Книги о Гоголе
Произведения
Ссылки
О сайте






предыдущая главасодержаниеследующая глава

Вечера на хуторе близ Диканьки

Введение к комментариям

I

Источники текста

а. Общие для всего сборника

[ВД1] - "Вечера на хуторе близ Диканьки. Повести, изданные пасичником Рудым Паньком". Первая книжка. СПб., 1831. Вторая книжка, СПб., 1832.

[ВД2] - "Вечера на хуторе близ Диканьки. Повести, изданные пасичником Рудым Паньком". Часть первая. Часть вторая. Изд. второе. СПб., 1836.

[П] - "Сочинения Николая Гоголя". Том первый: "Вечера на хуторе близ Диканьки". СПб., 1842.

[Тр] - "Сочинения Н. В. Гоголя". Том первый: "Вечера на хуторе близ Диканьки". М., 1855.

б. К отдельным повестям
Сорочинская ярмарка

[РМ8] - Черновой автограф. Публичная библиотека СССР им. В. И. Ленина. Москва.

Вечер накануне Ивана купала

[ОЗ] - "Отечественные Записки" 1830, февраль, № 118, стр. 238-264; март, № 119, стр. 421-442.

Майская ночь, или утопленица

[РМ8] - Черновой автограф. Публичная библиотека СССР им. В. И. Ленина. Москва.

Пропавшая грамота

[РЛ5] - Черновой автограф. Институт литературы Академии Наук СССР. Ленинград.

Ночь перед рождеством

[РМ4] - Черновой автограф. Публичная библиотека СССР им. В. И. Ленина. Москва.

В настоящем издании "Вечера на хуторе близ Диканьки" печатаются по тексту [ВД2], с отдельными исправлениями по автографам ("Сорочинская ярмарка", "Майская ночь", "Пропавшая грамота", "Ночь перед Рождеством"), первому изданию "Вечеров" 1831-1832 гг., первому тому "Сочинений" 1855 г. ("Сорочинская ярмарка") и с учетом текста первого тома "Сочинений" 1842 г. В отделе "других редакций" целиком воспроизводятся журнальный текст "Вечера накануне Ивана Купала" по [ОЗ] и черновые редакции "Сорочинской ярмарки", "Майской ночи", "Пропавшей грамоты" и "Ночи перед Рождеством" - по автографам.

II

"Вечера на хуторе близ Диканьки" печатаются в том составе и в той последовательности самих повестей и обрамляющих их материалов ("Предисловия", "Словарики"), в каком этот сборник был напечатан при жизни Гоголя во втором отдельном издании 1836 г. В приложения отнесены: не воспроизведенный в 1836 г. беллетризованный список "Опечаток" к первой книжке "Вечеров" издания 1831 г., "Предисловие", предпосланное I тому "Сочинений" 1842 г., а также связанный с работою Гоголя над "Вечерами" черновой отрывок "Я давно уже ничего не рассказывал вам..."

Для семи повестей из общего числа восьми, составивших обе части "Вечеров", последний авторитетный авторский текст дает отдельное издание 1836 г. - этот текст и взят в основу настоящего издания. Поправки, сделанные Н. Я. Прокоповичем в первом томе "Сочинений" 1842 г., согласно общим принципам издания, в текст не вводятся. При жизни Гоголя было отпечатано и просмотрено им 9 листов первого тома второго собрания "Сочинений", "Вечера" обрываются в них на половине повести "Ночь перед Рождеством" (На словах: "Прощайте, братцы!" кричал в ответ кузнец: "даст бог увидимся на...", см. "Ночь перед Рождеством".) Разночтения с предыдущими изданиями, представляемые здесь повестями "Вечер накануне Ивана Купала", "Майская ночь", "Пропавшая грамота" и первой половиной "Ночи перед Рождеством", вполне аналогичны по своему характеру правке Н. Я. Прокоповича в "Сочинениях" 1842 г. Эти разночтения отражают, повидимому, корректорскую работу М. Н. Лихонина, и их авторитетность была справедливо взята под сомнение уже первыми редакторами критических изданий Гоголя. В настоящем томе разночтения издания "Сочинений" 1855 г. в основной текст перечисленных повестей, как правило, не вносятся.

История авторского текста первой повести "Вечеров", "Сорочинской ярмарки", представляет большую сложность, чем семи последующих. Гоголь просмотрел ее, повидимому, гораздо внимательнее, чем остальные повести, и внес целый ряд существенных стилистических исправлений. Пренебречь ими, разумеется, нельзя, но вместе с тем нельзя признать текст издания 1855 г. авторитетной авторской редакцией "Сорочинской ярмарки": в нем сохранились нивелирующие своеобразие языка писателя исправления Н. Я. Прокоповича, а правка Гоголя сочеталась с правкой М. Н. Лихонина (см. об этом подробнее ниже, в соответствующем разделе комментария). Поэтому в настоящем издании и для "Сорочинской ярмарки", как для остальных семи повестей "Вечеров", был взят в основу текст отдельного издания 1836 г., а по первому тому "Сочинений" 1855 г. были внесены только те исправления, которые могут быть с полной убедительностью приписаны Гоголю. При этом оказалось легко выполнимым и полное устранение правки Н. Я. Прокоповича, так как авторские исправления на них не налагались.

