6

Злое, враждебное человеку начало в "Вечерах" принимает нередко мистифицированно-фантастические формы. Изменник-колдун, отщепенец и предатель своего народа, Басаврюк, толкающий на преступление Петра в "Вечере накануне Ивана Купала", ведьма - все это образы, созданные народным представлением о враждебных человеку, злых силах^*. Но во всех этих случаях при всей фантастичности манеры изображения этих демонических, преступных начал Гоголь показывает как основную причину зла - отпадение от народа, от коллектива. Нарушая нравственные законы народной жизни, вступив на путь индивидуалистического обособления, удовлетворения своих эгоистических личных интересов, человек теряет связь с коллективом, становится носителем злого, демонического начала. Если "нечистая сила" обычно рисуется писателем насмешливо-пародийными чертами, то отщепенцы-преступники окружаются атмосферой таинственности, мистического ужаса. В таких повестях, как "Страшная месть" и "Вечер накануне Ивана Купала", зловещий мистический колорит с особенной резкостью подчеркивает губительную власть враждебных народу сил. В идейнохудожественной структуре "Вечеров на хуторе близ Диканьки" это противопоставление ясного, оптимистического, жизнеутверждающего начала - трагическому, демоническому и определяет внутренний конфликт книги.

^* (См. Г. А. Абрамович, "Народная мысль в "Вечерах на хуторе близ Диканьки", Ученые записки Московского Областного Педагогического института, т. XIII, Труды кафедры русской литературы, вып. 1-й, М. 1949. Однако никак нельзя согласиться с автором в явно преувеличенном значении, придаваемом им "мотиву рода".)

Отпадение от народных основ, от жизни и интересов коллектива, противопоставление личного блага общему, - ведет к одиночеству, изоляции личности, к преступлению. В "Вечере накануне Ивана Купала" черты реальной действительности, социальные противоречия, приобретают особенную остроту. В повести рассказывается о печальной жизни и горькой судьбе крестьянина-бедняка Петра Безродного, батрачившего у богатого казака Терентия Коржа. Петро влюбляется в красавицу Пидорку, дочку Терентия Коржа, но препятствием к его счастью является бедность - богатей-казак не отдает свою дочь за нищего батрака. Таким образом, в основе повести, определяя и ее сюжетный конфликт и распределение красок, лежит социальное противоречие, вполне жизненное и реальное.

Добиться руки любимой девушки возможно лишь при помощи богатства. Это и толкает бедняка Петра на преступление. Он соблазняется дьявольским предложением добыть золото ценою убийства. "Нет, не видеть тебе золота, покамест не достанешь крови человеческой!" - говорит ему ведьма, и он убивает "безвинного ребенка" Ивася, маленького братца Пидорки. Получив ценой преступления богатство, Петро не обретает желаемого счастья. Женившись на Пидорке, зажив с нею, "словно пан с панею", он не может вытерпеть мучений заглушаемой совести: "Как будто прикованный, сидит посереди хаты, поставив себе в ноги мешки свои. Одичал; оброс волосами; стал страшен; и все думает об одном, все силится припомнить что-то, и сердится, и злится, что не может вспомнить". Да и самое богатство оказалось призрачным и, когда Он вспомнил свое преступление, червонцы в мешках превратились в битые черепки.

Это осуждение жестокой власти "золота", эгоистического, собственнического начала, разлагающего простую и цельную жизнь народа, дано Гоголем в форме народной легенды, в которой народные представления о сущности зла персонифицированы в фантастических образах дьявольской силы. Герой повести, совершающий во имя богатства ужасное преступление, является исключением в народной среде, отщепенцем. Писатель не мог наделить его теми же народно-эпическими чертами, которыми он наделяет кузнеца Вакулу или других положительных персонажей. В таких повестях, как "Вечер накануне Ивана Купала" и "Страшная месть", фантастика приобретает черты народной легенды, проникнута глубоким философским смыслом. Трагическая идея "Вечера накануне Ивана Купала" и "Страшной мести" так же тесно связана с фольклором, с народным представлением о нравственном долге человека. В народных сказках и легендах "нечистая сила" обычно олицетворяет злое, антинародное начало в самой действительности, является выражением жестокости и корыстолюбия, чуждых народу, присущих господствующим классам. В сказках и легендах о кладах, к которым обратился Гоголь при создании "Вечера накануне Ивана Купала", нечистый дает людям золото, в обмен на душу^*. Басаврюк (в первой редакции - Бисаврюк, от украинского "бис", то есть бес), "бесовский человек", соблазняет бедняка Петра обещанием показать клад, но этот бесовский клад оплачивается ценой крови невинного ребенка. Таким образом, корыстное чувство, жажда богатства, хотя они и внушены Петру его безвыходным положением и любовью к Пидорке, приводят к преступлению, к нарушению самых священных основ народной морали.

