Тарас Бульба. Комментарии

I

Источники текста

а. Печатные

[М] - "Миргород". Повести, служащие продолжением "Вечеров на хуторе близ Диканьки" Н. Гоголя. Часть первая, СПб., 1835.

[П] - "Сочинения Николая Гоголя". Том второй: "Миргород", СПб., 1842.

[Тр] - "Сочинения Н. В. Гоголя". Том второй: "Миргород", Москва, 1855.

б. Рукописные

[РЛ₁] - Автограф (текст первой редакции). Государственная публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.

[РМ₁] - Автограф. Первоначальные черновые наброски глав V, VI, VII и IX (по окончательному счету), переработанных для второй редакции. Публичная библиотека СССР имени В. И. Ленина в Москве.

[РК₁] - Автограф. Рукопись второй редакции. Библиотека Украинской Академии Наук в Киеве.

[РМ₂] - Авторизованная писарская копия второй редакции. Публичная библиотека СССР имени В. И. Ленина в Москве.

В настоящем издании в основном тексте печатается вторая редакция "Тараса Бульбы" по автографу [РК₁], с дополнениями и исправлениями по авторизованной копии [РМ₂] и в отдельных случаях - по другим рукописным и печатным источникам (подробности см. ниже).

Первая редакция повести печатается (в разделе "других редакций") по "Миргороду" изд. 1835 г. с дополнениями и исправлениями по автографу [РЛ₁].

II

Повесть Гоголя "Тарас Бульба" при жизни Гоголя была напечатана дважды: сначала в отдельном издании "Миргорода" 1835 г. затем в т. II "Сочинений Николая Гоголя", где повесть была значительно переделана и расширена более чем вдвое. Кроме того, для задуманного второго издания своих "Сочинений" Гоголь в 1851 г. просматривал корректуры первых листов "Тараса Бульбы" (главы I-IX) и внес в текст повести ряд поправок. Вторая редакция повести, печатаемая в основном тексте настоящего издания, сохранилась в ряде рукописей: 1) первоначальные черновые наброски перерабатываемых глав ([РМ₁]); 2) ряд рукописей ([РК₁]), содержащих в некоторых частях по два последовательных слоя работы над второй редакцией повести; рукописи эти, однако, не дают полного текста повести, так как отдельные места, вероятно правились Гоголем непосредственно по экземпляру "Миргорода"; 3) авторизованная писарская копия повести ([РМ₂]), переписанная писцом (не вполне исправно) с автографа [РК₁] и в нескольких случаях еще раз исправленная Гоголем.

В соответствии с общими принципами издания, текст второй редакции мы печатаем по киевской рукописи [РК₁] с дополнением по московской копии ([РМ₂]) отрывков, отсутствующих в ней, и с учетом гоголевской правки в этой копии. Отдельные случаи, в которых мы дополняем текст киевской рукописи, либо отходим от него, перечисляются ниже. В отделе "других редакций" печатается редакция 1835 г., а также текст промежуточной редакции глав V, VIII и IX (из [РК₁] с вариантами по [РМ₁]); текст главы VI дан, кроме того, в первоначальном наброске ([РМ₁]), существенно отличающемся от окончательной редакции [РК₁]; промежуточная редакция этой главы неизвестна.

Попытку реализации замысла "Тараса Бульбы" следует относить, по-видимому, к концу 1833 г., когда Гоголь усиленно стремился "туда, туда! в Киев, в древний, в прекрасный Киев" (письмо к М. А. Максимовичу от декабря 1833 г.), мечтая о кафедре истории в открываемом тогда Киевском университете и замышляя широкие планы исторических трудов, в частности трудов по истории Украины.

"Истории Малороссии", всей "от начала до конца", "или в шести малых, иль в четырех больших томах" (письмо к М. А. Максимовичу от 12 февраля 1834 г.) Гоголь так и не написал. Осколками грандиозного замысла истории Украины явились две статьи: "Взгляд на составление Малороссии" и "О малороссийских песнях" ("Журнал Министерства народного просвещения", 1834, № 4, апрель, отд. II, стр. 1-15, 16-26) и повесть "Тарас Бульба", отдельные страницы которой, как и самый замысел, близко связаны с обеими статьями. Гоголь датировал первую статью 1832 годом и упоминал об этих статьях, как о написанных давно; см. письма к М. П. Погодину от 19 марта 1834 г. и к М. А. Максимовичу от 28 мая 1834 г. Несмотря на это, исследователи, начиная с Н. С. Тихонравова, совершенно справедливо относят обе статьи к концу 1833 г., связывая их с отмеченным уже увлечением Гоголя историею Украины.

Хронологическая связь первой из отмеченных статей с повестью Гоголя подчеркивается также местом первой редакции "Тараса Бульбы" в записной тетради Гоголя ([РЛ₁]): ей предшествуют отрывки "Взгляда на составление Малороссии", отрывок исторической повести "Мне нужно видеть полковника..." и "Старосветские помещики", а следом за нею идет "Вий". Этим определяется приблизительная дата первой редакции "Тараса Бульбы"; более точно начало работы над ней можно датировать мартом - апрелем 1834 г., если учесть, что среди источников "Тараса Бульбы" несомненно была "Запорожская Старина" И. И. Срезневского и что первые два выпуска "Запорожской Старины" Гоголь получил лишь в конце февраля - начале марта 1834 г. (12 февраля 1834 г. он жалуется М. А. Максимовичу: "Запорожской Старины я до сих пор нигде не могу достать"; а 6 марта уже благодарит самого И. И. Срезневского: "Вы уже сделали мне важную услугу изданием Запорожской Старины").

Черновая рукопись повести, сохранившаяся в тетради [РЛ₁], была во второй половине того же 1834 г. переписана для издания в "Миргороде", причем подверглась систематической правке. Сохранив в неприкосновенности всё развитие сюжета, отдельные характеристики, описания и мотивировки, Гоголь разделил текст на главы (в черновой рукописи это разделение лишь кое-где намечено), пытался преодолеть некоторый схематизм черновой рукописи, дополнить и расцветить сюжетную ткань повести новым материалом, в отдельных случаях даже новыми эпизодами.

Особо следует отметить три отрывка, переработка которых вызвана, вероятно, цензурными условиями. Так, в черновой рукописи после слов Бульбы о науке и просвещении следует фраза: "Бульба присовокупил еще одно слово, которого однако же цензора не пропускают в печать и хорошо делают". В "Миргороде" последняя фраза была изменена следующим образом: "Бульба присовокупил еще одно слово, которое в печати несколько выразительно и потому его можно пропустить". По цензурным, очевидно, соображениям была изменена в "Миргороде" и речь кошевого. В черновой рукописи кошевой, жалуясь на то, что не только наружность церкви в Сечи, но даже внутренние образа "вот сколько лет уже" стоят "без всякого убранства", прибавляет: "Николай-угодник божий, сердега, в таком платье, в каком нарисовал его маляр и до сих пор даже и серебряной рясы нет на нем. Варвара великомученица только то и получила, что уже в духовной отказали иные козаки". В "Миргороде" имена святых были исключены, и речь оказалась таким образом обезличенною: "Хотя бы серебряную рясу кто догадался им выковать. Они только то и получили, что отказали в духовной иные козаки". Очевидно, по цензурным соображениям исключен в "Миргороде" и лирический отрывок о запорожском танце, "который по своим могучим изобретателям носит название козачка". В черновой рукописи после этого следует: "Только в одной музыке есть воля человеку. Он в оковах везде. Он сам себе кует еще тягостнейшие оковы, нежели налагает на него общество и власть, везде, где только коснулся жизни. Он раб, но он волен, только потерявшись в бешеном танце, где душа его не боится тела и возносится вольными прыжками, готовая завеселиться на вечность". Освобождая текст Гоголя от цензурных искажений, мы указанные три варианта черновой рукописи вводим в текст первой редакции "Тараса Бульбы."

При подготовке черновой рукописи к печати Гоголем были внесены и некоторые хронологические исправления: в рукописи действие повести отнесено к XV веку ("время это касалось XV века", "грубый XV век"). В "Миргороде", в части случаев, XV было исправлено на XVI; в некоторых же местах, - вероятно, по рассеянности Гоголя, - по-прежнему остался XV в. Отсюда тот хронологический разнобой, который приводил в смущение исследователей-историков, писавших о "Тарасе Бульбе".

Большая небрежность черновой рукописи "Тараса Бульбы", крайне неразборчивый в отдельных местах почерк, пропуски отдельных слов (напр., "Они скоро пришли к строению, имевшему <вид> сидевшей цапли"), частое смазыванье окончаний слов в конце строк и слитное написание, от рассеянности, нескольких слов (типа "потукул" = "потонул частокол", "околеги" - "около телеги"); наконец, совершенно необработанный и даже незаконченный вид отдельных фраз и сцен (так, не окончена и обрывается на полуслове сцена свидания Андрия с полячкою в осажденном городе), - всё это привело к тому, что и в текст "Миргорода" вкралось несколько погрешностей. В настоящем издании они исправлены. Наиболее существенна поправка в сцене посещения Бульбой и Янкелем пленного Остапа. В "Миргороде" читаем: "...Тарас увидел порядочное количество в полном вооружении". В [РЛ₁] вместо "порядочное количество" было написано слово "воинов", зачеркнутое и замененное сверху неразборчивым словом (не прочтенным ни переписчиком, ни последующими редакторами): "гайдуков". Это слово и введено нами в текст. На основании черновой рукописи мы исправляем в тексте первой редакции "Тараса Бульбы": "красные платки летели по темному небу" (вместо "летали"), "славных защитников" (вместо "главных"); затем систематически восстанавливаем (в первой редакции) по [РЛ₁] написание "Сеча" (в "Миргороде" то "Сеча", то "Сечь").

