3

В "Миргороде" Гоголь выступил как зрелый художник, первоклассный мастер. В этой книге впервые раскрылась наиболее яркая особенность искусства Гоголя - его умение создавать значительнейший по силе художественного обобщения характер. Многосложная и многокрасочная галерея образов "миргородских" повестей заняла видное место в русской классической литературе.

В "Миргороде" впервые отчетливо определилась главная черта реалистического таланта Гоголя: его чуткость к острым проблемам русской действительности. Именно этим объясняется огромный общественный резонанс, который вызвал "Миргород".

Появление этой книги было встречено реакционной петербургской критикой крайне враждебно. Она порицала писателя за изображение "грязных" сторон действительности. "Библиотека для чтения", снисходительно одобряя в Гоголе "особенное дарование рассказывать шуточные истории", тут же бранила повесть "Вий", в которой якобы "нет ни конца, ни начала, ни идеи"; о "Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" журнал писал: "...мы всегда были того мнения, что она очень грязна"^*. Газета "Северная пчела" по поводу той же повести негодующе вопрошала: "Зачем же показывать нам эти рубища, эти грязные лохмотья, как бы ни были они искусно представлены? Зачем рисовать неприятную картину заднего двора жизни и человечества без всякой видимой цели?"^**.

^* (Библиотека для чтения, 1835, отдел VI, т. 9, с. 33.)

^** (Северная пчела, 1835, № 115, с. 458.)

Ничем не отличались от подобных измышлений и отзывы реакционной московской критики. В марте 1835 года в "Московском наблюдателе" появилась статья С. Шевырева. Внешне благожелательный тон его статьи не мог, однако, скрыть резко отрицательного отношения к основным эстетическим позициям Гоголя. Шевырев видел в писателе лишь автора "хохотливых" повестей, "литератора, который хочет щекотать наше воображение и играть на одних веселых струнах человека"^*.

^* (Московский наблюдатель, 1835, № 2, с. 397.)

В многочисленных статьях критики 30-х годов, посвященных "Миргороду", не было ни слова о новаторском характере гоголевских повестей, об их принципиальном значении для судеб русской литературы. Подобно тому как Пушкину многие критики той поры противопоставляли Бенедиктова, Гоголю ставили в пример "светские" повести Марлинского.

Гоголь, по словам П. В. Анненкова, "стоял совершенно одинокий, не зная, как выйти из своего положения и на что опереться"^*.

^* (Анненков П. В. Литературные воспоминания, с. 174.)

В сентябре 1835 года в журнале "Телескоп" появилась большая статья В. Г. Белинского "О русской повести и повестях г. Гоголя". Это одна из самых замечательных теоретических работ молодого Белинского, по существу - его второе, после "Литературных мечтаний", программное выступление по вопросам русской литературы. Творчество Гоголя рассматривается здесь в свете злободневных вопросов развития современной литературы.

Белинский прямо поставил вопрос: "Что такое г. Гоголь в нашей литературе?" Еще до выхода "Ревизора", задолго до "Мертвых душ" критик увидел в авторе "Миргорода" "главу литературы, главу поэтов". Статья "О русской повести" была началом борьбы Белинского за Гоголя, борьбы, которую он вел на протяжении всей своей жизни.

Произведения Гоголя давали Белинскому и всей демократической России возможность легального обсуждения наиболее жгучих вопросов современности. В самом появлении такого писателя, как Гоголь, критик находил отражение великого исторического факта: возможность созревания в обществе сил, способных вести борьбу за преобразование действительности.

В Гоголе Белинский видит самого выдающегося представителя русской прозы. Отличительные черты повестей Гоголя - простота вымысла, совершенная истина жизни, народность, оригинальность. Критик указывает на необычайную разносторонность дарования Гоголя, на его умение показывать жизнь во всем ее сложном многообразии.

