Пропавшая грамота. Комментарии

I

Хранящийся в Архиве Института литературы Академии Наук СССР в составе Дашковского собрания автограф "Пропавшей грамоты" является черновиком первоначальной редакции повести. Автограф написан чернилами на четырех листах большого формата (с оборотом) обычным для Гоголя убористым почерком с многочисленными поправками и помарками. Листы рукописи были разорваны на куски и позже склеены и вплетены П. Я. Дашковым в тетрадь вместе с рядом других автографов Гоголя. Черновой, первоначальный характер этого документа подтверждается и отсутствием заглавия. Рукопись "Пропавшей грамоты" была впервые опубликована, чрезвычайно неисправно, К. Н. Михайловым (К. Н. Михайлов читал, например, вместо "возле ятки храпела сидя" - "возле этакого храпке (!) шла", или вместо правильного "гладили усы" - "кидали ум", и т. д. и т. п.).

Текст черновика "Пропавшей грамоты" значительно превышает по размеру окончательную, печатную редакцию, и хотя не имеет сколько-нибудь принципиального отличия от нее ни в сюжетном, ни в стилевом отношении, однако дает многочисленные варианты и разночтения. При отделке повести отпали целые фрагменты, не включенные Гоголем в окончательную редакцию. Так, в печатный текст не вошло ни подробное описание путешествия деда из пекла на хромом чорте, ни эпизод с горшками, надувавшими щеки. Отброшен был и ряд колоритных деталей. Так, например, при характеристике деда в черновой редакции указывалось, что он "один бывало иной раз выходил на медведя, а подчас и пяти человек умять ему было так же, как нашему брату отпеть воскресный кондак".

Автограф повести не дает достаточных данных для определения времени ее написания. Публикация "Пропавшей грамоты" в первой книге "Вечеров" (цензурное разрешение которой датировано 26 мая 1831 г.) делает несомненным завершение работы над повестью не позже апреля - мая 1831 г. Однако начата повесть была, возможно, еще в 1829. В таком случае к этому времени восходит, вероятно, и черновой автограф. Подтверждением этому служит письмо Гоголя к матери от 22 мая 1829 г., в котором он запрашивает ее подробности относительно различных карточных игр, популярных в украинском обиходе.

Во втором издании "Вечеров" 1836 г. текст "Пропавшей грамоты" был перепечатан почти без изменений. Лишь в немногих случаях были заменены отдельные слова и изменен порядок слов в фразе (например, в [ВД₁] было "нечистым", в [ВД₂] - "нечистыми" или "валятся" в [ВД₁], а в [ВД₂] - "повалятся"). Однако наличие этих изменений, хотя бы и мало существенных, свидетельствует, что текст второго издания, повидимому, внимательно прочитывался Гоголем.

В основном тексте "Пропавшей грамоты" настоящего издания сделаны следующие исправления против текста [ВД₂]: "чудище" по [РЛ₅] и [ВД₁]; [ВД₂]: "чудовище"; "масть хоть куда" - по [РЛ₅]; [ВД₁], [ВД₂]: "масть хоть худа" - опечатка, исправленная в обоих последующих изданиях; "Жаль стало товарища" - по [РЛ₅] и [ВД₁], в [ВД₂] и последующих изданиях - "Жаль старого товарища", что может рассматриваться как случайная опечатка; "чудеса деются" - по [РЛ₅] и [ВД₁], в последующих изданиях: "чудеса делаются".

II

Сюжетным стержнем повести "Пропавшая грамота" является рассказ о путешествии деда к чертям за украденной шапкой. Рассказ этот по своей конструкции напоминает одну из широко распространенных (в частности, у украинцев) легенд - о кумовой кровати или о разбойнике Мадее (Н. П. Андреев. "Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне". Л., 1929, стр. 53, № 756 В).

Легенда (в полном ее виде) повествует о том, как человек, душа которого отцом его запродана чорту, отправляется в ад, проникает туда с помощью страшного разбойника и выручает "запись". Так и у Гоголя мы видим путешествие деда в "пекло" и возвращение украденной шапки. Само изображение путешествия деда к чертям отчасти напоминает путешествие в ад в "Кумовой постели" В. Олина ("Карманная книжка для любителей русской старины и словесности на 1829 год. Издана В. Н. Олиным". СПб., 1829, стр. 289-337. На это сходство впервые указал В. Гиппиус. "Гоголь", Л., 1924, стр. 29). повидимому, известны были Гоголю и устные рассказы о кумовой кровати или о великом грешнике.