Таким образом, текст "Вечеров на хуторе близ Диканьки", очищенный от посторонней правки, дается в настоящем издании в последней по времени авторской редакции, а работа писателя над первым циклом своих повестей документируется полным воспроизведением всех сохранившихся черновых рукописей и сводом вариантов.

История и хронология создания "Вечеров на хуторе близ Диканьки" может быть восстановлена только в самых общих чертах. Скудные и туманные упоминания в письмах Гоголя и беглые записи материалов, использованных в повестях, в его "Книге всякой всячины" с трудом поддаются расшифровке, а палеографические данные четырех сохранившихся рукописей ("Сорочинской ярмарки", "Майской ночи", "Пропавшей грамоты" и "Ночи перед Рождеством") мало в чем уточняют хронологию, установленную справками о сроках выхода обеих книжек первого издания сборника и дате их цензурных разрешений. Между тем, этими материалами исчерпываются находящиеся в распоряжении исследователей источники.

Возникновение замысла, если не самого цикла, то отдельных вошедших в него повестей, следует отнести, вероятно, уже к первым месяцам пребывания Гоголя в Петербурге, то есть к началу 1829 г. Осмотревшись в столице и связавшись с жившими здесь земляками, Гоголь обнаружил и в литературных и в более широких общественных кругах живой интерес к фольклорным и этнографическим материалам, в частности украинским. Естественно, что именно в это время Гоголь, уже значительно охладевший к ранним стихотворным опытам, мог задаться мыслью использовать в литературной работе свое знание быта, сказаний и песен родной Украины. Между тем, осведомленность писателя носила весьма общий характер, и недостаточность запаса конкретных сведений обнаружилась, как только он приступил к осуществлению своих замыслов. Для сбора на месте нужных материалов Гоголь был принужден обратиться к помощи матери, сестры, а через них к более широкому кругу своих родных и знакомых.

Запросы об "обычаях и нравах малороссиян" появляются в письмах к матери от 30 апреля и 22 мая 1829 г. - эти два письма и служат первыми документальными свидетельствами о начале работы Гоголя над повестями, составившими позднее "Вечера на хуторе близ Диканьки"; в письме от 22 мая отмечается: "Я думаю, вы не забудете моей просьбы извещать меня постоянно об обычаях малороссиан. Я всё с нетерпением ожидаю вашего письма. Время свое я так расположил, что и самое отдохновение, если не теперь, то в скорости, принесет мне существенную пользу". Характерно, что только в двух первых цитированных письмах к матери Гоголь конкретно указывает, какие именно сведения ему нужны ("описание полного наряда сельского дьячка", "подробное описание свадьбы", "о некоторых играх, из карточных: у Панхвиля..." и т. д.). В последующих письмах такие конкретные требования исчезают, но на разные лады вариируется более общего характера просьба доставлять сведения "о поверьях, обычаях малороссиан, сказках, преданьях, находящихся в простонародьи" (см. письма от 24 июля и 12 ноября 1829 г., 2 февраля и 2 апреля 1830 г.). Создается впечатление, что Гоголь, начав свои запросы с выяснения отдельных деталей, потребность которого назрела в ходе разработки определенных тем, перешел затем к широкой заготовке материалов, которые в свою очередь могли подсказать темы, дать сюжеты для повестей. Именно к сообщениям сюжетного характера возрастает его интерес. Мать он просит тотчас же написать, "если где-либо услышите какой забавный анекдот между мужиками в нашем селе, или в другом каком, или между помещиками"; предлагает расспросить теток, "какие анекдоты и истории случались в их время - смешные, забавные, печальные, ужасные". Уже одно это свидетельствует, что в замыслах Гоголя намечалась целая серия повестей. Туманные намеки в письмах также говорят об обширном труде, осуществление которого потребует долголетних занятий.