^* (П. Иванов, Народные рассказы о кладах, "Харьковский сборник", IV, Харьков 1890, отд. II.. М. А. Шангин, Демон-кладовщик, "Советская этнография", 1934, № 4, стр. 109-112.)

В "Вечере накануне Ивана Купала" реалистические сцены народной жизни сменяются фантастически-Таинственным колоритом, изображением ужасов, в духе романтической поэтики. Начало повести выдержано в том же бытовом, сказовом стиле, что и остальные повести, как рассказ дьячка Фомы Григорьевича. Там же, где рассказчик переходит к описанию преступления Петра, убийства им Иваси, повествование теряет свой бытовой, юмористический характер. Рассказчик обращается здесь к эмоционально-книжному описанию в духе романтической поэтики ужасов: "Глаза его загорелись... ум помутился... Как безумный, ухватился он за нож, и безвинная кровь брызнула ему в очи... Дьявольский хохот загремел со всех сторон. Безобразные чудища стаями скакали перед ним". Здесь и чудовищная старуха ведьма с лицом сморщенным, как печеное яблоко, и дитя, закрытое белою простынею. Ведьма, вцепившись руками в обезглавленный труп, пьет из него кровь. Мотивы балладной фантастики переплетаются в этих эпизодах с мотивами народной легенды.

Несмотря на включение в повесть этих фантастических мотивов, "Вечер накануне Ивана Купала" примыкает к остальным повестям "Вечеров", передавая народное предание, в котором выражено осуждение корыстолюбия и власти золота. "Вечер накануне Ивана Купала" имеет подзаголовок "Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви" и повествование окрашено тем же народным юмором, что и другие рассказы Фомы Григорьевича.

В еще большей мере этот характер старинной легенды выдержан в повести "Страшная месть", напечатанной в первом издании "Вечеров" с подзаголовком "старинная быль"^*. "Страшная месть" - историко-героическая повесть-поэма, выделяющаяся своим характером и темой среди повестей "Вечеров". В ней сказался горячий интерес писателя к прошлому Украины, его обращение к тем героическим событиям народной жизни, которые связаны были с борьбой украинского народа с польской шляхтой.

^* (Следует отметить, что и "Страшная месть" первоначально предварялась особым вступлением от лица рассказчика, мотивировавшим ее включение в "Вечера" как народное предание, пересказанное одним из знакомых пасичника: "Вы слышали ли историю про синего колдуна? Это случилось у нас за Днепром. Страшное дело. На тринадцатом году слышал я это от матери, и я не умею сказать вам, но мне все чудится, что с этого времени спало с сердца моего немного веселья". Рассказчик этой легенды здесь не назван, но, судя по его обращению к Фоме Григорьевичу и Тарасу Ивановичу съездить в Киев на богомолье, он принадлежит к числу почтенных-пожилых людей. Впоследствии, в окончательном тексте это предисловие отброшено Гоголем, возможно потому, что героико-эпический "сказ" повести не соответствовал бытовому облику рассказчика.)

"Страшная месть" отразила интерес Гоголя к прошлому Украины, сказавшийся и в написанном несколько раньше, незавершенном историческом романе - "Гетьман" и в ряде исторических набросков ("Кровавый бандурист"). Для создания этих исторических повестей Гоголь обратился к столь любимым им украинским песням, "думам" и преданиям. Основной мотив повести о колдуне - предателе своей родины близок к фольклорным сказаниям о "великом грешнике", хотя и не совпадает с ними. Сочетая в "Страшной мести" события реальной истории со сказочными и фантастическими мотивами, Гоголь во многом ослабил и заслонил этим историческую основу повести. Но героическое начало, пафос свободолюбивой борьбы украинского народа с польскими панами-поработителями определил ее народно-эпический характер и поэтический склад, намечая пути патриотическому эпосу "Тараса Бульбы". Именно поэтому и видел Белинский в "Страшной мести" соответствие "Тарасу Бульбе", отмечая, что "обе эти огромные картины показывают, до чего может возвышаться талант г. Гоголя"^*.

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. II, стр. 230.)

"Страшная месть", разрешенная в плане фантастической романтики, однако отличается от исторического эпоса "Тараса Бульбы", в котором Гоголь показал типические характеры и события исторического прошлого Украины. В "Страшной мести" на первом плане этические проблемы, трагические события, которые увлекали молодого Гоголя своей романтической эффектностью и яркостью поэтических красок. "Страшная месть" - прежде всего поэтическая, красочная легенда, "быль" о славном прошлом Украины, о ее доблестном казачестве и хищных и преступных ее врагах.

