Часть вторая

Предисловие

Вот вам и другая книжка, а лучше сказать, последняя! Не хотелось, крепко не хотелось выдавать и этой. Право, пора знать честь. Я вам скажу, что на хуторе уже начинают смеяться надо мною: вот, говорят, одурел старый дед: на старости лет тешится ребяческими игрушками! И точно, давно пора на покой. Вы, любезные читатели, верно, думаете, что я прикидываюсь только стариком. Куда тут прикидываться, когда во рту совсем зубов нет! Теперь, если что мягкое попадется, то буду как-нибудь жевать, а твердое - то ни за что не откушу. Так вот вам опять книжка! Не бранитесь только! Не хорошо браниться на прощаньи, особенно с тем, с которым, бог знает, скоро ли увидитесь. В этой книжке услышите рассказчиков всё почти для вас незнакомых, выключая только разве Фомы Григорьевича. А того горохового панича, что рассказывал таким вычурным языком, которого много остряков и из московского народу не могло понять, уже давно нет. После того, как рассорился со всеми, он и не заглядывал к нам. Да, я вам не рассказывал этого случая? Послушайте, тут прекомедия была. Прошлый год, так как-то около лета, да чуть ли не на самый день моего патрона, приехали ко мне в гости (нужно вам сказать, любезные читатели, что земляки мои, дай бог им здоровье, не забывают старика. Уже есть пятидесятый год, как я зачал помнить свои именины. Который же точно мне год, этого ни я, ни старуха моя вам не скажем. Должно быть, близ семидесяти. Диканьский-то поп, отец Харлампий, знал, когда я родился; да жаль, что уже пятьдесят лет, как его нет на свете). Вот, приехали ко мне гости: Захар Кирилович Чухопупенко, Степан Иванович Курочка, Тарас Иванович Смачненький, заседатель Харлампий Кирилович Хлоста; приехал еще... вот позабыл, право, имя и фамилию... Осип... Осип... Боже мой, его знает весь Миргород! он еще, когда говорит, то всегда щелкнет наперед пальцем и подопрется в боки... Ну, бог с ним! в другое время вспомню. Приехал и знакомый вам панич из Полтавы. Фомы Григорьевича я не считаю: то уже свой человек. Разговорились все (опять нужно вам заметить, что у нас никогда о пустяках не бывает разговора. Я всегда люблю приличные разговоры; чтобы, как говорят, вместе и услаждение и назидательность была), разговорились об том, как нужно солить яблоки. Старуха моя начала было говорить, что нужно наперед хорошенько вымыть яблоки, потом намочить в квасу, а потом уже... "Ничего из этого не будет!" подхватил полтавец, заложивши руку в гороховый кафтан свой и прошедши важным шагом по комнате: "ничего не будет! Прежде всего нужно пересыпать канупером, а потом уже..." Ну, я на вас ссылаюсь, любезные читатели, скажите по совести, слыхали ли вы когда-нибудь, чтобы яблоки пересыпали канупером? Правда, кладут смородинный лист, нечуй-ветер, трилистник; но чтобы клали канупер... нет, я не слыхивал об этом. Уже, кажется, лучше моей старухи никто не знает про эти дела. Ну, говорите же вы! Нарочно, как доброго человека, отвел я его потихоньку в сторону: "Слушай, Макар Назарович, эй, не смеши народ! Ты человек немаловажный: сам, как говоришь, обедал раз с губернатором за одним столом. Ну, скажешь что-нибудь подобное там, ведь тебя же осмеют все!" Что ж бы, вы думали, он сказал на это? Ничего! плюнул на пол, взял шапку и вышел. Хоть бы простился с кем, хоть бы кивнул кому головою; только слышали мы, как подъехала к воротам тележка с звонком; сел и уехал. И лучше! Не нужно нам таких гостей! Я вам скажу, любезные читатели, что хуже нет ничего на свете, как эта знать. Что его дядя был когда-то комиссаром, так и нос несет вверх. Да будто комиссар такой уже чин, что выше нет его на свете. Слава богу, есть и больше комиссара. Нет, не люблю я этой знати. Вот вам в пример Фома Григорьевич; кажется, и не знатный человек, а посмотреть на него: в лице какая-то важность сияет, даже когда станет нюхать обыкновенный табак, и тогда чувствуешь невольное почтение. В церкве, когда запоет на крылосе - умиление неизобразимое! растаял бы, казалось, весь!.. А тот... ну, бог с ним! он думает, что без его сказок и обойтиться нельзя. Вот всё же таки набралась книжка.