Анализ гоголевского творчества у Белинского обнаженно полемичен. Он полемизировал с "Северной пчелой", "Библиотекой для чтения" и особенно с "Московским наблюдателем" и его критиком Шевыревым. Претендуя на "оригинальность" и "основательность" своей теории, Шевырев пытался искусственно связать реалистическое творчество Гоголя с абстрактно-идеалистическими положениями шеллингианской эстетики, признававшей главной задачей художника отображение "вечной идеи прекрасного". Он отвергал самое важное в повестях Гоголя - реалистический метод, направленный на исследование "низкой" действительности, и вместо этого побуждал писателя рисовать картины "светского быта". Должно надеяться, писал Шевырев, что Гоголь "соберет нам впечатления из той общественной жизни, среди которой живет теперь, и разовьет блистательно свой комический талант в том высшем кругу, который есть средоточие русской образованности"^*.

^* (Московский наблюдатель, 1835, март, кн. 2, с. 403.)

Эти строки были высмеяны Белинским в статье "О русской повести". "В одном журнале, - писал он, - было изъявлено странное желание, чтобы г. Гоголь попробовал своих сил в изображении высших слоев общества: вот мысль, которая в наше время отзывается ужасным анахронизмом!.. Нет, пусть г. Гоголь описывает то, что велит ему описывать его вдохновение, и пусть страшится описывать то, что велят ему описывать или его воля или гг. критики" (I, 307).

Заслугу Гоголя Белинский видел именно в том, что он обратился к изображению "обыкновенного" и "пошлого" и что на этом "низком" материале он сумел создать гениальные произведения искусства. В интересе Гоголя к "низкой" натуре критик усматривал здоровую, демократическую основу его творчества. На протяжении многих лет он жестоко бичевал врагов Гоголя, проповедовавших "светскость и элегантность" в искусстве, пытавшихся одеть литературу в "модный фрак" и "белые перчатки".

Реабилитация "низкой", "грязной" натуры в искусстве означала привлечение внимания писателей к самым трагическим сторонам русской действительности. В конкретно-исторических условиях России с ее невыносимым феодально-крепостническим гнетом и развивающимся освободительным движением народа этот важнейший эстетический тезис Белинского приобретал большое политическое значение.

Призывая не отворачиваться от "низких" сторон жизни, Белинский вел борьбу за превращение русской литературы в могучую революционную силу. Изобразить "пошлое" - значило его обличить, осмеять, унизить.

Общественное значение творчества Гоголя связано с высотой нравственной позиции писателя, стоящего над своими сатирическими героями и возбуждающего к ним отвращение. Быть нравственным, с точки зрения Белинского, значит писать правду о действительности. Критик указывает, что повести Гоголя отличаются "чистейшею нравственностью" и поэтому они должны оказать "сильнейшее и благодетельнейшее влияние на общество".

Молодая, демократическая Россия заявила устами Белинского о своих великих надеждах на Гоголя. Белинский поднял творчество Гоголя, как знамя в борьбе за искусство, близкое и понятное народу, помогающее осмыслить ужас его рабства, беспощадно обличающее его угнетателей, содействующее его социальному освобождению.

Анализируя художественное своеобразие "Миргорода", Белинский уделяет особое внимание проблеме гоголевского юмора, его сущности и своеобразию. Отличительный характер произведений Гоголя Белинский видит в "комическом одушевлении, всегда побеждаемом глубоким чувством грусти и уныния". В этой чеканной формуле выражена одна из важных сторон гоголевского юмора.

Образы Гоголя смешны в своей пошлости и ограниченности. Но эти личные качества его героев обусловлены самой действительностью, поэтому смех, возбуждаемый произведениями Гоголя, переходит в чувство "грусти и уныния". И эта противоречивость не привнесена писателем извне, она - отражение жизни. Белинский пишет: "Такова жизнь наша: сначала смешно, потом грустно!"