В центре повести образ защитника родины - казачьего полковника Данилы Бурульбаша (в черновом тексте он даже назван был Данило Бульбашка, совпадающей с фамилией Тараса Бульбы). Мужественный облик Данилы Бурульбаша предвещает Тараса и других "лыцарей" Запорожской Сечи. Данило стоит за вольность своей родины, и оттого так ненавистен он ее врагам. Он не боится "ни чертей, ни ксендзов", подобно доблестным героям украинских дум, мотивами и сравнениями которых так часто пользуется Гоголь. Данило Бурульбаш прежде

всего живет мыслью о родине. Он горюет о том, что "Порядку нет на Украине: полковники и есаулы грызутся, как собаки, между собою. Нет старшей головы над всеми. Шляхетство наше все переменило на польский обычай, переняло лукавство... продало душу, принявши унию..."

Негодованием и презрением проникнуто описание авантюристического, разбойного нападения польских феодалов на украинские земли: "Паны веселятся и хвастают, говорят про небывалые дела свои, насмехаются над православьем, зовут народ украинский своими холопьями, и важно крутят усы, и важно, задравши головы, разваливаются на лавках..." Коварной, захватнической политике польских панов противостоит простой и мужественный героизм Данилы и казаков, защищающих свою ..отчизну.

Картина битвы Бурульбаша с польскими панами предвещает уже эпические сцены "Тараса Бульбы", показана в духе народного эпоса, звучит как героическая песня-былина: "Как птица, мелькает он там и там; покрикивает и машет дамасской саблей, и рубит с правого и левого плеча. Руби, козак! гуляй, козак! Тешь молодецкое сердце; но не заглядывайся на золотые сбруи и жупаны: топчи под ноги золото и каменья! Коли, козак! гуляй, козак! Но оглянись назад: нечестивые ляхи зажигают уже хаты и угоняют напуганный скот. И, как вихорь, поворотил пан Данило назад, и шапка с красным верхом мелькает уже возле хат, и редеет вокруг его толпа. Не час, не другой бьются ляхи и козаки. Не много становится тех и других". Прекрасен и величественен подвиг во имя родины. В нем обретает человек свою силу и душевную красоту. Но наряду с патриотической героикой в "Страшной мести" показан и отщепенец от народа, злобный предатель родины - колдун, отец Катерины. Колдун выступает как враг своего народа, нарушитель самых священных связей и нравственных основ. Он заключает союз с врагами родины, изменяет вере своих отцов, попирает обычаи, мораль и чувства, свойственные народу. Колдун - убийца жены, дочери, внука, зятя, питает противоестественную страсть к родной дочери. Образ колдуна показан Гоголем в тонах трагического гротеска, мрачной фантастики, олицетворяя демоническую силу, врывающуюся в мирную человеческую жизнь. Колдун-отщепенец и есть проявление того жестокого, антинародного начала, которое несет с собой эгоистическое противопоставление личности коллективу, стремление к власти, к обогащению.

Пользуясь мотивами народных легенд, Гоголь разоблачает мерзкую натуру предателя, говорит о том самом страшном преступлении - предательстве родины, которое не может найти прощения и забвения даже по прошествии веков: "Сидит он за тайное предательство, за сговоры с врагами православной русской земли продать католикам украинский народ и выжечь христианские церкви", - говорится о преступлениях колдуна. "Страшная месть" кончается картиной, превосходящей ужасы дантовского ада - на дне безвыходной пропасти мертвецы грызут мертвеца. Таков удел предателя.

Поэтика народных эпических песен широко использована Гоголем. Самый ритмический строй "Страшной места" звучит как народная "дума", как речитатив сказителя-бандуриста. Народность замысла определяет характер образов повести, ее сравнений, эпитетов, ее ритмический строй: "Приехал на гнедом коне своем и запорожец Микитка прямо с разгульной попойки с Перешляя поля, где поил он семь дней и семь ночей королевских шляхтичей красным вином". Смерть Данилы Гоголь описывает, также пользуясь образами народных песен-дум: "Зашатался козаки свалился на землю. Кинулся верный Стецько к своему пану - лежит пан его, протянувшись на земле и закрывши ясные очи. Алая кровь закипела на груди". Народный плач слышен в рыданиях Катерины над телом мужа: "Муж мой, ты ли лежишь тут закрывши очи? Встань, мой ненаглядный сокол, протяни ручку свою! приподымись! Погляди хоть раз на твою Катерину, пошевели устами, вымолви хоть одно словечко!.. Кто же поведет теперь полки твои? Кто понесется на твоем вороном конике? громко загукает и замашет саблей пред козаками?.." Было бы наивным сводить ритмический строй повести к каким-либо стиховым, метрическим закономерностям (как это неоднократно делалось, например, А. Белым), - метрического "размера" в "Страшной мести" нет. Но в то же время ритм фраз, интонационный строй повести близок к народной песне, к эпосу. Ритмическая структура предложений, фразовые зачины и повторы, интонационная мелодия речи - все это идет от народного стиха. Не следует забывать, однако, что народный стих, стих украинских дум, плачей, "Слова о полку Игореве" также не подчинен правильной метрической схеме. Тем самым и связь между ним и прозой Гоголя особенно органична и непосредственна.