Я, помнится, обещал вам, что в этой книжке будет и моя сказка. И точно, хотел было это сделать, но увидел, что для сказки моей нужно, по крайней мере, три таких книжки. Думал было особо напечатать ее, но передумал. Ведь я знаю вас: станете смеяться над стариком. Нет, не хочу! Прощайте! Долго, а может быть совсем, не увидимся. Да что? ведь вам всё равно, хоть бы и не было совсем меня на свете. Пройдет год, другой - и из вас никто после не вспомнит и не пожалеет о старом пасичнике

Рудом Паньке.

В этой книжке есть много слов, не всякому понятных. Здесь они почти все означены:

Баштáн, место, засеянное арбузами и дынями.

Бýблик, круглый крендель, баранчик.

Варенýха, вареная водка с пряностями.

Видлóга, откидная шапка из сукна, пришитая к кобеняку.

Выкрутáсы, трудные па.

Галýшки, клецки.

Гамáн, род бумажника, где держат огниво, кремень, губку, табак, а иногда и деньги.

Голодная кутья, сочельник.

Гóрлица, танец.

Гречáник, хлеб из гречневой муки.

Дúвчина, девушка.

Дивчáта, девушки.

Дукáт, род медали, носимой на шее женщинами.

Жúнка, жена.

Запáска, род шерстяного передника у женщин.

Кавýн, арбуз.

Каганéц, светильня, состоящая из разбитого черепка, наполненного салом.

Канýпер, трава.

Кацáп, русский человек с бородою.

Книш, спеченный из пшеничной муки хлеб, обыкновенно едомый горячим с маслом

Кобенк, род суконного плаща с пришитою назади видлогою.

Кожýх, тулуп.

Комóра, амбар.

Корáблик, старинный головной убор.

Корж, сухая лепешка из пшеничной муки, часто с салом.

Курéнь, соломенный шалаш.

Кýхва, род кадки; похожая на опрокинутую дном кверху бочку.

Кýхоль, глиняная кружка.

Левáда, усадьба.

Ллька, трубка.

Намúтка, белое покрывало из жидкого полотна, носимое на голове женщинами, с откинутыми назад концами.

Нечýй-ветер, трава.

Палянúца, небольшой хлеб, несколько плоский.

Пáрубок, парень.

Пейсики, жидовские локоны.

Пéкло, ад.

Переполóх, испуг. Выливать переполох - лечить испуг.

Петровы батогú, трава.

Плáхта, нижняя одежда женщин из шерстяной клетчатой материи.

Пúвкопы, двадцать пять копеек.

Пúщик, пищалка, дудка, небольшая свирель.

Пóкут, место под образами.

Полутабéнек, старинная шелковая материя.

Свúтка, род полукафтанья.

Скрня, большой сундук.

Смáлец, бараний жир.

Сопúлка, свирель.

Сýкня, старинная одежда женщин из сукна.

Сыровéц, хлебный квас.

Тесная баба, игра, в которую играют школьники в классе: жмутся тесно на скамье, покамест одна половина не вытеснит другую.

Хлóпец, мальчик.

Хýстка, платок носовой.

Цибýля, лук.

Черевúки, башмаки.

Чумакú, малороссияне, едущие за солью и рыбою, обыкновенно в Крым.

Швец, сапожник.

Шúбеник, висельник.