Грустно потому, что гоголевские персонажи и воплощаемая ими уродливая действительность слишком явно противоречили представлениям о нормальных условиях жизни, о красоте человеческих отношений. Комическое всегда оборачивается у Гоголя трагическим. Положение народа в крепостнической России придавало этой трагической стороне гоголевского юмора особенно острый социальный смысл. И читатель, вволю насмеявшись над похождениями, скажем, Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, начинает, по словам Белинского, горько улыбаться и грустно вздыхать, когда доходит до трагикомической развязки. А почему? "Вот она, эта тайна поэзии! - восклицает Белинский. - Вот они, эти чары искусства! Вы видите жизнь, а кто видел жизнь, тот не может не вздыхать!.." (I, 298).

Здесь обнаруживается самый важный аспект теории комического у Белинского. Для Шевырева источником гоголевского юмора был ниспосланный писателю свыше "чудный дар". Белинский отвергает это объяснение и дает принципиально иное: комизм, или "гумор", Гоголя имеет своим главным источником самую жизнь. Иными словами, в юморе Гоголя проявилась идейная зрелость реализма русской литературы, ее способность проникать в самые глубины действительности.

Белинскому этот вопрос представляется столь важным, что он счел необходимым вскоре специально вернуться к нему в статье "О критике и литературных мнениях "Московского наблюдателя" (1836) и подробно разобрать ошибочное рассуждение Шевырева о природе гоголевского смеха. Белинский указывает на два типа остроумия: одно из них - пустое, ничтожное, мелочное - основано на игре словами; другое - серьезное и глубокое - является результатом способности "видеть вещи в настоящем виде, схватывать их характеристические черты, выказывать их смешные стороны". Этот тип остроумия "приобретается горькими опытами жизни" или бывает следствием "грустного взгляда на жизнь". Вот почему "оно смешит, но в этом смехе много горечи и горести". Это остроумие не каламбура или мадригала, - это "сарказм, желчь, яд".

Юмор Гоголя Белинский относит, разумеется, к этой, второй категории комизма: "Его повести смешны, когда вы их читаете, и печальны, когда вы их прочтете". Сила юмора Гоголя в "удивительной верности изображения жизни", в том, что "представляет вещи не карикатурно, а истинно" (II, 136-137).

Именно здесь был корень спора с Шевыревым. Последний утверждал, что Гоголь наделен способностью комически воспринимать те или иные явления действительности. Отсюда неизбежно следовал вывод, что комизм - это нечто субъективное, привносимое Гоголем в действительность. Точка зрения Белинского была совершенно противоположна: гоголевский юмор связан прежде всего с умением писателя воспринимать вещи в их истинном виде, иными словами, он - результат поразительно верного воспроизведения жизни. Комизм не привносится Гоголем в действительность, но является ее, так сказать, собственным порождением и отражением ее самой, ее ненормальных, уродливых, пошлых сторон. Белинский так и пишет: сущность гоголевского комизма состоит "не в способности или направлении автора находить во всем смешные стороны, но в верности жизни" (I, 298).

Итак, первое свойство "гумора" Гоголя - верность действительности. Но этого мало. Белинский вскрывает и вторую его особенность: обличительный характер. "Гумор" Гоголя проникнут пафосом разоблачения действительности, он "не щадит ничтожества, не скрывает и не скрашивает его безобразия, ибо, пленяя изображением этого ничтожества, возбуждает к нему отвращение" (I, 298). В "гуморе" необычайно ярко проявился характер гоголевского реализма, его наиболее активный элемент.

В статье "Общее значение слова литература" Белинский говорит о юморе как о "могущественнейшем орудии духа отрицания, разрушающего старое и приготовляющего новое" (V, 645). "Гумор" Гоголя обладал колоссальной разрушительной силой. "Смех, - отмечал Герцен, - одно из самых сильных орудий против всего, что отжило и еще держится, бог знает на чем, важной развалиной, мешая расти свежей жизни и пугая слабых" (XIII, 190).

