Гоголь М. И., 24 сентября 1829

1829-го сентября 24 <Петербург>.

С ужасом читал я письмо ваше, пущенное 6-го сентября. Я всего ожидал от вас: заслуженных упреков, которые еще для меня слишком милостивы, справедливого негодования и всего, что только мог вызвать на меня безрассудный поступок мой... Но этого я никогда не мог ожидать: как! вы могли, маминька, подумать даже, что я добыча гнусного разврата, что нахожусь на последней степени унижения человечества! Наконец решились приписать мне болезнь, при мысли о которой всегда трепетали от ужаса даже^* самые мысли мои! В первый раз в жизни, и дай бог, чтобы в последний, получил я такое страшное письмо. Мне казалось всё равно, как будто я слышу проклятие. Как вы могли подумать, чтобы сын таких ангелов-родителей мог быть чудовищем, в котором не осталось ни одной черты добродетели! Нет, этого не может быть в природе. Вот вам мое признание: одни только гордые помыслы юности, проистекавшие, однако ж, из чистого источника, из одного только пламенного желания быть полезным, не будучи умеряемы благоразумием, завлекли меня слишком далеко. Но я готов дать ответ пред лицом бога, если я учинил хоть один развратный подвиг, и нравственность моя здесь была несравненно чище, нежели в бытность мою^** в заведении и дома. Что же касается до пьянства, я никогда не имел этой привычки. Дома я пил еще вино; здесь же не помню, чтобы употреблял его когда-либо. Но я не могу никаким образом понять, из чего вы заключили, что я должен болен быть непременно этою болезнию. В письме моем я ничего, кажется, не сказал такого, что бы могло именно означить эту самую болезнь. Мне кажется^***, я вам писал про мою грудную болезнь, от которой я насилу мог дышать, которая, к счастию, теперь меня оставила.

^* (даже вписано.)

^** (в бытность мою вписано.)

^*** (Я думаю)

Ах, если бы вы знали ужасное мое положение! Ни одной ночи я не спал покойно, ни один сон мой не наполнен был сладкими мечтами. Везде носились предо мною бедствия и печали, и беспокойства, в которые я ввергнул вас... Простите, простите несчастную причину вашего несчастия!..

Два дни только, как я приехал из Гамбурга в С.-Петербург. Бог унизил мою гордость - его святая воля! Но я здоров, и если мои ничтожные^* знания не могут доставить мне места, я имею руки, следовательно не могу впасть в отчаяние - оно удел безумца.

^* (ничтожные вписано.)

Одно только мое моление к богу, одно желание: пусть он изгладит из сердца вашего сына неблагодарного, вместе с несчастиями, им вам нанесенными, и да осчастливит вас счастием моих добрых и бесценных сестер; пусть они будут вам утешением, пусть ни одна из них не напомнит собою недостойного^* брата!

^* (несча<стного>)

Если же всевышнему угодно будет дать мне возможность и состояние хотя со временем поправить расстройство и разорение, мною вам причиненное, тогда только почту я, что надо мною произнесено богом прощение^*.

^* (прощение божие)

Не тревожьтесь, ради бога, ради счастия ваших детей, мыслью обо мне. Но об одном только прошу я вас со слезами: не считайте меня способным на разврат, не принимайте безумия за него^*, хотя бы вы услышали, что нахожусь между развратнейшими из развратнейших, верьте, что никогда не отступлю от священных правил добродетели, которые неизгладимым резцом врезались мне в сердце.

^* (Далее начато: Верьте)

Пошли вам, боже, облегчение в ваших несчастиях!

Я не в силах теперь известить вас о главных причинах, скопившихся, которые бы, может быть, оправдали меня хотя в некотором отношении. Чувства мои переполнены; я не могу перевести дыхание. Ваше письмо... Простите, простите меня, великодушная маминька!

Николай Гоголь-Яновский.

92. М. И. Гоголь. Комментарии

Отрывок впервые напечатан в "Записках", стр. 83; всё письмо - в "Сочинениях и письмах", стр. 95-97; подпись - в "Письмах", IV, стр. 457.

Получив от сына письмо из Любека (№ 90), М. И. Гоголь, отличавшаяся мнительностью, очевидно, решила, что сыпь, о которой писал сын, есть не "следствие золотухи", а венерическая болезнь, и в своем письме упрекнула сына в развратном поведении. Впрочем, Гоголь, забыв подробности своего письма из Любека, указывает здесь уже на совсем другую - "грудную болезнь", которая и была, будто бы, причиной его поездки за границу.