Если уже на первых стадиях работы, летом или даже весной 1829 г., возникал замысел "Вечеров", как сборника повестей, то естественно напрашивается вопрос, чем Гоголь, кроме общей тематики, предполагал их объединить. Образ "издателя" пасичника Рудого Панька, подсказанный, согласно сообщению Кулиша, П. А. Плетневым, возник позже, когда основная часть материалов обеих книжек "Вечеров" была написана. "Предисловие" уже post factum объясняло некоторую разнородность состава книги сообщением, что рассказчиков было несколько. На ранних этапах циклизация повестей могла слагаться вокруг образа рассказчика дьячка Фомы Григорьевича, гораздо органичнее связанного с отдельными частями повествования, чем фикции "панича в гороховом кафтане" или любителя страшных историй. Ему приписаны три повести ("Вечер накануне Ивана Купала", "Пропавшая грамота", "Заколдованное место"), сказовая манера изложения которых определялась проставленным при них подзаголовком "Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви". Так как первая из названных повестей является едва ли не самой ранней, а подробное "описание полного наряда сельского дьячка", позже использованное для характеристики Фомы Григорьевича в "Предисловии", Гоголь затребовал еще в письме от 30 апреля 1829 г., то можно высказать догадку, что уже в первоначальном замысле на этот образ возлагалась важная композиционная функция объединения отдельных повестей в цельный сборник. В этой связи следует отметить, что зачин "Вечера накануне Ивана Купала" построен как введение к связной серии рассказов, общая тематика которых, полуисторическая, полуфантастическая, намечалась тут же. Однако предположение писателя не оформилось достаточно четко и не помешало ему переходить от сказа к "безличной" форме повествования. К тому же намерение издать "Вечера" книгой определилось вполне только в марте - апреле 1830 г., когда Гоголь, напечатавший "Вечер накануне Ивана Купала" в "Отечественных Записках" и оставшийся недовольным редакторскими приемами П. П. Свиньина, прекратил публикацию повестей в журналах.

Все повести "Вечеров на хуторе близ Диканьки" были написаны в сравнительно короткий промежуток времени между апрелем - маем 1829 и январем 1832 г. При этом в начале этого периода Гоголь был отвлечен от работы первой заграничной поездкой (август - сентябрь 1829 г.), а в конце - работой над историческим романом "Гетьман".

Сведения, о которых Гоголь запрашивал мать в письмах от 30 апреля и 22 мая 1829 г., относятся к трем повестям - "Вечеру накануне Ивана Купала", "Майской ночи" и "Пропавшей грамоте". Замыслы этих повестей определились, очевидно, раньше других. Работа над "Майской ночью" (черновой редакцией) была, повидимому, закончена уже к июлю 1829 г., так как Гоголь, не дождавшись присланных ему матерью в письме от 2 июля материалов, воспользовался имевшимся у него и записанным в "Книге всякой всячины" кратким описанием игры в "ворона". С равным основанием можно считать, что и "Вечер накануне Ивана Купала" был одной из первых завершенных в начальной редакции повестей сборника, так как именно с этой вещи Гоголь начал публикацию цикла "Вечеров". Позднее была закончена "Сорочинская ярмарка": ее черновая рукопись набросана на бумаге с водяными знаками 1829 и 1830 гг. Нужно, однако, отметить, что сам Гоголь (во втором издании "Вечеров") датировал повесть 1829 годом, имея в виду, вероятно, начало работы над ней или даже время возникновения замысла. Наконец, предельный срок, к которому были закончены и отделаны все повести первой книги "Вечеров", устанавливается датой ее цензурного разрешения - 26 мая 1831 г.

К концу мая 1831 г. была готова не только вся первая, но и значительная доля второй части "Вечеров": в противном случае Гоголь, в особенности после неудачи с "Ганцем Кюхельгартеном", вряд ли решился бы проставить на титульном листе слова "Первая книжка", а в предисловии дать определенное обязательство издать продолжение в ближайшем будущем. С другой стороны, сравнительно короткий, пятимесячный срок, разделявший выход в свет первой книжки и сдачу в цензуру рукописи второй, к тому же при занятости писателя другими замыслами, был вряд ли достаточным для создания четырех новых повестей. Работу над "Ночью перед Рождеством" Н. С. Тихонравов относит, руководясь палеографическими данными, в основном к 1830 г.; к раннему времени может быть также отнесена повесть "Заколдованное место", написанная от лица Фомы Григорьевича. Очевидно, только две оставшиеся повести были закончены позднее. Можно предполагать, что "Иван Федорович Шпонька и его тетушка", выделяющийся в составе сборника своим реализмом и свидетельствующий о переходе Гоголя к новой художественной манере, был последней по времени написания повестью "Вечеров". К 31 января 1832 года (дата цензурного разрешения второй книжки "Вечеров на хуторе близ Диканьки") работа Гоголя над первым циклом его повестей закончилась.