Переработкой текста черновой рукописи для "Миргорода" не закончилась творческая работа Гоголя над "Тарасом Бульбою". В собрании сочинений Гоголя 1842 г. появилась новая переработка "Тараса Бульбы" (т. II, стр. 55-304), при которой объем повести увеличился вдвое, появились совершенно новые эпизоды, положения, существенно изменился наконец общий ее идейный замысел. Перерабатывал повесть Гоголь не единовременно и не подряд: отдельные главы подвергались лишь незначительным редакционным изменениям, другие были написаны совершенно заново. Так, в главу I Гоголь вставил обширную историческую характеристику возникновения казачества и запорожского войска; в общем же эта глава сохранила свой первоначальный вид, как и глава II. Зато глава III дала материал для двух новых глав - III и IV; распространение пошло за счет обширных вставок о составе Сечи, о ссорах куреней, о законах и обычаях Сечи. Совершенно по-новому рассказывается о развенчании старого кошевого и о выборах нового, о подготовке к морскому походу. Глава IV первой редакции послужила основою также для двух новых глав (V и VI), написанных почти совершенно заново. Мало изменив рассказ о казацком нашествии на Польшу, Гоголь зато детально остановился на психологической стороне измены Андрия, тщательно характеризовал его душевные переживания и впечатления (новыми являются здесь описания католического монастыря и дома воеводы, для которых материалом послужили, очевидно, итальянские впечатления Гоголя) и особенно подробно разработал сцену встречи Андрия с полячкою. Главе V редакции "Миргорода" соответствует новая глава VII, которая также написана заново: вместо сжатого рассказа о битве под Дубном Гоголь развертывает эпическое повествование, эмоционально насыщенное, с апофеозом казачества, его мощи и удальства. В новых главах VIII и IX, переработанных из материала глав V и VI редакции "Миргорода", Гоголь меняет характеристику Андрия в бою с запорожцами: вместо подчеркнутой трусости даны черты любовного самозабвения в самой битве. Наново написана сцена последнего боя запорожцев с поляками под Дубном с эпическими характеристиками отдельных героев-казаков (особенно обширна характеристика Мосия Шила) и с речами Тараса Бульбы. Последние три главы (VII-IX) редакции "Миргорода" подверглись лишь незначительным изменениям и составили главы X-XII переработанной редакции.

Таким образом, наибольшее внимание Гоголя привлекли главы о походе запорожцев на Польшу, об осаде Дубна и об измене Андрия. К переработке этих глав он возвращался неоднократно. Среди бумаг Гоголя сохранилось, по крайней мере, три промежуточных (между "Миргородом" и изданием 1842 года) рукописных редакции этих глав (V-IX). Так, в Публичной библиотеке СССР им. В. И. Ленина в Москве среди гоголевских бумаг, поступивших от А. А. Иванова, сохранилось четыре больших рукописных отрывка с рядом позднейших приписок, представляющих первую попытку новой переработки "Тараса Бульбы" (шифр библиотеки № 2205, шифр нашего издания - [РМ₁]). Отрывок первый дает первоначальный текст глав V и VI новой редакции (кончая словами "Как же вы", сказал Андрий "претерпевая такую лютую смерть, всё еще думаете защищаться?"; ср. выше "Тарас Бульба" V, VI); отрывок второй, не являясь непосредственным продолжением первого, приблизительно соответствует "Тарас Бульба" VI (от слов "Он услышал шопот"), приближаясь более к тексту первой редакции и не содержа еще лирического диалога Андрия с полячкою, который Гоголь начал набрасывать на этом же листе, очевидно, тотчас же по окончании первоначального наброска. Третий отрывок содержит весь текст новой главы VII, уже довольно близкий к окончательному и отличающийся от него лишь стилистическими деталями. Наконец, четвертый отрывок содержит почти всю главу VIII; в основном тексте отрывка отсутствует только лирическая концовка главы ("Не о корысти и военном прибытке теперь думали они..."), однако концовка эта появляется в одной из приписок, сделанных, судя по почерку, тотчас же вслед за основным текстом; пять других обширных вставок также приближают окончательный текст четвертого отрывка к тексту главы VIII в редакции 1842 г. Кроме указанных четырех значительных отрывков, [РМ₁] содержит также шесть отдельных листков, написанных в разное время и являющихся начальной стадией переработки повести, в частности - отрывками глав V, VI и VIII. Текст отрывков и приписок опубликован (весьма, впрочем, неточно) Н. С. Тихонравовым (Соч., 10 изд., т. I, стр. 577-624; описание [РМ₁] см. в т. VII, стр. 866-867).

Некоторое время спустя текст всех этих набросков был перебелен самим Гоголем в пяти тетрадях голубой бумаги. В процессе переписки текст получил новые изменения; в частности, Гоголем было написано (уже по окончании переписки) новое окончание главы VI, причем листок с первоначальным текстом переписанного окончания был из тетради вырезан и впоследствии занял место среди указанных выше листков (в [РМ₁]). Впоследствии же Гоголь занялся новой переработкой текста перебеленных глав, делая обширные вставки, изменения и исключения, подчас перерабатывая текст до полной неузнаваемости. В отдельных местах рукописи этой коренной переработке предшествовала еще предварительная правка карандашом, в большинстве случаев совпадающая с позднейшей переработкой, но иногда дающая промежуточные варианты. Таким образом, одна рукопись дает одновременно два, а подчас и три разновременных текстовых слоя, определяющих различные этапы авторской работы.

На существенное значение этих переработок и, в частности, первоначального белового текста, указывал еще Н. С. Тихонравов, сделавший попытку вскрыть этот текстовой слой, освободив его от последующих исправлений (см. "Тарас Бульба" Н. В. Гоголя. Главы неизданной редакции - "Русская Старина" 1887, № 3, стр. 711-731; № 4, стр. 95-128; также Соч., 10 изд., т. I, стр. 454-498). Исследователю однако не удалось совершенно разделить два последовательных текстовых слоя рукописи (отличающихся цветом чернил и характером почерка). Кроме того, Тихонравов не отметил непосредственной генетической связи первого белового текста с первоначальными набросками из [РМ₁].

Одновременно с окончательной отделкой указанных глав Гоголь переписал начисто (на белой бумаге) те места из глав I, III и IV, которые подверглись наибольшей переработке: глава I до слов "...и пришел усталый от своих забот", глава III от слов "Сечь состояла из шестидесяти слишком куреней" до конца, и глава IV с начала до слов: "Позвольте, панове запорожцы, речь держать!" - "Держи!", и затем от слов "...все с совета всех старшин" до конца. Тогда же, по-видимому, была начисто переписана глава IX. Вся переработка велась Гоголем с учетом текста "Миргорода", т. е. в рукопись не вносились те части текста, напечатанного в "Миргороде", которые в процессе работы не были сколько-нибудь существенно изменены. Такое положение мы имеем с текстом глав I-IV. То же мы видим, например, в тексте главы X, где после слов "и тихо понурив голову, говорил он: "Сын мой! Остап мой!" в рукописи сделан небольшой пропуск, после чего текст начинается словами "Он уходил в луга и степи"; промежуточный текст перешел в издание 1842 г. из "Миргорода" без всяких изменений. Эта же глава X обрывается в рукописи словами "Тарас вошел в светлицу. Жид", приписанными позднее и предназначавшимися, очевидно, для сведения переписчика.

Переработанная рукопись была передана автором Н. Я. Прокоповичу для подготовки издания 1842 г.; после смерти Прокоповича она была приобретена, в числе других рукописей Гоголя, графом Г. А. Кушелевым-Безбородко и пожертвована им Нежинскому лицею князя Безбородко (см. Н. Гербель, "О рукописях Гоголя, принадлежащих Лицею князя Безбородко", "Время", 1868, № 4, стр. 606-614; ср. "Русская Старина" 1887, № 3, стр. 711-712); в 1934 г. рукопись была передана из библиотеки Нежинского пединститута в рукописное отделение Библиотеки Украинской Академии Наук в Киеве (в нашем издании она обозначена шифром [РК₁]). Рукопись, переплетенная уже по смерти автора, имеет в настоящее время следующий вид: листы 1-8 заняты совершенно перебеленным текстом главы I с весьма незначительными поправками; листы 8 об. - 12 об. чистые; листы 13-19 об. заняты главами III-IV, листы 2-20 об. чистые; листы 21-22 об. - концом главы IV; листы 23-24 об. - чистые; листы 25-37 - главою V (носящей нумерацию IV); лист 37 об. чистый; листы 38-50 - главою VI (V); листы 51-65 об. - главою VII (VIII); листы 66-75 об. - главою VIII (IX); листы 75-90 - главою IX (X), листы 91-94 - главою X; листы 94 об. - 96 об. - чистые; листы 97-110 заняты перебеленным начисто текстом главы IX; листы 110 об. - 112 - чистые; листы 112 об. - 113 содержат черновой набросок отрывка из главы IX. При этом, как сказано, главы V-IX содержат в себе по два последовательных слоя работы, весьма различных (кроме главы VI, в которой разница эта не велика и поддается редакционной сводке); эти два текстовых слоя обозначаются нами в своде вариантов [РК_1а] (ранний текст) - [РК_1б] (позднейший текст).