Торжественно-религиозный характер легенды снят Гоголем и заменен шутливо-комическим. Уже то обстоятельство, что дед идет в пекло не за душой, а за шапкой, придает рассказу иной, не-религиозный характер.

Изложение у Гоголя напоминает скорее народные рассказы о шабаше ведьм, о пребывании у чертей музыкантов, сапожников, портных и т. п. Народные рассказы подобного рода многочисленны; см. например: Б. Д. Гринченко. "Этнографические материалы, собранные в Черниговской и соседних с ней губерниях", II. Чернигов, 1897, стр. 57, 58; В. Н. Добровольский. "Смоленский этнографический сборник", I. СПб., 1891, стр. 133-156 (три рассказа); М. П. Драгоманов. "Малорусские народные предания и рассказы". Киев, 1876, стр. 52, 54, 393; В. В. Иванов. "Жизнь и творчество крестьян Харьковской губ.". Харьков, 1898, стр. 408; И. Я. Рудченко. "Народные южно-русские сказки", I. Киев, 1869, № 41; "Сборник Харьковского историко-филологического общества", III. Харьков, 1891, стр. 166. Сюда же относится и "Гусар" Пушкина (написанный в 1833 году).

Самое изображение "нечисти" у Гоголя напоминает некоторые народные тексты, но Гоголь придает своим картинам более сложный литературный характер, - ср., например, В. Гнатюк. "Знадоби до галицько-руської демонольогії, I - "Етнографічний Збірник", XV. Львів, 1904, № 13.

Игра деда в карты с ведьмами частично напоминает рассказы об игре солдата в карты с чертями (см., например, А. Н. Афанасьев. "Народные русские сказки", I. М. - Л., 1936, №№ 153, 154).

Чудесный конь, полученный дедом, в народных рассказах обычно оказывается затем кочергой и т. п. (ср. "Гусар": "Не конь - а старая скамья"); у Гоголя же конь этот просто пропадает. Частично этот эпизод напоминает вторую часть белорусской сказки "Болотные паны" (П. В. Шейн. "Материалы для изучения быта и языка русского населения северо-западного края", II. СПб., 1893, стр. 270-271, № 130). Ср. также рассказ о том, "Як ведьма салдату падделала, што ион на липинки за тысичу верст слитаў и сваю родину пувидаў" (Добровольский, назв. соч., I, стр. 136, № 67).

Заключительный эпизод с танцующей бабой и сном ее можно сопоставить с народными рассказами о танце против воли и о различных скачущих предметах, см., например, Гнатюк, назв. соч., I, стр. 86, № 54; Б. Д. Гринченко. "Из уст народа". Киев, 1900, стр. 99.

Для образов запорожца и чертей Гоголь воспользовался частично материалами вертепной драмы (См. В. А. Розов. "Традиционные типы малорусского театра XVII-XVIII вв. и юношеские повести Н. В. Гоголя" - "Памяти Гоголя. Сборник речей и статей". Киев, 1911, стр. 103-115, особ. 108-111. Ср. также Евген Марковський. "Український вертеп", I. У Києві, 1929, стр. 19, и рисунок № 93). Особенно характерен костюм запорожца.

Весь разнообразный традиционный материал Гоголь сплавляет в одно целое и оформляет по-своему, создавая подлинное литературное произведение. Характерно в этом отношении уже вступление рассказчика (дьяка Фомы Григорьевича), выдержанное в бытовых тонах, затем подробное и красочное изображение ярмарки, описание ночлега в шинке, изображение мудрого шинкаря, описание дороги к чертям, подробности пребывания деда в пекле, подробности в изображении игры в карты, изображение визита деда к царице. Опираясь на народный материал, Гоголь вместо кратких сюжетных формул народных рассказов дает детально нарисованные картины отчасти в духе романтической литературы, отчасти уже и в духе реалистической описательной манеры юмористического характера.