В "Предисловии" к первой книжке "Вечеров" читатели предупреждались, что во второй части найдутся "статься может... побасенки самого пасичника". Это полуобещание выполнено не было, но оно свидетельствует, что у Гоголя, во время работы над сборником, намечались некоторые не получившие осуществления замыслы (ср. с этим в концовке черновой редакции "Ночи перед Рождеством" еще более определенное, но так же не выполненное обещание дать в дальнейшем подробное описание свадьбы). В рукописях сохранился только один набросок, относящийся к неосуществленным повестям "Вечеров". Это - воспроизведенный в приложении к настоящему тому отрывок "Я давно уже ничего не рассказывал вам..." Впервые опубликованная П. А. Кулишом ("Записки о жизни Гоголя", I, стр. 164) и более исправно Н. С. Тихонравовым (Соч., 10 изд., V, стр. 94) запись эта находится в тетради [РМ4] (стр. 137), где следует тотчас же за "Ночью перед Рождеством" и набросками статьи "Несколько слов о Пушкине"; своим стилем она напоминает вступление рассказчика в "Вечерах" и представляет собою, очевидно, заготовку для какой-то повести второй части. В таком случае отрывок следует датировать 1831 годом (концом его). Возможно, впрочем, предположение и о более поздней дате - 1832 г.; в этом случае набросок свидетельствовал бы о намерении Гоголя продолжить "Вечера". Позднее материал отрывка был использован Гоголем в "Старосветских помещиках", - именно в размышлениях автора о "гармонических грезах", "которые ощущаете вы, сидя на деревенском балконе, обращенном в сад, когда прекрасный дождь роскошно шумит, хлопая по древесным листьям, стекая журчащими ручьями и наговаривая дрему на наши члены".

Печатание первой книжки "Вечеров", на медлительность которого Гоголь жаловался в письме к А. С. Данилевскому от 2 мая 1831 г., продолжалось все лето. В свет книга вышла только в первых числах сентября, как это устанавливается письмом Гоголя к В. А. Жуковскому от 10 сентября 1831 г., при котором Гоголь препровождал экземпляры сборника Пушкину, Жуковскому и А. О. Россет. Печатание второй книжки заняло гораздо меньше времени, и она вышла в свет в начале марта 1832 г. (ср. письмо к А. С. Данилевскому от 10 марта 1832 г., при котором посылалась книга). Одновременно с ней издатель А. Ф. Смирдин, ссылаясь на то, что второй книжки "у него не покупали без первой", отпечатал по новому набору, строка в строку воспроизводящему начальный, 150 экземпляров первой части "Вечеров" (см. письмо к М. П. Погодину от 1 февраля 1833 г.). Это, по существу, второе издание разнилось от первого только мелкими типографскими отличиями - титульный лист был набран более крупным шрифтом, оказались исправленными некоторые опечатки на стр. 3, 72, 79 и 148 (хотя список опечаток воспроизводился в прежнем виде), была дана иная обложка с иным текстом объявлений (см. описание Н. С. Тихонравова, пользовавшегося экземпляром библиотеки Исторического музея, Соч., 10 изд., I, стр. 511).

Уже летом 1832 г. Гоголь начал задумываться о повторном издании "Вечеров" (см. письмо к М. П. Погодину от 20 июня 1832 г.). Цензурное разрешение второго издания помечено 10 ноября 1834 г., но отпечатано оно было только через год с лишним и поступило в продажу в январе 1836 г. (см. извещение в "Северной Пчеле" 1836, № 26 от 1 февраля). Причина задержки остается неизвестной. Основной тираж обоих первых изданий "Вечеров на хуторе близ Диканьки" составлял обычные в то время 1200 экземпляров (ср. цитированное выше письмо к М. П. Погодину).

Включая "Вечера" в собрание "Сочинений" 1842 г., Гоголь предпослал этому изданию особое "Предисловие", характеризующее позднейшее отношение писателя к своим первым книгам (см. текст "Предисловия" в приложении к настоящему тому). Точная датировка "Предисловия" затруднительна; можно, однако, предполагать, что написано оно перед самым отъездом Гоголя за границу, то есть в самом начале 1842 г., когда он препоручил все дела по изданию "Сочинений" Н. Я. Прокоповичу (ср. письмо к С. П. Шевыреву от 4 июня 1842 г.).

III

После неудачи с "Ганцем Кюхельгартеном", сурово встреченным критикой, Гоголь мог опасаться такого же провала с первой книжкой "Вечеров на хуторе близ Диканьки". Но этого не случилось. Псевдоним "В. Алов" не был раскрыт, и в критике не делалось сопоставлений между новой книгой и идиллией, которою дебютировал молодой автор.

Ко времени появления в печати первой книжки "Вечеров" Гоголь становился уже известным в литературных кругах. В мае 1831 г. он познакомился с Пушкиным, и Пушкину принадлежит первый из известных нам отзывов современников о "Вечерах". В ответ на письмо Гоголя от 21 августа 1831 г. с сообщением о весельи наборщиков, хохотавших над присланными в типографию "штучками" ("оченно до чрезвычайности забавны" - пояснял фактор), Пушкин писал 25 августа: "Поздравляю Вас с первым Вашим торжеством, с фырканьем наборщиков и изъяснениями фактора. С нетерпением ожидаю и другого: толков журналистов и отзыва остренького сидельца" (подразумевался Н. А. Полевой). По получении книги Пушкин писал А. Ф. Воейкову в половине сентября: "Сейчас прочел Вечера близ Диканьки. Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился. Мне сказывали, что когда издатель вошел в типографию, где печатались Вечера, то наборщики начали прыскать и фыркать, зажимая рот рукою. Фактор объяснил их веселость, признавшись ему, что наборщики помирали со смеху, набирая его книгу. Мольер и Фильдинг, вероятно, были бы рады рассмешить своих наборщиков. Поздравляю публику с истинно веселою книгою, а автору сердечно желаю дальнейших успехов. Ради бога, возьмите его сторону, если журналисты, по своему обыкновению, нападут на неприличие его выражений, на дурной тон и проч. Пора, пора нам осмеять Les précieuses ridicules нашей словесности, людей, толкующих вечно о прекрасных читательницах, которых у них не бывало, о высшем обществе, куда их не просят, и всё это слогом камердинера профессора Тредьяковского".