Ни в переписке Гоголя, ни в мемуарной литературе о нем мы не найдем никаких указаний на хронологию работы Гоголя над этой переработкой повести. Н. С. Тихонравов, изучив бумагу и водяные знаки отдельных набросков и целых отрывков, сравнив их с другими произведениями Гоголя, датировка которых не представляет тех затруднений, какие встают перед исследователем "Тараса Бульбы", пришел к выводу, что работа Гоголя шла "в продолжение почти трех лет (август 1839 г. - май 1842 г.)". Этот вывод Тихонравова (см. Соч., 10 изд., т. I, стр. 659) действительно подтверждается рядом данных творческой биографии Гоголя. В августе 1839 г. за границей Гоголь снова испытывает период увлечения украинской историей и фольклором. 15 августа из Мариенбада он пишет М. П. Погодину: "Малороссийские песни со мною. Занимаюсь и тщусь, сколько возможно, надышаться стариною". Это беглое и неясное упоминание получает дальнейшее раскрытие в письме к С. П. Шевыреву из Вены (25 августа 1839 г.). Тихонравов склонен относить эти туманные намеки именно к началу переработки "Тараса Бульбы". Это "новое" изучение украинской истории, - которое Тихонравов относит к "венскому уединению" 1839 г. и связывает с началом переработки "Тараса Бульбы", - запечатлено, по его словам, рядом исторических выписок и заметок, между прочим, из рассказа Стрыйковского о литовских князьях, из книги Шерера "Annales de la Pet te Russie" и в особенности - из "Описания Украйны" Боплана (см. Соч., 10 изд. т. I, стр. 627-623, 629-630, 630-633); последние выписки, по словам Тихонравова, представляют "особенный интерес для истории "Тараса Бульбы"" (630). При этом, однако, Тихонравов не обратил внимания на то, что выписки из Стрыйковского и Шерера по содержанию своему слишком далеки от сюжета "Тараса Бульбы" и вряд ли могли быть сделаны Гоголем только в расчете на предстоящую переработку повести; что же касается выписок из Боплана, то одни из них были использованы еще в первой редакции повести (например: "Нужно, чтобы козак был и мастеровой. У запорожцев много было мастеров: кузнецы, оружейники, тележники, плотники для постройки домов и лодок, кожевники, сапожники, бочары, портные и пр." - ср. у Гоголя стр. 75; или "Огородка телегами табора" - ср. 132-133; или "Большой остров и около него десятки тысяч островов, которые служили скарбницею для козаков. В войсковой скарбнице делили они свою добычу", ср. 75, 122), другие вовсе не были использованы в повести и даже как будто мало подходили к ее сюжету. Лишь одна выписка из Боплана была действительно использована Гоголем в новой редакции "Тараса Бульбы": "У козаков есть обычай принимать в свои ряды того, кто проплывет все пороги против течения" (ср. 68). Кроме того, на том же листке набросано Гоголем (на основании сведений Боплана) начало речи кошевого: "Распоряжение полковника: "Смотрите же, не так одевайтесь, как ляхи, которые как навешает около себя [и баклагу] и веревок, и точил, и ложек, и платков, еще и сумку с гребенками и с бельем и чаро<к>, да еще к седлу и баклагу привяжет, в ведро величиною. Ничего не рубите <берите? Ред.>, кроме пи<щали?>; веревок не нужно; нечего вязать пленного, только времени трата"" (ср. 81).

Между тем из дальнейших писем Гоголя того же времени можно почерпнуть более конкретные данные о реализации новых украинских увлечений. 10 сентября 1839 г., например, он сообщает Шевыреву: "Труд мой, который начал, не идет; а чувствую, вещь может быть славная. Или для драматического творения нужно работать в виду театра, в омуте со всех сторон уставившихся на тебя лиц и глаз зрителей, как я работал во времена оны".

Очевидно, что Гоголь имеет в виду задуманную и впоследствии сожженную трагедию "из истории Запорожья", о которой сообщал С. Т. Аксакову, что в ней "всё готово до последней нитки, даже в одежде действующих лиц, и что ему будет слишком достаточно двух месяцев, чтобы переписать ее на бумагу" (С. Т. Аксаков, "История моего знакомства с Гоголем", стр. 24). По-видимому, обращение Гоголя в 1839 г. к родной старине связано было прежде всего с этой именно трагедией из истории Запорожья, и лишь в результате неудачи этого замысла (не ранее конца 1840 г.) подготовленный для драмы художественный материал был использован в новой редакции "Тараса Бульбы". Свою работу Гоголь, начал, по-видимому, несистематически, прямо с "украинско-польских" глав, для которых у него и был собран значительный материал. Однако в продолжение 1841 г. Гоголь успел даже перебелить сделанные разновременно наброски, и к концу года, когда выяснилась перспектива издания собрания сочинений, относится уже исправление перебеленной редакции ([РК_1б] из [РК_1а]); тогда же сделаны исправления текста "Миргорода" для тех глав и отрывков, которые не претерпели существенных изменений. В это же время исправлены Гоголем и некоторые несообразности, которые явились следствием разновременного написания отдельных эпизодов; так, например, в главе VIII (гл. VII по окончательному счету) говорилось о смерти "бравого куренного атамана Кукубенка", а дальше, в главе X, рассказывалось о том, как этот же Кукубенко "ударил" в неприятельскую конницу. В это же время был переделан и конец главы IX, причем главным действующим лицом вставного эпизода о славном подвиге козака, переменившего веру для спасения запорожцев из турецкой неволи, был сделан Мосий Шило (вместо прежнего Закрутыгубы).

Весь обработанный окончательно материал новой редакции повести был переписан начисто писцом, - тем же, который переписал для цензуры последние девять глав первого тома "Мертвых душ". Вслед за Тихонравовым мы датируем эту копию началом 1842 г. Писарская копия "Тараса Бульбы" ([РМ₂]) впоследствии поступила среди бумаг А. А. Иванова в Московский Румянцевский музей - ныне Публичную библиотеку СССР имени В. И. Ленина, где и находится в настоящее время (№ 2208).

Там, где переписка производилась с исправного оригинала (например, с экземпляра "Миргорода"), - переписчик сохранял даже мелкие особенности текста. Там же, где переписчику приходилось иметь дело с запутанною и исчерканною рукописью, появляются довольно частые описки: "Пидсышок" вм. "Пидсыток" ("Тарас Бульба" II: Пидсышкова), "рокоты" вм. "ропоты" ("Тарас Бульба" VI), "иссохлое" вм. "исчахлое" (там же), "поначадились" вм. "понаедались" ("Тарас Бульба" VII), и т. п. В отдельных случаях переписчик - сознательно или бессознательно - исправлял язык автора. Так например, "снявши" переписчик исправляет на "сняв", "вострым" - на "острым" (там же), "полтора дни" - на "полтора дня" ("Тарас Бульба" VIII), "знаку" - на "знака", "бусурменов" - на "бусурманов" (там же), "убиты" - на "вбиты" ("Тарас Бульба" IX). Из систематически повторяющихся ошибок переписчика отметим написание названия куреня: "Незамайковский" вм. "Незамайновский" в гоголевском оригинале. В нескольких случаях переписчик, не разобравшись в авторских исправлениях, включил в переписанный текст варианты, самим Гоголем отброшенные (cм., например, "Тарас Бульба" VI: "Душевные движенья и чувства, которые дотоле как будто кто-то удерживал тяжкою уздою, теперь почувствовали себя освобожденными", вместо позднейшего чтения [РК₁]: "Всё, что дотоле удерживалось какою-то тяжкою уздою, теперь почувствовало себя на свободе"; или там же, где дан черновой вариант: "С неизъяснимым наслаждением глядел Андрий", вместо позднейшего: "Андрий приникнул духом и только глядел"). В нескольких же случаях переписчик оставил пробелы на месте непрочитанных слов; из них два пробела были восстановлены самим Гоголем ("Но раздобрел вновь Попович, пустил за ухо оселедець, выростил усы густые и черные, как смоль. И крепок был на едкое слово Попович", "Тарас Бульба" VII "не прикрывши прилично наготы твоей", там же); два пропуска оказались не восполненными вовсе ("Гущина звезд, составлявшая млечный путь .... поясом переводившая небо", "Тарас Бульба" V, пропущено "и косвенным"; "Несколько мужчин прислонясь у колонн и.... на которых возлегали боковые своды", "Тарас Бульба" VI, пропущено "пилястр"). Остальные пропуски были восстановлены в самой рукописи Н. Я. Прокоповичем, по сверке с автографом (в одном случае Прокопович исправил "присвиснувши веревками к седлу" на "прикрепивши" "Тарас Бульба" X).

Переписанная рукопись была просмотрена самим Гоголем, но очень бегло и поверхностно; семь явных пропусков переписчика были оставлены без внимания, не говоря о нескольких очевидных пропусках самого Гоголя (в рукописи и "Миргороде"), которые были сохранены переписчиком (см. ниже). В то же время однако Гоголь, пробегая рукопись, сделал несколько новых поправок и дополнений: "Не печалься, друзьяка!" ("Тарас Бульба" VII; здесь Гоголь возвратился к отвергнутому было варианту [РК_1а]); "Да уж и не сказали козаки, что такое ну" (там же); "Да разве найдутся такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу" ("Тарас Бульба" XII); после этих слов Гоголь приписал было еще. "Нет, чорт побери всех прислужников чорта! не найдутся такие огни, муки и такая сила", - однако тут же зачеркнул эту фразу. Кроме того, в одном месте самим Гоголем сделана незначительная перестановка слов: вместо "им хоть": "хоть им" ("Тарас Бульба" VII) в другом - исправлено: "Ничего не умел сказать на это Андрий", вместо прежнего "не знал" ("Тарас Бульба" VI).

Уехав в начале июня 1842 г. за границу, Гоголь поручил все заботы о печатавшемся собрании своих сочинений Н. Я. Прокоповичу, передав ему все рукописные материалы, в том числе и обе рукописи "Тараса Бульбы" (т. е. [РК₁] и [РМ₂]). В обширном письме из Гастейна от 27 (15) июля 1842 г. Гоголь писал к Прокоповичу: "При корректуре второго тома прошу тебя действовать как можно самоуправней и полновластней: в "Тарасе Бульбе" много есть погрешностей писца. Он часто любит букву и; где она не у места, там ее выбрось; в двух-трех местах я заметил плохую грамматику и почти отсутствие смысла. Пожалуйста, поправь везде с такою же свободою, как ты переправляешь тетради своих учеников. Если где частое повторение одного и того же оборота периодов, дай им другой, нисколько не сомневайся и не задумывайся, будет ли хорошо, - всё будет хорошо. Да вот что самое главное: в нынешнем списке слово: "слышу", произнесенное Тарасом пред казнью Остапа, заменено словом "чую". Нужно оставить по прежнему, т. е. "Батько, где ты? Слышишь ли ты это?" - "Слышу". Я упустил из виду, что к этому слову уже привыкли читатели и потому будут недовольны переменою, хотя бы она была и лучше". Письмо это дает таким образом еще одну гоголевскую поправку к тексту [РМ₂]; еще раз Гоголь напомнил об этой поправке в письме к Прокоповичу от 22 (10) октября 1842 г. Однако первая часть письма вызывает некоторые недоумения: явных погрешностей писца на самом деле можно обнаружить в тексте [РМ₂] совсем немного, а частое употребление союза "и" всецело восходит к гоголевскому оригиналу.

