носах, рассчитанную на убогие интересы обывателей, рисует низкий духовный уровень столичного общества.

^* (В. В. Виноградов, Эволюция русского натурализма, Л. 1929, стр. 7-88.)

В сатире Гоголя все реально, сохранены жизненные пропорции и детали, благодаря чему фантастика, гротеск приобретают разоблачительно-сатирический характер. Здесь нет ничего общего с Гофманом, для которого фантастика является отрицанием реальности, утверждением "двупланности" мира, его мистической "призрачности". Путем гоголевского сатирического гротеска пойдет позднее Салтыков-Щедрин, широко применяя гиперболический образ и гротескную фантастику в "Истории одного города". Уже в самом сюжете скрыт глубокий смысл, дана сатирически обобщенная и острая пародия, разоблачающая общественные отношения, реакционно-бюрократический "порядок" николаевской монархии. Нос приобретает самостоятельное существование и обличие действительного статского советника, и майор Ковалев должен с почтением и трепетом выслушивать от него выговор. В этой смешной нелепице остро вышучивается порочность общественных отношений, основанных на раболепном отношении к чину. Нос уже не часть лица майора Ковалева, а важный "чин", статский советник, в шляпе с плюмажем, разъезжающий в собственной карете!

В "Носе" Гоголь во многом развивает те принципы сатирического гротеска, которые были осуществлены Пушкиным в "Гробовщике". Фантастика сюжета в обоих случаях способствует заострению сатирического изображения реальной действительности. Ирония автора, его насмешка над кичливостью и тщеславием "хозяев жизни" становится особенно выпуклой, переходит в острую сатиру, когда "герои" его предстают не в своем обыденном состоянии, не в бытовой повседневной привычности и внешней "порядочности" их поведения и поступков, а в гротескно-сатирическом превращении. Похождения майора Ковалева, столь неожиданно лишившегося носа, не просто цепь комических эпизодов и приключений, они дают возможность показать острые сатирические зарисовки столичного общества. Казанский собор, квартира частного пристава, газетная контора - все это весьма реальные картины того общества, которое в таком гротескно-сатирическом аспекте показано Гоголем.

Острота гоголевской сатиры привела в негодование царскую цензуру, запретившую наиболее резкие обличительные места и вынудившую Гоголя перенести в печатном тексте место встречи Ковалева с его носом из Казанского собора в гостиный двор. К числу таких запрещенных мест принадлежит и саркастически-ядовитое изображение взяточничества полицейских "чинов". Здесь, как и всюду, Гоголь, казалось бы, в отдельном, бытовом случае обнажает социальную типичность явления - в самой обыденности, повседневности изображаемого им раскрывается гнилость и мерзость всего строя с его взяточниками-полицейскими и подлецами из числа "значительных особ". Перед нами проходит галерея царских чиновников, полицейских и прочих представителей николаевской монархии, втянутых в историю с носом майора Ковалева. Великолепна сцена посещения майором Ковалевым частного пристава, "чрезвычайного охотника до сахару", вся передняя которого "была установлена сахарными головами, которые нанесли ему из дружбы купцы": "Частный был большой поощритель всех искусств и мануфактурностей; но государственную ассигнацию предпочитал всему. "Это вещь, - обыкновенно говорил он, - уж нет ничего лучше этой вещи: есть не просит, места займет не много, в кармане всегда поместится, уронишь - не расшибется".

Типичность социально значимой детали, остро и ярко передающей существенные стороны действительности, сказалась и в сцене газетной экспедиции, где в самом перечне даваемых объявлений сквозит сатирическая тенденция, негодующее обличение дворянского крепостнического общества. В принесенных в экспедицию объявлениях в ряду других значится и продажа "малоподержанной коляски", и объявление о том, что отпускалась в услужение "дворовая девка 19 лет, упражнявшаяся в прачешном деле, годная и для других работ". В первоначальной редакции обличительный смысл этого объявления подчеркнут еще резче: "Там отдавалась здоровая девка 19 лет, упражнявшаяся в прачешном деле, годная и для других работ в доме, у которой уже несколько зубов недоставало во рту". Недостача зубов несомненно объяснялась соответствующим обращением владельцев этой "здоровой девки", продаваемой точно так же, как и "молодая горячая лошадь в серых яблоках, семнадцати лет от роду".

Благополучное завершение истории с носом Ковалева, принесенным в тряпочке квартальным и в конце концов водворившимся на прежнее место, лишь усиливает сатирический эффект повести. Неизменный "порядок" вещей восстанавливается - торжествует благонамеренная пошлость и показное "благолепие". Такова "мораль" повести. Майор Ковалев, заполучив обратно свой нос и обретя свою прежнюю самоуверенность, несомненно добьется и выгодного места и женитьбы на кругленьком капитальце, заведет новые интрижки и пойдет в гору, как и положено таким самодовольным, "преданным" престолу чиновникам.