Письмо было написано в тоне журнальной статьи, и Воейков использовал его в печати. Оно было воспроизведено в рецензии на "Вечера" Л. А. Якубовича ("Литературные прибавления к Русскому Инвалиду" 1831, № 79 от 3 октября). От себя рецензент замечал, что "повести свои рассказывает пасичник Рудый Панек без вычур, без хитрости, без требований на ученость и славу. Лица его не подмалеваны, нет общих мест, пошлых и тошных, происшествия не притянуты за волосы, веселость неподдельная, остроумие не выкраденное: в них всё просто - и потому всё прекрасно! - ибо первое условие прекрасного - простота". Заключалась статья обращенным к автору "Вечеров" приглашением "не замедлить изданием 2-ой части своего прекрасного сочинения" и обещанием "поговорить, при случае, побольше... о повестях русских, в числе которых Вечера занимают одно из мест почетнейших".

Вторично отзыв Пушкина был напечатан в переводе в издававшемся в Петербурге журнале "Le Miroir, journal de littérature et de théâtres" (1831, № 35 от 28 октября) - в обозрении текущей литературы. Анонимный обозреватель (кажется, О. М. Сомов) писал по поводу "Вечеров" (передаем текст в русском переводе): "Необычно название, под каким только что вышел занимательный сборник украинских повестей. Они довольно многочисленны и все носят наивный и правдивый национальный характер. Под псевдонимом пасичника Рудого Панька автор описывает нравы, обычаи и язык добрых обитателей Украины. Какой рудник для разработки представляет собою наша народность!"

Содержание обеих рецензий определялось отзывом Пушкина. В частном письме, неизбежно лаконичном, Пушкин не мог развернуть широкой характеристики "Вечеров", но он отметил несколько характерных, существенных черт, подхваченных другими критиками - юмор, поэтичность и лиризм книги. Предвидя нападения литературных староверов на "неприличие выражений" и "дурной тон" (что и сбылось), он считал необходимым защитить Гоголя от таких нападок. Однако Пушкин уже тогда не закрывал глаз на некоторые недостатки книги. Впоследствии, рецензируя в 1836 г. в первой книге "Современника" второе издание "Вечеров", он писал: "Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых его рассказов". Но и в 1836 г. Пушкин подчеркивал то, что "так необыкновенно в нашей нынешней литературе" - "это живое описание племени поющего и пляшущего, эти свежие картины малороссийской природы, эту веселость, простодушную и вместе лукавую".

В короткой рецензии французского журнала любопытна одна фраза - вырвавшееся у анонимного критика по поводу "Вечеров" восклицание: "какой рудник для разработки представляет собою наша народность". Эта мысль осталась не раскрытой, но она была существенна и неизбежно возникала у других рецензентов. Она была поставлена в первом по времени появления в печати отзыве о "Вечерах", в рецензии В. А. Ушакова в "Северной Пчеле"* (1831, №№ 219 и 220 от 29 и 30 сентября).

* (Рецензия подписана одной буквой В, но после убедительных соображений В. В. Каллаша ("Литературный Вестник" 1902, № 1, стр. 5-9) автором ее следует признать В. А. Ушакова.)

Независимо от Пушкина Ушаков высказывает сходные с его суждениями соображения о юморе и лиризме Гоголя, но отмечает, что язык "Вечеров" - "не совершенно отделанный", что "автору нашему недостает творческой фантазии". Он выделяет у Гоголя простоту рассказа и заявляет: "Мы не знаем ни одного произведения в нашей литературе, которое можно бы сравнить в этом отношении с повестями, изданными пасичником Рудым Паньком". Ушаков связывает "Вечера" с целым движением украинской литературы и ее включением в общерусскую. Он пишет: "Небольшое литературное общество, издавна составившееся в Малороссии и постоянно действовавшее в духе местного патриотизма, сколько можно судить по первым трудам оного, имело сперва целью сохранить во всей чистоте особенность своего наречия и оригинальность давнопрошедшего быта... Но в последнее время малороссийская школа оставила сию слишком местную цель свою и обратилась к мысли более глубокой - удерживать только характерное отличие своего наречия, поставляя главнейшею целью раскрывать народность во всей обширности этого понятия... Повести, изданные пасичником Рудым Паньком, представляют нам новый, изящный плод этого же умного и истинно народного усилия".