Прокопович внимательно и по-своему добросовестно отнесся к просьбе Гоголя и усердно принялся за правку текста его произведений и в особенности "Тараса Бульбы". В самой писарской копии следов этой правки немного; очевидно, основная правка производилась Прокоповичем во время чтения корректур. Всего в тексте "Тараса Бульбы" Прокоповичем сделано свыше 600 поправок. Большая часть их приходится на долю отдельных слов и словосочетаний, которые казались Прокоповичу не соответствующими нормам русского литературного языка. Он, например, последовательно заменяет местоимение "сей" на "этот", "тот". Вместо "татарву" Прокопович ставит "татаров", вм. "овцепасы" - "овцеводы", вм. "кади" - "кадки", вм. "дюжую" - "крепкую", вм. "задвинуты" - "засунуты", вм. "прилипнула" - "прилипла", вм. "катались" - "валялись", вм. "бежали" - "убегали", вм. "поворотить" - "пошевелить", вм. "дотрогивался к щекам" - "дотрогивался до щек", вм. "округу" - "окружность", вм. "гибель" - "бездна", вм. "были похожи" - "походили" вм. "произнес" - "спросил", вм. "углубивши глаза" - "потупив глаза", вм. "временами" - "по временам"; "бычачье мычанье" Прокопович заменил на "мычанье быков", "Крепкое слышалось в его теле" - на "Крепостью дышало его тело", "чистота и прозрачность стояла" на "чисто и прозрачно было" и т. д. Имя кошевого Кирдюг Прокопович почему-то переделал на Кирдяга, хотя неоднократное написание этого слова в автографе не могло подать повода сомнениям. В различных местах и много раз Прокопович выпускал из текста отдельные слова, а подчас и целые отрывки фраз (например: "наносящих легких вечерних мечтаний человеку", "Тарас Бульба" VI; "чем под всяким другим нехристом", "Тарас Бульба" IX; "сучья с древесными листьями, мелькнувшие ему в самые очи", там же).

Насколько можно судить, Гоголь остался недоволен деятельностью Прокоповича, хотя и пытался скрыть свое недовольство признанием доли собственной вины в происшедших погрешностях (см. письмо его к Прокоповичу от 24 сентября 1843 г.).

В 1850-1851 гг. Гоголь для нового издания своих произведений прочел часть корректуры "Тараса Бульбы" (кончая девятым листом до слов "...вмиг притихает бешенный порыв и упадает бессильная ярость. Подобно тому, в один миг", ср. "Тарас Бульба" IX). При этом Гоголь, по-видимому, лишь мельком пробегал корректурные листы, кое-где останавливаясь и внося свои поправки, но тут же рядом пропуская без внимания совершенно очевидные искажения и пропуски предшествовавшего издания. Так, например, исправив на стр. 162 прежнее "распоряжал кошевой" на "распоряжался", Гоголь пропустил без внимания на той же странице искажение переписчика, перешедшее и в издание 1842 г. ("поначадились все так" вместо "понаедались" в гоголевском автографе, а на предыдущей странице - очевидную опечатку "Тунношевский курень" вместо "Тымошевский"). Значительную часть гоголевских поправок составляют поправки стилистические: "из милости только оказываемые ласки" Гоголь исправляет на "ласки, оказываемые только из милости" "и за каждый кусочек которых, за каждую каплю крови она отдала бы всё" заменяется на "а за каждую каплю крови их она отдала бы себя всю", "дерево, раскинувшееся ветвями, упиравшимися в самую крышу дома" - "дерево, которое раскидывалось ветвями на самую крышу дома"; "понес название козачка" - "назван козачком"; "вместо луга, на котором производилась игра в мячик" - "вместо луга, где играют в мяч"; "валились оба на землю" - "валился вместе с ним"; "колебнулась вся толпа" - "всколебалась вся толпа"; "замышленные подвиги" - "задуманные предприятия"; "с сей закаленной вечной бранью толпой" - "с буйной и бранной толпой"; "нивы, еще не успевшие срезаться серпом" - "нивы, еще не тронутые серпом"; "особливо скучною трезвостью" - "продолжительною трезвостью" и т. д. В других еще более частых случаях, заменяются отдельные слова: "насаживать" вм. садить; "набегов" вм. стремлений; "удобные" вм. льготные; "приметила" вм. увидела; "свет" вм. мир; "боя" вм. пробития; "падал" вм. валился; "зажечь" вм. пустить; "подальше" вм. подале; "светло" вм. видно, и т. п.

Особо следует оговорить группу поправок, руссифицирующих язык "Тараса Бульбы": "батько" всюду изменяется на "батька" и склоняется по русскому, а не украинскому образцу (т. е. батька, батьки и т. д. вместо "батько", "батька", как в [РЛ₁], [М],[РК₁] и даже [П]^*). Дополнительно в тех случаях, где Прокопович почему-либо пропустил это сделать, "дни" ("полтора дни") заменяется общеупотребительным "дня"; "на возе" - "на возу" и даже "овражки" - "суслики". Можно предполагать, что стилистические и языковые поправки частично сделаны С. П. Шевыревым или М. Н. Лихониным, читавшими первые корректуры издания.

^* (Необходимо, впрочем, иметь в виду, что в рукописях Гоголя склонение украинских слов по украинскому образцу не проводится последовательно; настоящее издание сохраняет эту непоследовательность написания, отражающую непоследовательность языка Гоголя.)

Текст "Тараса Бульбы" в издании Трушковского сделался каноническим почти на сорок лет, перепечатываясь без изменений, но с всё увеличивавшимся количеством крупных и мелких опечаток и искажений, пропусками отдельных слов и целых фраз, на которые впоследствии указывал Н. С. Тихонравов (см. Соч., 10 изд., т. I, стр. VII). Тихонравов, редактируя 10-е издание "Сочинений Гоголя", попытался восстановить подлинный текст повести, очищенный от посторонних вмешательств и от позднейших искажений. При этом, однако, Тихонравов оставлял неприкосновенными такие поправки редакторов, - в данном случае Прокоповича, - которые касались "исправления действительных ошибок Гоголя против языка и грамматических правил". Это привело Тихонравова к созданию эклектического текста, в котором подлинный гоголевский текст был смешан с поправками редакторов и даже в некоторых случаях - с собственными конъектурами Тихонравова. Для текста "Тараса Бульбы" Тихонравов принимает за основу автограф Гоголя ([РК₁]) и писарскую копию ([РМ₂]), однако то и дело сохраняет поправки Прокоповича; поправки Гоголя в издании 1855 г. Тихонравов в одних случаях вносит в текст, в других - относит в варианты.

Более выдержанной оказалась следующая попытка ревизии текста "Тараса Бульбы", сделанная Н. И. Коробкою. Он взял за основу текст писарской копии (проверенный и исправленный по автографу и "Миргороду") и дополнил его гоголевскими поправками издания 1855 г., но сохранил при этом даже очевидные опечатки или искажения этого издания ("батька" вм. батько, "вытаптывали" вм. вытоптывали, "переменилась" вм. переменялась, "выпалзывали" вм. выползывали, "дня" вместо дни и т. д.).

В недавнее сравнительно время текст "Тараса Бульбы" был еще раз просмотрен Б. М. Эйхенбаумом и К. И. Халабаевым (в 1920 г. и потом 1927 г.); редакторы, в основном следуя принципам Коробки, попытались, однако, исключить из числа поправок издания 1855 г. те, которые, по-видимому, не принадлежат самому Гоголю. Попытку эту следует признать в общем не удавшейся, так как она привела редакторов к смешению различных редакций "Тараса Бульбы".

Из сказанного видно, что ни издание 1842 г., ни издание 1855 г. не могут быть положены в основу выработки канонического текста повести, так как они засорены посторонними редакторскими исправлениями. В основу должен быть положен текст, подготовленный к изданию самим Гоголем в 1842 г., т. е. текст автографа ([РК₁]); недостающие места следует взять из писарской копии, куда они переписывались с исправленного экземпляра "Миргорода" (в нескольких случаях текст брался из "Миргорода" без изменений и таким образом может быть проверен непосредственно по изданию "Миргорода"). Лишь в следующих случаях мы отступаем от рукописи, исправляя предполагаемые описки или восполняя пропуски:

"Тарас Бульба" III: скрылся в толпе ([РК₁], [РМ₂]: в толпы); там же: Прикажете ([РК₁], [РМ₂]: Прикажите).

"Тарас Бульба" V: не распознавая ([РК₁], [РМ₂]: не распозная); там же: голубка не видя ястреба ([РК₁], [РМ₂] "ястреба" нет).

"Тарас Бульба" VI: огнем от лампады ([РК], [РМ₂], [П]: огнем от лампы; принимаем чтение [Тр], не имея уверенности, что "лампы" - не описка); там же: два молодые клирошанина в лиловых мантиях ([РК₁], [РМ₂]: клироса); лампада ([РК₁], [РМ₂], [П]: лампа); сжав белоснежными зубами свою прекрасную нижнюю губу ([РК₁], [РМ₂] "губу" нет); чтобы он не видел ([РК₁], [РМ₂] "он" нет).

"Тарас Бульба" IX: родившим его ([РК₁], [РМ₂]: их).

"Тарас Бульба" XI: порядочное количество гайдуков ([РК₁], [РМ₂], [М] - "гайдуков" нет; восстанавливается по [РЛ₁]).