Гоголевская сатира содействовала воспитанию сознательного отношения к действительности. В глазах Белинского она была выражением зреющего самосознания народа, который уже не только не боится прямо и смело взглянуть на своего врага, но и смеется над ним. "Смех - великое дело, - писал Гоголь, - он не отнимает ни жизни, ни имения, но перед ним виновный, как связанный заяц" (VIII, 186).

Но в юморе Гоголя, полагал Белинский, выражен не только пафос отрицания, но и "созерцание идеальной действительности", т. е. положительный идеал. Как позднее писал критик, Гоголь оружием юмора "служит всему высокому и прекрасному, даже не упоминая о них, но только верно воспроизводя явления жизни, по их сущности противоположные высокому и прекрасному, - другими словами: путем отрицания достигая той же самой цели, только иногда еще вернее, которой достигает и поэт, избравший предметом своих творений исключительно идеальную сторону жизни" (IX, 547).

Теория юмора, созданная Белинским, имела выдающееся значение: во-первых, она подчеркивала критическое направление гоголевского реализма, вскрывая при этом глубокое своеобразие художественного вйдения мира писателем; во-вторых, она ясно указывала Гоголю пути его дальнейшего творческого развития, ориентируя на необходимость еще большего усиления обличительного начала; и, в-третьих, эта теория помогла, как мы увидим ниже, самому Гоголю правильно осмыслить проблему смеха, как важнейшую категорию эстетики.

Белинский видел в Гоголе "поэта жизни действительной", - это означало не только признание молодого писателя, но и утверждение реализма, как единственно возможного и плодотворного пути развития русской литературы.

Уже первыми своими статьями Белинский раскрыл читателю объективное значение творчества Гоголя и помог самому писателю глубже осознать смысл своих произведений.

О роли Белинского в истолковании творчества Гоголя говорил в своих воспоминаниях Гончаров: "Без него, смело можно сказать, и Гоголь не был бы в глазах большинства той колоссальной фигурой, в какую он, освещенный критикой Белинского, сразу стал перед публикой"^*.

^* (Белинский в воспоминаниях современников. М., 1948, с. 388.)

После статей Белинского, посвященных гоголевским повестям, вопрос об отношении к Гоголю приобрел большое общественное значение. Белинский и Гоголь подверглись яростным нападкам со стороны "Северной пчелы" Булгарина, "Библиотеки для чтения" Сенковского и других реакционных изданий. Причем Белинский и Гоголь стали упоминаться рядом, как идейные и литературные единомышленники.

В этом отношении не лишено интереса выступление критика Я. Неверова, примыкавшего к наиболее правому крылу кружка Станкевича. Неверов упрекал Белинского в чрезмерном пристрастии к Гоголю и высказывал свое несогласие с высокой оценкой "реальной поэзии", данной Белинским. Неверов писал: "Достоинство, прелесть большей части повестей Гоголя неоспоримы; но ставить их выше всего, наравне с самыми драгоценнейшими, высочайшими творениями человеческого гения есть преувеличение, понятное, впрочем, в том, кто нашел писателя, удовлетворяющего его собственным понятиям об искусстве"^*.

^* (Неверов Я. М. Обозрение русских газет и журналов за первую половину 1835 года. - Журнал Министерства народного просвещения, 1836, VIII, с. 433.)

Сам Гоголь был, по словам Анненкова, "более чем доволен, он был осчастливлен" суждениями Белинского о своих повестях. По свидетельству того же мемуариста, писатель обратил особое внимание "на определение качества истинного творчества", данное в статье "О русской повести"^*.

^* (Анненков П. В. Литературные воспоминания, с. 175.)

По-видимому, речь идет о тех "верных, необманчивых признаках творчества", на основании которых Белинский называл Гоголя поэтом жизни действительной.

В своих ранних критических выступлениях о Гоголе Белинский вскрыл новаторское значение его произведений, показав, как глубоко проникал писатель в тайники действительности и реалистически правдиво отражал самую сущность общественных отношений. На художественном материале гоголевского творчества критик разрешал актуальные проблемы реалистической эстетики, имевшие выдающееся значение для последующих судеб русской литературы.