В. А. Ушаков не развернул своих понятий о народности, но проблема была поставлена, и дальнейшее обсуждение "Вечеров" постоянно к ней возвращалось.

Три изложенные вполне благоприятные рецензии составили первый круг критических отзывов о "Вечерах". Но предусмотрительный Пушкин "с нетерпением ожидал отзыва остренького сидельца" - Н. А. Полевого, редактора "Московского Телеграфа", находившегося тогда в зените популярности. Незадолго перед тем Полевой напечатал статью "Малороссия, ее обитатели и история" ("Московский Телеграф" 1830, №№ 17 и 18), с которой полемизировал в "Литературной Газете" (1830, № 8) приятель Гоголя - О. М. Сомов. Полевой одно время думал, что под псевдонимом Рудого Панька скрывается Сомов. Можно было опасаться резкой критики.

В небольшой по объему рецензии ("Московский Телеграф" 1831, № 17) Полевой выписывает несколько неудачных по его мнению тирад из "Вечеров", сопровождая их насмешливыми замечаниями: "воля ваша, мы своим русским умом не понимаем этого высокопарения", "желание подделаться под малоруссизм спутало до такой степени ваш язык и всё ваше изложение, что в иных местах и толку не доберешься". "Недостатки слога", "бедность воображения", "неуменье увлекать читателя подробностями" - вся рецензия состоит из подобных сентенций. Даже фольклоризм, о котором Полевой заговаривает как-то определеннее других критиков ("клад малороссийских преданий и присказок"), нужен критику лишь затем, чтобы уколоть автора. Только гиперболизм и неправильности слога и языка "Вечеров" подмечены чутко, и указания на них могли быть полезны автору. В общем отзыв был беспринципен, пристрастен, недостоин Полевого.

В отличие от предыдущих рецензий, статья Полевого ставила задачу раскрыть недостатки в книге молодого автора. Начинание Полевого было подхвачено литератором-украинцем, задавшимся целью произвести специальную этнографическую экспертизу. В журнале "Сын Отечества и Северный Архив" (1832, т. XXV, № 1-4) была напечатана под псевдонимом "Андрий Царынный" статья А. Я. Стороженко под следующим длинным названием: "Мысли малороссиянина по прочтении повестей пасичника Рудого Панька, изданных им в книжке под заглавием: Вечера на хуторе близ Диканьки, и рецензий на оные". Большой, достигающий 70 страниц, объем статьи, растянувшейся в четырех книжках, свидетельствует об обостренном интересе к "Вечерам" в тогдашней журналистике и обществе.

С готовностью присоединившись к стилистической критике Полевого и отводя хвалебный отзыв Пушкина как "кратковременную прихоть поэта", Царынный, неожиданно для самого себя, находит в "Вечерах" немало достоинств, отмечая "живописные картины" и "занимательно рассказанные" народные поверья. Из частных оплошностей Гоголя Царынный отмечает неправильное истолкование выражения "попа в решете", ошибочное утверждение, "будто бы понамарь каждый день отправляется с кошельком по церкви", ошибочную деталь, будто бы молодой Левко играет на бандуре: "у нас играют на бандуре или слепые, или козачки, выученные на сем инструменте для утехи праздных панычей и панов". Ошибочным считает Царынный использование Гоголем известной песни "Сонце низенько", где говорится о зимнем морозном вечере, в монологе Левка - в теплый летний вечер. Не без основания указывает Царынный, что песня, пропетая парубками под окном головы, есть "смешение наречий малороссийского с русским". Но такими частностями и ограничилась этнографическая критика Царынного.

В литературной борьбе, возникшей вокруг "Вечеров", Царынный занял среднюю позицию: он не одобрил хвалебного тона первых рецензий, вместе с Полевым критиковал "высокопарность" стиля, выдвинул от себя несколько возражений этнографического и композиционно-логического характера, но, в противоположность Полевому, признал и многие достоинства "Вечеров". Других критиков пристрастность Полевого вызвала на протесты.

Таким протестом была статья О. М. Сомова "Пересмешник. Письмо к издателю Литературных прибавлений о Вечерах на хуторе близ Диканьки, о критике на них г. Полевого и о прочем"* ("Литературные прибавления к Русскому Инвалиду" 1831, № 94 от 25 ноября). По существу, статья эта ничего не прибавляла к оценке "Вечеров". Вся она полемически обращена против отзыва Полевого. Дискредитируя познания издателя "Московского Телеграфа" в украинской истории и этнографии, статья Сомова несомненно вредила Полевому и подымала авторитет Гоголя.

* (Статья подписана "Никита Луговой"; принадлежность ее О. М. Сомову устанавливается из его собственных показаний - "Русский Архив" 1908, кн. 10, стр. 265-266.)