Стремясь восстановить в нашем издании текст "Тараса Бульбы" в том виде, как он появился у самого Гоголя в результате долгой и сложной работы, мы не считаем возможным ввести в основной текст и поправки издания 1855 г. К соображениям, высказанным выше (случайность поправок, стилевая направленность многих из них, отличная от всего текста повести, незаконченность поправок, неполная автентичность их), можно добавить еще одно соображение. Поправки Гоголя были сделаны в расчете на текст издания 1842 г. и, по-видимому, имели в виду несколько сгладить редакторский произвол Прокоповича; в ряде случаев их просто невозможно отделить от текста издания 1842 г. На некоторых примерах это видно особенно убедительно. В [РК₁] Гоголь пишет о стенах (в осажденном городе), косвенно перекрещенных "деревянными же связями". Переписчик прочел последнее слово, как "сваями"; это чтение было удержано и Прокоповичем. В издании 1855 г. Гоголь исправил его на "брусьями". В фразе: "Гущина звезд, составлявшая млечный путь, косвенным поясом переходившая небо", слово "косвенным" не было разобрано переписчиком и из издания 1842 г. выпало; Прокопович исправил "небо" на "по небу", а Гоголь изменил "гущину" на "густоту" и после "путь" вставил союз "и". Отбрасывая поправки Прокоповича, но сохраняя сделанные в расчете на них гоголевские поправки, мы создали бы новые, несуществовавшие в действительности варианты, то есть новые искажения гоголевского текста.

III

Приступая к "Тарасу Бульбе", Гоголь имел за собою ряд попыток создания исторической повести и даже романа. И "Страшная месть" и "Гетьман" написаны на тему казацко-польских войн. В самом облике украинского магната и полководца Данила Бурульбаша можно обнаружить черты, впоследствии развитые Гоголем в облике Тараса. Правда, собственно исторический элемент играет в обеих повестях второстепенную, подчиненную роль. В "Страшной мести" отдельные исторические детали совершенно заслонены легендарно-сказочною основою повести и лишь кое-где неясно намекают на какие-то исторические события (ср., например, в начале повести: "Приехал на гнедом коне своем и запорожец Микитка прямо с разгульной попойки с Перешляя поля, где поил он семь дней и семь ночей королевских шляхтичей красным вином"); в сохранившихся отрывках романа "Гетьман" исторический фон лишь намечен. Но в отрывках "Гетьмана" видно уже стремление автора к историческому бытописанию. "Гетьман" творчески связан с "Тарасом Бульбой", и отдельные детали воспринимаются как предварительные наброски позднейшей повести. В "Гетьмане" мы встретим и прообраз будущего описания усадьбы Бульбы, и детальное описание угнетения православных крестьян евреями-арендаторами, и ряд запорожских типов, экскизных набросков того собирательного типа запорожца, который впоследствии также был развернут в гоголевской повести. Даже историческая датировка событий "Гетьмана", - насколько можно судить по сохранившимся отрывкам, совпадает с авторской хронологией событий "Тараса Бульбы".

Что касается исторической основы "Тараса Бульбы", то следует иметь в виду большую неопределенность сообщаемых в ней самим Гоголем хронологических данных. В начале повести он говорит о Тарасе как об одном из характеров, "которые могли только возникнуть в грубый XV век" (46); несколько дальше, однако, упоминается уже XVI век. Указание на возникновение характеров, подобных Бульбе в XV веке еще не означает датировки действия XV веком; существеннее другое: ряд данных (обучение сыновей Бульбы в Киевской Академии, гетман Николай Потоцкий, Остряница) заставляет относить действие не к XVI, а к половине XVII века. И. М. Каманин видел в самом Тарасе Бульбе некоторые черты исторического Богдана Хмельницкого (у которого два сына были убиты поляками), а в словах Гоголя: "Тарас гулял по всей Польше со своим полком... и уже доходил до Кракова" - прямое указание на войны времен Хмельницкого, когда некоторые полковники (Богун, Перебийнос) действительно были почти совершенно независимыми в своих действиях. Ко времени Хмельницкого повесть Гоголя может быть приурочена и по изображению неудачной осады Дубна (до того времени летописи не дают никаких сведений об осаде города запорожцами).

Но связывать личность Тараса с каким-либо определенным историческим лицом не обязательно. Гоголь, очевидно, и не стремился к портретному и биографическому сходству, предпочитая дать собирательный образ казацкого героя. С неменьшим основанием можно было бы, например, отыскивать в Тарасе Бульбе черты "гетьмана Тараса", - Тараса Федоровича Трясила, предводителя восстания реестровых казаков (1630 г.), разбившего на голову польское коронное войско во главе с Конецпольским. Столь же необязательно и точное хронологическое приурочение событий "Тараса Бульбы", поскольку и сам Гоголь, очевидно, не заботился о хронологической точности.

В конце февраля или в начале марта 1834 г. Гоголь получил от молодого харьковского ученого И. И. Срезневского первые два выпуска "Запорожской Старины" - собрания украинских исторических песен (дум) и преданий. В своем ответном письме к Срезневскому Гоголь формулировал свой взгляд на современное состояние источников для украинской истории, которою в то время он усердно занимался: "Вы сделали мне важную услугу изданием "Запорожской Старины"", - писал Гоголь (6 марта 1834 г). "Где выкопали вы столько сокровищ? Все думы, и особенно повести бандуристов, ослепительно хороши. Из них только пять были мне известны прежде, прочие были для меня все - новость! Я к нашим летописям охладел, напрасно силясь в них отыскать то, что хотел бы отыскать. Нигде ничего о том времени, которое должно бы быть богаче всех событиями"... Только Конисского (т. е. "Историю Русов") выделял Гоголь из общей массы, ибо Конисский "выхватил хоть горсть преданий и знал, о чем он пишет". Мысль, выраженная Гоголем, о народных песнях как живой иллюстрации бытовой (а отчасти и политической) истории, была развита Гоголем в статье "О малороссийских песнях", включенной в "Арабески".

Итак, две группы источников своих исторических увлечений отмечает Гоголь: с одной стороны, летописные и мемуарные источники, дававшие ему фактические исторические сведения, с другой - народные песни, помогавшие ему усвоить и осознать "дух века" и "быт народа". Обе эти группы источников нашли свое отражение и в "Тарасе Бульбе".

В приведенном письме к Срезневскому, говоря о собственно исторических источниках, Гоголь просит своего корреспондента сообщить ему выписки из рукописных летописей, прибавляя: "Печатные есть у меня почти все те, которыми пользовался Бантыш-Каменский"; перед тем он упоминает о "летописях Конисского, Шафонского, Ригельмана" и замечает, что из летописей, названных в "Запорожской Старине", ему неизвестны лишь две. Ознакомление с библиографическими сведениями в трудах Д. Н. Бантыша-Каменского ("История Малой России", ч. I; мы пользовались изд. 3-м, М., 1842, стр. XI-XXIV) и И. И. Срезневского ("Запорожская Старина", ч. II, Харьков, 1833, стр. 9-12) убеждает во всяком случае в том, что часть этих источников если и была известна Гоголю, то в "Тарасе Бульбе" никак не была использована. Так например, в гоголевской повести нет непосредственных отражений чтения "Летописца Малой России" Ф. Туманского или "Исторического известия о возникшей в Польше унии" Н. Бантыша-Каменского, на чем настаивают Н. С. Тихонравов, И. М. Каманин, С. Родзевич и др. Н. С. Тихонравов указывает, например (Соч., 10 изд., т. I, стр. 570), что именно у Туманского ("Российский Магазин", 1793, кн. II, стр. 39) мог прочитать Гоголь ответ казаков султану, пожелавшему знать о числе их: "Кто их знает! У нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак". Однако с этим же ответом (и притом в форме, более близкой к гоголевской), Гоголь мог познакомиться по менее редкой и несомненно читавшейся им "Запорожской Старине" (ч. I, вып. 2, стр. 23).

Из исторических источников наиболее значительными и реально ощутимыми в первой редакции "Тараса Бульбы" были две книги: "История Русов или Малой России", приписывавшаяся архиепископу Белорусскому Георгию Конисскому (1718-1795), но составленная, повидимому, Григорием Андреевичем Полетикою (1725-1734) или его сыном Василием (в конце XVIII или начале XIX в.), и "Описание Украйны" Боплана (СПб, 1832).

"История Русов" была опубликована лишь в 1846 г., но до того в течение нескольких десятилетий ходила по рукам в большом количестве списков. Эта книга пользовалась громадной популярностью среди украинских читателей (см. напр. Kohl, Reisen im Inneren von Russland und Polen, 1841, II, 321 и др.). Широкая популярность "Истории Русов" выходила и далеко за пределы Украины (вспомним, что "Историей Русов" в начале 30-х годов интересовался и Пушкин, посвятивший ей статью в "Современнике" и подготовлявший на основании ее свои заметки по истории Украины). Гоголь, очевидно, был знаком с одним из ее многочисленных списков.

Именно "История Русов" дала Гоголю материал для немногочисленных исторических намеков и экскурсов первой редакции "Тараса Булъбы". Так, рассказ бежавших на Сечь казаков - в главе III редакции "Миргорода" 1835 г. (ср. гл. IV окончательной редакции) - основан на рассказе "Истории Русов" о польских притеснениях 1597 г. (см. "История Русов или Малой России. Сочинение Георгия Конисского архиепископа Белоруссии", М., 1846, стр. 40-41, 53, 56). Мы здесь найдем и "духовенство римское разъезжавшее с триумфом по Малой России для надсмотра и понуждения к униятству", которое "вожено было от церкви до церкви людьми, запряженными в их длинные повозки по двенадцати и более человек в цуг", и пресловутое сообщение об аренде евреями церквей^*. Оттуда же - подробности о том, как евреи используют церковную утварь и облачения. Из "Истории Русов" в том же рассказе заимствованы также подробности о том, что "правительство польское... повелело... старшинам отрубить целиком головы и их... отослать на позор в города малороссийские", и что "чиновное шляхетство малороссийское... не стерпя гонений от поляков и не могши перенесть лишения мест своих, а паче потеряния ранговых и нажитых имений, отложилось от народа своего и разными происками, посулами и дарами закупило знатнейших урядников польских и духовных римских, сладило и задружило с ними и, мало-по-малу, согласилось, первее на унию, потом обратилось совсем в католичество римское".

^* (Сведения об аренде евреями церквей, почерпнутые автором "Истории Русов" из старинных казацких летописей, являлись в свое время одним из агитационных аргументов в борьбе с Польшей. В исторических документах нет подтверждений этих сведений, и их поэтому нужно считать вымыслами.)