Если основная патриотическая тема повести раскрывается в образах Данилы, Катерины, казаков и осуществлена стилевыми средствами народно-героического эпоса, то образ предателя-колдуна разрешен Гоголем в плане романтически-ужасного гротеска. Отсюда и два стилевых плана, тесно сплетенных друг с другом и в то же время контрастных. Мысль о вине человека, отпавшего от коллектива, изменившего своему народу, Гоголь в "Страшной мести" выразил в романтически-условных образах, удалившись от той реалистической основы, которая определяла жизненность повестей "Вечеров". Отвлеченная, этически-религиозная постановка этой проблемы, разрешение ее в плане распада родовых связей - привело писателя к тому, что его идея оказалась воплощенной в романтическую форму. Это сказалось и в нагромождении ужасов, в фантастических превращениях колдуна. В самом начале повести, когда есаул благословил молодых священными иконами, колдун преображается: "...вдруг все лицо его переменилось: нос вырос и наклонился на сторону, вместо карых, запрыгали зеленые очи, губы засинели, подбородок задрожал и заострился, как копье, изо рта выбежал клык, из-за головы поднялся горб, и стал козак - старик". Мерзкая сущность предателя, его духовное уродство реализуются в этом превращении, проявляются в страшной и безобразной внешности.

Непонимание подлинных исторических причин распада народных основ приводило писателя к мистифицированному представлению, к показу "демонического" начала в его иррациональной, фантастической форме.

В повести особенно большое значение приобретает роль пейзажа. Описание Днепра, как и в народном эпосе, оттеняет смысл происходящего. Природа как бы принимает участие в судьбе Данилы, выражая чувства, свойственные народу. Картина Днепра подкупает могучей эпической силой, передает величие и красоту родины: величавый и прекрасный Днепр становится как бы поэтическим символом, проходящим через всю повесть. Когда в начале повести возвращается к себе на хутор из Киева пан Данило, то уже здесь в описании Днепра выступает тревожная тема угрозы, нависшей над родиной. Свет месяца придает берегам могучей реки призрачный, колдовской колорит: "Будто дамасскою дорогою и белою, как снег, кисеею покрыл он гористый берег Днепра, и тень ушла еще далее в чащу сосен". Эта тень нависает над мирным благополучием Данилы и Катерины; печалью, недобрым предчувствием, полны их думы: "Днепр серебрился, как волчья шерсть середи ночи". Вот Данило идет к замку и видит там превращение злобного колдуна. И здесь "глухо шумит" Днепр, "он, как старик, ворчит и ропщет; ему все не мило; все переменилось около него..."

Вслед за сценой гибели Данилы Бурульбаша и плачем овдовевшей Катерины следует знаменитое описание Днепра, с еще большей силой оттеняющее патриотическую тему повести. Днепр здесь - символ родины, могучей и непримиримой, величественной и прекрасной: "Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет; ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, идет, или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру". Этот и величавый и спокойный Днепр, которому нет равной реки в мире, становится гневным и бурным, словно разделяя горе Катерины, горе народа, стремясь отомстить предателю: "Когда же пойдут горами по небу синие тучи, черный лес шатается до корня, дубы трещат, и молния, изламываясь между туч, разом осветит целый мир - страшен тогда Днепр!"

"Страшная месть" - своего рода поэма в прозе. В ней с особой силой сказался поэтический дар Гоголя, его влюбленность в слово. Образцом этой музыкальности, богатства и вместе с тем живописной выразительности является приведенное здесь описание Днепра. В нем особенно наглядны лирические тенденции гоголевской прозы, ее эмоционально-поэтическая насыщенность.

Белинский осудил как в "Страшной мести", так и в "Вечере накануне Ивана Купала" те мистические мотивы, которые связаны были с архаическими, пережиточными чертами в народном миросозерцании и оказались чужды реалистическому характеру творчества Гоголя: "Что непосредственность творчества нередко изменяет Гоголю, или что Гоголь нередко изменяет непосредственности творчества,- писал Белинский,- это ясно доказывается его повестями (еще в "Вечерах на хуторе"), "Вечером накануне Ивана Купала" и "Страшною местью", из которых ложное понятие о народности в искусстве сделало какие-то уродливые произведения, за исключе-нием нескольких превосходных частностей, касающихся до проникнутого юмором изображения действительности"^*. Однако, осуждая "уродливые" тенденции этих повестей, их отрыв от действительности, Белинский в тоже время видел в "Страшной мести" и те положительные героические черты, которые позволили ему сопоставить эту повесть с "Тарасом Бульбой".

^* (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. II, стр. 439.)