Такое же значение имела и рецензия на "Вечера" Н. И. Надеждина в "Телескопе" (1831, октябрь, № 20, Библиография). Возражая Полевому еще резче, чем Сомов, Надеждин писал о самих повестях Гоголя хвалебно: "Содержание их составлено из украинских преданий, обставленных приключениями из действительной жизни. Отсюда их высочайшая истинность, убеждающая сама в себе невольно. Изложение их возвышает прелесть очарования". Критические замечания ограничились указанием сходства "Вечера накануне Ивана Купала" с повестью Тика "Чары любви".

Пока журналисты спорили о первой книжке "Вечеров", автор заканчивал подготовку второй, вышедшей в свет в начале марта 1832 г. Она вызвала новый ряд отзывов.

Быстро, уже 12 марта, откликнулась "Северная Пчела" (1832, № 59). Рецензент (несомненно тот же В. А. Ушаков) оценивал вторую книжку так же сочувственно, как и первую, находя в ней те же достоинства. "Телескоп" (1832, № 17) заявил, что во второй книжке "очаровательная поэзия украинской народной жизни представлена во всем неистощимом богатстве родных неподдельных прелестей", что "Рудый Панько владеет кистью смелою, роскошною, могущественною. Его картины кипят жизнью". Особенно выделялась здесь "Страшная месть".

Всего подробнее и содержательнее высказался "Московский Телеграф" (1832, № 6). Под давлением полемики, и, конечно, искренно, продумав наново обе книжки, Н. А. Полевой внес в свою оценку "Вечеров" большие коррективы. Вторая книжка - "гораздо превосходнее первой". "Автор во многих местах очень хорошо воспользовался юмором своих земляков и многое представил в живописном, истинном виде. Его неистощимая веселость дала ему средство оживить свои рассказы". В "Страшной мести" - "многие места прекрасны". "Автор избег во второй книжке той высокопарности слога, в которой мы упрекали его". Впрочем, и во второй книжке Полевой усмотрел "большие неправильности в языке".

Статьей Полевого замыкается круг отзывов, вызванных появлением первого издания "Вечеров". О повестях Гоголя высказались многие, в том числе и крупные литераторы. По инициативе Пушкина установилась общая высокая эстетическая оценка "Вечеров". Как основная черта творческой индивидуальности автора был назван юмор. Установлена была близость сюжетов и отдельных эпизодов и частностей к украинскому фольклору. Отмечались правдивые зарисовки народного быта. Наряду с похвалами, высказывались и порицания, порой существенные и справедливые. Правда, далеко не всегда критики держались на высоком уровне. Проблемы народности и реализма только намечались. Социальное осмысление образов "Вечеров" не осуществилось. Характерно, что такое оригинальное и глубокое произведение, как "Иван Федорович Шпонька и его тетушка", прошло совсем мимо сознания критики, - эта повесть не получила никакой оценки. В общем, критика 1831-1832 гг. во многом оказалась ниже уровня самих повестей. Задача углубленного истолкования повестей Гоголя перешла к В. Г. Белинскому.

Белинский не написал отдельной статьи о "Вечерах". Он оценивал их совместно с "Миргородом", "Арабесками" и другими произведениями. Впервые он высказался о "Вечерах" в своих "Литературных мечтаниях" ("Молва" 1834; печатание тянулось с сентября по декабрь). Здесь он писал: "Г. Гоголь, так мило прикинувшийся Пасичником, принадлежит к числу необыкновенных талантов. Кому не известны его Вечера на хуторе близ Диканьки? Сколько в них остроумия, веселости, поэзии и народности! Дай бог, чтобы он вполне оправдал поданные им о себе надежды..."