Из "Истории Русов" мог Гоголь почерпнуть сведения о набегах казаков на Синоп, Трапезунд и Анатолийские берега (стр. 25, 26), а также апокрифический рассказ о взятии в плен польского гетмана Лянцкоронского (у Гоголя - Потоцкого) под Полонным (54; ср. "Тарас Бульба", стр. 350: "Не буду описывать тех битв, где отличились козаки, ни постепенного хода всей великой кампании: это принадлежит истории. Там изображено подробно, как бежали польские горнизоны из освобождаемых городов.... как слаб был коронный гетман Николай Потоцкий с многочисленною своей армиею против этой непреодолимой силы..."; а во второй редакции еще определеннее: "Нечего описывать всех битв, где показали себя козаки, ни всего постепенного хода кампании: всё это внесено в летописные страницы"; "В летописных страницах изображено подробно...", "Тарас Бульба" XII); в других украинских летописях этого рассказа нет. Там же мог Гоголь найти ряд мелких историкобытовых сведений, вкрапленных им в свою повесть, о том, что "решились... козаки оставаться навсегда безженными" (стр. 14), о выборе специально для похода "всех чиновников высших и низших" (стр. 15), о реестровых козаках (стр. 16), о построении запорожского войска в походе и об укреплении стана козацкого (стр. 24, 51) и т. д.

В описании казни гетмана Остряницы с его "штатом" (стр. 55-56) можно видеть сырой материал для сцены казни Остапа в "Тарасе Бульбе". Автор "Истории Русов" замечает, что "казнь оная была еще первая в мире и в своем роде, и неслыханная в человечестве по лютости своей и варварству, и потомство едва ли поверит сему событию, ибо никакому дикому и самому свирепому японцу не придет в голову ее изобретение; а произведение в действо устрашило бы самых зверей и чудовищ"; и дальше он подробно исчисляет все роды казней, придуманных для запорожского гетмана и его полковников (среди казней было и колесование, при котором казнимым, "переломивши поминутно руки и ноги, тянули из них по колесу жилы, пока они скончались")^*.

^* (Ср. также с заключительной сценой повести - расправой с пойманным Тарасом - указание "Истории Русов" на то, что "обозные Кизим и Сучевский пробиты железными спицами насквозь и подняты живыми на сваи" (56).)

Эпизод о попытке Тараса освободить пленного Остапа с помощью Янкеля также восходит к "Истории Русов", где рассказывается о том, как гетман Перевязка, взятый под стражу казаками за приверженность к Польше, с помощью крамаря Лейбовича, "очаровавшего якобы стражу проданным от него для караульных табаком", бежал из-под стражи (52).

Этими фактическими заимствованиями не исчерпывается, однако, использование "Истории Русов" в "Тарасе Бульбе". Автор "Истории Русов" покорил Гоголя художественной убедительностью нарисованных им исторических картин; по выражению Пушкина, автор "сочетал поэтическую свежесть летописи с критикой, необходимой в истории".

Ряд историко-бытовых сведений для своей повести Гоголь мог почерпнуть и из известного сочинения Боплана "Описание Украйны", русский перевод которого незадолго перед тем вышел в свет (СПб., 1832, в переводе Ф. У., то есть Ф. Г. Устрялова). Не без основания связывают некоторые исследователи (Каманин и др.) упоминание о "французском артиллеристе и инженере, служившем в польских войсках, большом знатоке военного дела" (230) в "Тарасе Бульбе" с личностью самого Боплана, который, по словам предисловия к русскому изданию "Описания Украйны", служил королям польским Сигизмунду III и Владиславу IV в звании старшего капитана артиллерии и королевского инженера (стр. VIII). Из Боплана мог почерпнуть Гоголь сведения о внешнем виде домов в старом Киеве (стр. 4), о набегах казаков (стр. 4-5), о характере запорожцев и, в частности, о присутствии среди них весьма образованных людей (стр. 6), о пьянстве запорожцев и о воздержности их в походах (стр. 7, 63), о запорожском таборе (стр. 8), о съестных запасах запорожцев в походах, в частности, о саламате (стр. 63-64), а также - о вооружении польской шляхты, о чем неоднократно упоминается в "Тарасе Бульбе". Русский перевод "Описания Украйны" сопровождался обширными комментариями переводчика, которые также могли дать Гоголю кое-какие фактические сведения для повести. Так, на стр. 137-138 сообщается о набегах запорожцев на Анатолию, на стр. 140 приводится выписка (из Крейса) о характере запорожцев и о поведении их в походах, о том, что "козаки болезней почти не знают. Большая часть их умирает в сражениях с неприятелем, или от старости". На стр. 152-153, также по Крейсу, рассказывается о выборах казаками своих атаманов.

Как видно из отмеченных мест, Боплан дал Гоголю значительно меньше материала, чем "История Русов". Если из "Истории Русов" Гоголь черпал исторические факты и сюжетные положения и даже испытывал воздействие ее идейного содержания, то "Описание Украйны" Боплана дало ему на первой стадии работы лишь несколько историко-бытовых деталей.

Совершенно очевидно, что исторические источники Гоголя не исчерпывались этими двумя названиями, и что Гоголь, в пору своего серьезного увлечения историей Украины, читал и многие другие источники, и так или иначе отразил это свое изучение в "Тарасе Бульбе". Однако, в большинстве случаев источники эти не поддаются раскрытию или же раскрываются по отдельным намекам с некоторой долею сомнения.

На ряду с источниками историческими необходимо отметить фольклорные источники повести и прежде всего - народные песни. При этом наиболее важны не отдельные заимствования, а отражение в повести фольклорных впечатлений и увлечений Гоголя, особенно сильных в 1833-1834 гг. В статье Гоголя "О малороссийских песнях" уже можно угадать отдельные намеки зарождавшейся повести (разлука с матерью, "поэзия битв", "узы братства", образ убитого казака и т. п.). Эта лирическая статья основана на общем впечатлении Гоголя от украинских песен, преимущественно по сборнику Максимовича ("Малороссийские песни, изданные М. Максимовичем", М., 1827). Почти без изменений эти впечатления отражены в столь же общей форме и в "Тарасе Бульбе"; эта общая форма затрудняет (да и делает, в сущности, ненужным) указание точных фольклорных источников для каждого отдельного случая.

Если сборник Максимовича мог отразиться в эмоционально насыщенных, лирических страницах и бытовых подробностях повести, то другой сборник - "Запорожская Старина" И. И. Срезневского (ч. I, вып. 1-2, Харьков, 1833), мог дать некоторый собственно исторический материал для первой редакции "Тараса Бульбы". "Песни и думы о лицах и событиях до Богдана Хмельницкого" в первом выпуске "Запорожской Старины" содержат несколько дум (стр. 42-48 "Отступник Тетеренко"; стр. 49-50 "Убиение Тетеренка"; стр. 60-73 "Подвиги Савы Чалого"), в которых некоторые авторы (И. Каманин и др.), - видели даже рудиментарную основу сюжета "Тараса Бульбы".

Сами по себе эти сюжетные сопоставления мало убедительны, тем не менее значение "Запорожской Старины" как одного из источников, первой редакции "Тараса Бульбы" бесспорно. Тезис Гоголя о значении украинских народных песен как художественных иллюстраций к "пыльным летописям", как ключа для познания прошедшего, практически осуществлен в "Тарасе Бульбе", и основным источником в данном случае была именно "Запорожская Старина", так как ни сборник М. Максимовича, ни более ранний сборник Н. А. Цертелева ("Опыт собрания старинных малороссийских песней", СПб., 1819), ни отдельные случайные публикации^* далеко не дают того количества материала и исторической его систематизации, как сборник Срезневского^**.

^* (Например, "Украинская песня о Богдане Хмельницком" - "Северный Архив", 1822, № 3, стр. 274-278; "Две малороссийские песни" - "Русский Зритель", 1830, 6, стр. 20-22; "Народные малороссийские думы и песни" "Московский Телеграф", 1831, ч. 38, № 5, стр. 32-35; "Малороссийские думы" - "Украинский Альманах", Харьков, 1831, стр. 119-131 и др.).)

^** (Кроме песенного материала, Гоголь мог почерпнуть в "Запорожской Старине" кое-какие сведения для "Тараса Бульбы" из опубликованного Срезневским "Сказания, откуду козаки запорожане и чем славны" (вып. 2, стр. 15-33) и из обширных примечаний издателя. Впрочем примечания Срезневского основаны, в большинстве, на источниках, знакомых Гоголю и непосредственно (Шерер, "История Русов", Боплан).)

Исторические и фольклорные источники первой редакции "Тараса Бульбы" относительно скудны и случайны. Крайняя схематичность развития сюжета в первоначальной (рукописной) редакции повести не была преодолена и в редакции "Миргорода" 1835 г. - историческими документами и народными песнями Гоголь воспользовался преимущественно для второстепенных деталей и аксессуаров, не отразив их сколько-нибудь существенно ни в сюжетной схеме повести, ни в характеристике действующих лиц.

Совсем иное видим мы в работе Гоголя над новой редакцией повести. В период новых исторических и фольклорных увлечений в 1838-1839 гг. Гоголь не только извлекает из старых источников новые детали, но и привлекает к делу ряд новых источников. Так например, повторное чтение "Истории Русов", по-видимому, дало Гоголю (в речи Богдана Хмельницкого к реестровым казакам) материал для речи Тараса к казакам перед решительным боем с поляками.

По новому мог Гоголь оценить и Боплана и, заново перечитывая его, извлечь кое-что новое. Отсюда, например, появление во второй редакции упоминания о том, что Остап и Андрий "переплывали Днепр против течения - дело, за которое новичок принимался торжественно в козацкие круги" (68; ср. у Боплана, 21: "У казаков есть обычай принимать в свои круги только того, кто проплывает все пороги против течения"), или речь кошевого к казакам перед походом (80-81), вся составленная из отдельных разрозненных замечаний Боплана - об одежде и снаряжении казаков в походе, о самолечении казаков во время походов (ср. у Боплана стр. 109 и стр. 116), или, наконец, упоминание об удивлении "иноземного инженера" "никогда им невиданной тактике" запорожцев (ср. Боплан, 68).

Центральное место среди новых источников занимает "История о козаках запорожских, как оные из древних лет зачалися, и откуда свое происхождение имеют, и в каком состоянии ныне находятся" князя Мышецкого. "История" была опубликована значительно позже (М., 1847 и Одесса, 1852), однако ходила по рукам во многих списках и могла быть известна Гоголю через Погодина, Бодянского или Максимовича; мог он познакомиться с нею и по книге Шерера ("Annales de la Petite-Russie, ou l'Histoire des Casaques Saporogues et les Casaques de l'Ukraine, etc." A Paris, 1788), из первых страниц которой, как упоминалось выше, он делал в 1838-1839 гг. некоторые выписки, и которая в первой своей части является в сущности пересказом "Истории" кн. Мышецкого (см. Соч., изд. 10, т. I, стр. 573-574). Тихонравов, впрочем, приходит к правдоподобному выводу, что с "Историею" Гоголь мог познакомиться непосредственно. На рассказах "Истории о козаках запорожских" основан ряд существенных вставок второй редакции повести и прежде всего - вся новая сцена избрания кошевого (69-72), пересказывающая главу "Истории", которая носит название: "Каким образом и в какие времена у запорожских козаков бывают рады или собрание всего их козачества и для чего оные чинятся".

Из Мышецкого Гоголь мог заимствовать и сведения о пополнении запорожского войска различными пришельцами (8-9), о "мастеровых людях, какие имеются при Запорожской Сечи" (21-22), о беспрерывном веселии и пьянстве в Сечи, "в чем и жизнь свою до конца тако провождают" (24-25), о проступках и наказаниях казаков (25-26). Наконец, из "Истории" же взяты Гоголем и названия куреней: у Мышецкого - Дядковской, Незамайлевской, Татаровской, Переяславской, Тымошевской (16-17).

На ряду с "Историей" кн. Мышецкого использовал Гоголь при переработке "Тараса Бульбы" еще два сборника украинских песен - М. Максимовича^* ("Украинские народные песни, изданные Михаилом Максимовичем". Часть первая, М., 1834) и Пл. Лукашевича ("Малороссийские и червонорусские народные думы и песни", СПб., 1836), в особенности последний, откуда, например, заимствован весь вставной эпизод с историею Мосия Шила, попавшего в турецкий плен, обусурманившегося и затем освободившего всех казаков-невольников и с ними вместе вернувшегося обратно на родину (Дума про Самійла Кішку). Гоголь довольно близко следует думе и в описании самого Шила (в думе - Кішка), который

^* (Хотя этот сборник Максимовича вышел еще до появления "Миргорода" (цензурное разрешение помечено 23 марта 1834 г.) и сообщался Гоголю еще в листах (см., например, письмо его к Максимовичу от 20 апреля 1834 г.), однако явных следов использования сборника мы в ранней редакции "Тараса Бульбы" не найдем. Лишь впоследствии, возвратившись к сборнику Максимовича, Гоголь мог по новому оценить его, извлечь из него необходимый историко-бытовой и лирический материал.)

 Потурчився, побусурманився 
 Для панства великого 
 Для лакомства нещасного... 

(15-16),

и в развитии сюжета. Новым, по сравнению с думой, явилась в передаче Гоголя дальнейшая судьба Шила - по возвращении его на Сечь (в думе Кішка погибает в бою) и позднейшая его смерть в бою под Дубном.

Другая дума сборника Лукашевича - про Ивася Коновченка - послужила Гоголю источником нескольких деталей второй редакции повести. Повидимому, отсюда заимствован клич есаулов на рынках и площадях: "Эй, вы, пивники, броварники! полно вам пиво варить, да валяться по запечьям, да кормить своим жирным телом мух" и т. д. (39). В думе Корсунский полковник "кликне-покликне":

 "Ви грубники, ви лазники, 
 Ви броварники, ви винники: 
 Годі вам у винницях горілок курити 
 По броварнях пив варити, 
 По лазнях лазен топити, 
 По грубам валятися. - 
 Товстим видом мух годувати, 
 Сажі витирати; 
 Ходімте за нами на долину Черкень погуляти!"

(37)^*

^* (Несколько дальше Ивась Коновченко говорит, что, если он не откликнется на зов есаулов, то -

 Будут мені козаки прозваніє прикладати 
 Гречкосієм, полежаєм називати 

(38))

Пример более сложного использования Гоголем песенного материала дает лирическое отступление о старой матери, ищущей среди прохожих "одного, милейшего всех" (137). В той же думе про Ивася Коновченка упоминается о матери Ивася - вдове, которая

 На базар выхожала, 

и которая в надежде встретить сына бежит навстречу войску.

Однако, эта реминисценция тесно переплетается с реминисценциями других украинских песен, точнее - отдельных стихов из них. Так, слова Гоголя: "Не по одному козаку взрыдает старая мать, ударяя себя костистыми руками в дряхлые перси; не одна останется вдова в Глухове, Немирове, Чернигове и других городах" - сотканы, примерно, из следующих песен:

 У Глухові, у городі стрільнули з гармати, 
 Не по однім козаченьку заплакала мати 

(М. Максимович, "Украинские народные песни" стр. 111)

 Не по однім ляху зосталась вдовиця. 

(Там же, 96)

Отзвуки народных песен - одна из существенных особенностей второй редакции повести. По большей части реминисценции эти весьма беглые, как в последнем примере. Аналогичный случай - слова есаула Товкача Бульбе: "Пусть же, хоть и будет орел высмыкать из твоего лоба очи..." (150); ср. в народной песне:

 Тогді орли налітали 
 З лоба очи висмикали. 

(Там же, 12)

В других случаях реминисценции эти используют отрывок одной песни, соответственно его видоизменяя, как например, в лирическом заключении главы VIII. Эта концовка отдельными своими выражениями восходит к думе о походе на поляков:

 Самко Мушкет думає, гадає, словами промовляє: 
 - "А що, як наше козачество, мов у пеклі, Ляхи спалять, 
 Да з наших козацьких костей пир собі на похмелля зварять!.. 
 А що як наші голови козацькі по степу-полю поляжуть, и т. д. 

(Там же, 28-29)

Если в источниках первой редакции Гоголь искал прежде всего деталей, которые позволили бы ему сделать изображаемую картину рельефнее, то, перерабатывая повесть, он стремится к исторической верности изображаемых событий, стараясь даже в мелочах возможно точнее восстановить эпоху.

Говоря о работе Гоголя над "Тарасом Бульбою", необходимо иметь в виду эволюцию в процессе работы идейного содержания повести.

Подготовляя и обрабатывая вторую редакцию повести, Гоголь частично попадает под влияние славянофильских тенденций. В несомненной связи с этими новыми для него тенденциями он наново пишет вторую речь Тараса к запорожцам - о товариществе; основной мотив этой речи: особые свойства "русской души", "русского чувства". Этим новая редакция "Тараса Бульбы" перекликается с высказываниями Гоголя в письмах того же времени: см. напр. письма к К. С. Аксакову (5 марта 1841 г.), Н. М. Языкову (17 сентября 1841 г.). и др. Одновременно Гоголь работал над римской редакцией "Мертвых душ", где уже появляется известное обращение к Руси-тройке.

IV

Интерес к историческому роману из прошлого России (и Украины) наметился в русской литературе уже к концу 20-х годов и выразился не только в литературной практике, но и в некоторых теоретических заявлениях.

Еще в 1823 г. Орест Сомов ("О романтической поэзии", СПб., 1823) указывал на новые, свежие темы для романтического писателя, называя среди них "малороссиян" "с сладостными их песнями и славными воспоминаниями" и "отважных переселенцев Сечи Запорожской": "все они, соединясь верою и пламенною любовию к отчизне, носят черты отличия в нравах и наружности".

Несколько лет спустя Н. А. Полевой в обширной рецензии на "Историю Малой России" Д. Бантыша-Каменского доказывал, что "под рукою живописца искусного Малороссия представит картину самую занимательную, самую живописную", ибо "никакая швейцарская, никакая нидерландская революция не покажет нам явлений, столь диких, столь прекрасных!". "Изобразите, - писал Полевой дальше, - постепенное сближение казаков с литовцами, поляками и гражданственностью, заселение их по обе стороны Днепра; новых врагов казацких, крымцев; отделение запорожцев, образование украинских казаков; их предводителей, от Дашковича до Хмельницкого; странное ученое образование киевского духовенства под владением Литвы и Польши; что-то рыцарское и ученое в малороссийкой аристократии, что-то дикое, литовско-азиятское, в простом народе Малороссии; эту пеструю смесь Азии и Европы, кочевой и оседлой жизни, покорности и независимости, твердости и слабости, и наконец взаимных отношений, взаимной политики, в одно время, Польши, Литвы, Турции, Крыма. Конечно, не предмет будет виноват, если ваш рассказ не увлечет душ и умов!" ("Московский Телеграф", 1830, т. 35, стр. 272).

В следующем 1831 г. Н. Маркевич в предисловии к "Украинским мелодиям" (М., 1831, стр. XXVII-XXVIII) набрасывал проект большого художественно-исторического сочинения, обещая: "Если станет на то сил моих и времени, быть может, я решусь принесть моим соотечественникам и земле, кормившей некогда наших праотцев, а ныне хранящей остатки их, - подробное описание красот исторических, прелестей природы, обычаев, обрядов, одежды, древнего правления малороссийского. Приятно было бы вспомнить, каков был Батурин, Чигирин или Глухов во времена предков наших, каковы были нравы, язык; приятно представить себе отечество в дни его протекшие".

Во всех этих предложениях и обещаниях сказалось недовольство преподносившейся в художественной литературе условной историей, сказались требования большей исторической документальности и убедительности.

Те же требования начинала ставить себе и русская историческая беллетристика (в частности, и с украинской тематикой), начиная со второй половины 20-х годов XIX века, - беллетристика, имевшая своим источником романы Вальтер Скотта (см. многочисленные факты, приведенные в книге И. И. Замотина "Романтический идеализм в русском обществе и литературе 20-30-х годов XIX столетия", СПб., 1907, стр. 323-328).

Современниками влияние Вальтер Скотта на автора "Вечеров" и "Миргорода" ощущалось весьма явственно (отзывы Полевого, Булгарина; замечание Пушкина, что начало "Тараса Бульбы" "достойно Вальтер Скотта").

Гоголя роднит с Вальтер Скоттом общая манера исторического повествования, основанная на изучении исторических и фольклорных источников и в то же время на глубоко-личном отношении к прошлому. Гоголь далек был от механического пересказа немногочисленных в то время общих исторических работ и от механического нанизыванья историко-бытовых деталей, как это нередко у М. Н. Загоскина, Н. А. Полевого, особенно же - в исторических романах Ф. Булгарина, а также у многочисленных "Вальтер Скоттиков" 20-30-х гг.

Типичность фабулы Гоголя, особенно в первой редакции, делает почти излишними поиски ее непосредственных литературных источников. Хотя исследователи (Н. П. Дашкевич, Н. И. Петров, Н. А. Котляревский) и отмечали ряд отдельных мест, эпизодов и характеристик "Тараса Бульбы", восходящих к литературным "источникам", к известным "прототипам", - связь этих "предшественников" с повестью Гоголя весьма отдаленная.

Примером может быть В. Т. Нарежный, романы которого "Запорожец" и "Бурсак" особенно часто ставились в связь с "Тарасом Бульбой", хотя в изображаемой в них условно-исторической Сечи нет ни бытовых черт, ни исторических фактов, ни художественных изобразительных средств, которые отразились бы в повести Гоголя. Для Гоголя с его идеализацией Запорожья неприемлемы были тенденции Нарежного: "пройдет столетие - и может быть одним только географам будет известно место, где стояла некогда Сечь Запорожская" (там же, стр. 216) и т. п. К непосредственным впечатлениям от чтения Нарежного ("Бурсак") могут быть возведены только воспоминания о бурсацких годах Остапа и Андрия; могли запомниться Гоголю и страницы из романа "Запорожец" о возникновении и основных принципах устройства Сечи (ср. "Тарас Бульба" стр. 64-67 и особенно 301-303 и "Романы и повести, сочиненные Василием Нарежным", ч. VIII, СПб., 1836, стр. 184-185). У Нарежного Гоголь мог также обратить внимание на некоторые традиционные типы (например, тип еврея).

Столь же неопределенны черты сходства с гоголевской повестью и во многих других художественных произведениях, называвшихся среди литературных "источников" "Тараса Бульбы". Ни общая характеристика казачества, какую дает Разумник Гонорский ("Опыты в прозе", Харьков, 1818, стр. 110-111), ни домыслы о происхождении казачества и сцена битвы между казаками и турками в романе Федора Глинки "Зинобий Богдан Хмельницкий, или освобожденная Малороссия" ("Письма к другу", часть III, СПб., 1817, стр. 151-152, 179-182), ни сцена казни в сентиментальной повести Е. Аладьина "Кочубей" ("Невский Альманах на 1828 г.", СПб., стр. 303-305), ни реминисценции "Истории Русов" в поэме М. А. Максимовича "Богдан Хмельницкий" (М., 1833), ни описания Сечи и характеристики запорожцев в романах Булгарина ("Дмитрий Самозванец" и "Мазепа") - не дают права исследователю говорить о каком-либо значении их для работы Гоголя над "Тарасом Бульбой". Лишь в одном случае можно говорить о возможности отражения в повести Гоголя образов и настроений оригинала; это - "Украинские мелодии" Н. А. Маркевича (М., 1831).

"Мелодии" Маркевича основаны на довольно тщательном изучении фольклорных и исторических источников, на непосредственном любовании красотами Украины. Это восторженное любование создало книге Маркевича некоторый успех; оно, по-видимому, привлекло к себе внимание и Гоголя. Так, можно предполагать, что на гоголевском описании степи (глава II) отразились следы чтения "Украинских мелодий", где степу уделено особенное внимание. В предисловии Маркевич замечает: "наши травы удивляют европейца; Шерер с восторгом говорит следующее: вся равнина изобилует всякого рода огородными растениями: душистые цветы, которые с величайшим тщанием обрабатывают европейцы, там растут сами по полям, и травы такой высоты, что человек на коне легко в них укрывается" (стр. 34, т. I) (Ник. Маркевич, "Украинские мелодии", М., 1831, стр. VII-VIII).

Среди "мелодий" Маркевич посвящает одну специально изображению "степа" (Маркевич особенно настаивает на таком написании этого слова), давая в ней целый комплекс поэтических образов, частично соответствующих и образам Гоголя (заметим, что до 1835 г. в степной части Украины сам Гоголь не бывал):

 Степ широкий, степ обширный! 
 С первым голосом весны 
 По тебе Украйны мирной 
 Гордо скачут табуны; и т. д. 

(Маркевич, там же, стр. 46-47)

В специальном комментарии к этому стихотворению Маркевич еще раз упоминает это "бесконечное пространство зелени, произведенной рукою природы украинской для украинских табунов", "эти необозримые луга, где, кажется, никогда не оставляла следов нога человеческая"^*.

^* (Впрочем, у нас есть указание еще на один источник знакомства Гоголя со степью. В своей записной книжке П. И. Бартенев, отмечая со слов П. В. Нащокина, что Пушкин хвалил Нащокину "Ревизора" и особенно "Тараса Бульбу", продолжает: "О сей последней пьесе Пушкин рассказывал Нащокину, что описание степей внушил он. Пушкину какой-то знакомый человек очень живо описывал в разговоре степи. Пушкин дал случай Гоголю послушать и внушил ему вставить в Бульбу описание степи" ("Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851-1860 гг.", М., 1925, стр. 45). Этим "знакомым человеком" был С. Д. Шаржинский.)

Из других стихотворений Маркевича мог обратить на себя внимание Гоголя переложенный в стихи рассказ "Истории Русов" о сожжении Наливайка в медном быке, с развернутой картиной пестрой толпы, смотрящей на ужасную казнь, как на интересное зрелище:

 Ребячески буйно народ хохотал 
 И шапками каждый огонь раздувал.
 ..................
 Мальчишки с весельем скакали кругом, 
 Отцы приводили детей на потеху, 
 И польки младые стихию платком 
 Дразнили, с служанок срывая для смеху, 
 Кидали во пламень одежду и шелк. 

(стр. 62)

Перерабатывая "Тараса Бульбу", Гоголь довольно тщательно и последовательно уничтожал стилистические особенности ранней редакции, сближавшие ее с традицией романтической повести с ее "бешеным" слогом: он стремился к углублению психологической мотивировки измены Андрия, к увеличению и освоению историко-бытовых деталей и к эпическому прославлению казачества. Последняя задача, при давнем и прочном интересе Гоголя к Гомеру (см. его замечания в "Авторской исповеди", в "Переписке с друзьями", в письмах к П. В. Анненкову от 12 августа 1847 г. и др.), сделала возможной известную стилистическую зависимость батальных сцен "Тараса Бульбы" от Илиады. Отношения Гоголя к Гомеру (как в "Тарасе Бульбе", так и в "Мертвых душах") были предметом полемики в современной ему критике. Позднейшие исследователи (И. Е. Мандельштам, В. Я. Брюсов, Ф. Е. Корш) - отмечали даже конкретные параллели к "Тарасу Бульбе" из "Илиады". Так, В. Я. Брюсов писал, что "бой под Дубно написан не столько на основании изучения малороссийской старины, сколько под влиянием перевода Гнедича "Илиады"" (Валерий Брюсов, "Испепеленный", М., 1909, стр. 17).

Конечно, "гомеровские" элементы в "Тарасе Бульбе" являются лишь частностью стилистической системы повести (ее второй редакции) и должны быть изучены в составе этого целого.

После выхода "Сочинений Николая Гоголя" (1842 г.) с переработанным текстом повести реакционная литературная критика воспользовалась этим для новой травли Гоголя. Так например, отзыв "Библиотеки для чтения" сводил на-нет всю творческую работу Гоголя над переработкой повести. "Чтобы усовершенствовать эту прекрасную повесть, стоило только исправить в ней русский язык, придать несколько более логической строгости фразе, устранить грубые жарты и немножко обмыть некоторые картины. Но тщеславие никогда не знает своих настоящих выгод. Из обширной по сюжету, но хорошо сжатой повести, раскинулась целая украинская пустыня, и большая часть достоинств прежнего "Бульбы" утонула в степном ковыле".

В издевательском тоне говорили о "Тарасе Бульбе" Н. Полевой, по словам которого Гоголь старался "представить малороссийских козаков какими-то рыцарями, Баярдами, Польмеринами" ("Русский Вестник" 1842, 5-6, отд. III, стр. 36) и К. Масальский, сводивший счеты с неназванными по имени критиками (в первую очередь, очевидно, с Белинским) за то, что "эти критики по принадлежащей им власти произвели господина Гоголя за "Тараса Бульбу", впредь до усмотрения, в Гомеры!" ("Сын Отечества", 1842, № 6).

Со стороны Белинского новая редакция "Тараса Бульбы" встретила полное признание. Он отметил, что повесть в новой редакции "сделалась вдвое обширнее и бесконечно прекраснее". "Поэт чувствовал, что в первом издании "Тараса Бульбы" на многое только намекнуто и что многие струны исторической жизни Малороссии остались в нем нетронутыми. Как великий поэт и художник, верный однажды избранной идее, певец Бульбы не прибавил к своей поэме ничего такого, что было бы чуждо ей, но только развил многие уже заключавшиеся в ее основной идее подробности. Он исчерпал в ней всю жизнь исторической Малороссии. Особенно замечательны подробности битв малороссиян с поляками под городом Дубно и эпизод любви Андрия к прекрасной польке. Вся поэма приняла еще более возвышенный тон, проникнулась лиризмом".