Эта высокая оценка чисто художественных достоинств "Вечеров" сохранилась у Белинского навсегда неизменной. В статье "О русской повести и повестях Гоголя" 1835 г. (ценз. разр. - 1 и 21 сентября) Белинский говорит: "Гоголь сделался известным своими "Вечерами на хуторе". Это были поэтические очерки Малороссии, очерки полные жизни и очарования. Всё, что может иметь природа прекрасного, сельская жизнь простолюдинов обольстительного, всё, что народ может иметь оригинального, типического, всё это радужными цветами блестит в этих первых поэтических грезах г. Гоголя. Это была поэзия юная, свежая, благоуханная". Но общие оценки творчества Гоголя быстро углублялись у Белинского - в соответствии с ростом самого Гоголя и ростом мировоззрения Белинского. Когда Белинский писал "Литературные мечтания", он знал только первое издание двух книжек "Вечеров". Но перед статьей о повестях Гоголя вышли в свет "Арабески" и "Миргород" (январь и февраль 1835 г.), и понимание Белинским новеллистики Гоголя должно было осложниться. За годы 1831-1835 Гоголь быстро развивался и рос. В 1831 г. Л. А. Якубович пишет о Гоголе как о "юном таланте". Белинский в 1834 г., в "Литературных мечтаниях", о Гоголе говорит, что тот "подает надежды". В апреле 1835 г., в статье "И мое мнение об игре г. Каратыгина", Белинский оговаривается, что "пока еще не видит гения в г. Гоголе". Но осенью того же года, в статье о повестях, Белинский уже утверждает, что Гоголь "является главою литературы", и ставит его рядом с Пушкиным. С другой стороны, на суждениях Белинского о повестях Гоголя отразились его философские искания, диалектика его собственного развития. В "Литературных мечтаниях" он выдвигал юмор "Вечеров": "сколько в них остроумия, веселости". В этом Белинский совпадал с Пушкиным. Совпадал он с Пушкиным и в оценке гоголевского лиризма. В статье о повестях Белинский говорит о Гоголе: "Я забыл еще об одном достоинстве его произведений: это лиризм, которым проникнуты его описания". Замечательно, что Белинский сближается с Пушкиным и в понимании своеобразного комизма Гоголя: в сочетании веселости и грусти. В статье о повестях Белинский пишет, что у Гоголя "комическое одушевление - всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния". Повести Гоголя "смешны, когда вы их читаете, и печальны, когда вы их прочтете". Только Белинский идет дальше в раскрытии социального содержания этой грусти и уныния. Так же, как и В. А. Ушаков, но, конечно, совершенно независимо от него, Белинский выдвигает народность творчества Гоголя. "Повести г. Гоголя народны в высочайшей степени, но я не хочу слишком распространяться о их народности, ибо народность есть не достоинство, а необходимое условие истинно-художественного произведения, если под народностию должно разуметь верность изображения нравов, обычаев и характера того или другого народа, той или другой страны" ("О русской повести" 1835). При этом Белинский спешит сделать существенное добавление: "Народность его поэзии не ограничивается одною Малороссиею" - Гоголь народен и в "Записках сумасшедшего" и в "Невском проспекте". "Если изображение жизни верно, то и народно".

Здесь Белинский подходит к тому определению творчества Гоголя, какое для критика всего существеннее: к реализму. Верность изображения - это и есть реализм. Позднее Белинский так и уточнил свою формулу: "в реализме всего более и состоит народность нашей литературы" В статье о повестях Белинский писал: "Отличительный характер повестей г. Гоголя составляют - простота вымысла, народность, совершенная истина жизни, оригинальность и комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния. Причина всех этих качеств заключается в одном источнике: г. Гоголь - поэт, поэт жизни действительной". В соответствии с тогдашними своими идеалистическими (шеллингианскими) воззрениями Белинский стремился истолковать правдивость и народность творчества Гоголя как объективность, бестенденциозность, бесцельность, бессознательность. Говоря о юморе Гоголя, Белинский пишет: "Автор не позволяет себе никаких сентенций, никаких нравоучений, он только рисует вещи так, как они есть, и ему дела нет до того, каковы они, и он рисует их без всякой цели, из одного удовольствия рисовать". О народности Гоголь "нимало не думает, и она сама напрашивается к нему". Но эта теория "объективности", "бессознательности" творчества плохо вязалась с демократической, революционной натурой критика. Она плохо вязалась и со смыслом лучших украинских повестей Гоголя. Восхваляя поэзию "идеальную", "объективную", Белинский вдруг начинает убеждать читателя (в той же статье о повестях, 1835 г.), что поэзия реальная ближе к современности: "вот поэзия реальная, поэзия жизни, поэзия действительности, наконец, истинная и настоящая поэзия нашего времени. Ее отличительный характер состоит в верности действительности". Поэзия Гоголя есть именно такая реальная поэзия. В первом печатном отзыве о "Вечерах" Белинский выдвигал "остроумие", "веселость" автора. Через год, продумав проблему гоголевского юмора, Белинский уже пишет, что гоголевский юмор "не щадит ничтожества, не скрывает и не скрашивает его безобразия, ибо, пленяя изображением этого ничтожества, возбуждает к нему отвращение". Комизм Гоголя консервативные и реакционные круги пытались истолковать как безобидный. В статье против Шевырева ("Телескоп" 1836, №№ 5 и 6) Белинский защищает Гоголя от такого снижения: "В его "Вечерах на хуторе", в повестях: "Невский проспект", "Портрет", "Тарас Бульба" смешное перемешано с серьезным, грустным, прекрасным и высоким. Комизм отнюдь не есть господствующая и перевешивающая стихия его таланта. Его талант состоит в удивительной верности изображения жизни в ее неуловимо-разнообразных проявлениях. Этого-то и не хотел понять г. Шевырев: он видит в созданиях г. Гоголя один комизм, одно смешное".

Так, на материале гоголевской новеллистики, Белинский раскрывает критический реализм Гоголя, тесно связанный с народностью; это было как раз то, что необходимо было сказать, когда повести Гоголя входили в тридцатые годы в читательскую среду.

предыдущая главасодержаниеследующая глава











© Злыгостев Алексей Сергеевич, 2013-2018
При копировании ссылка обязательна:
http://n-v-gogol.ru/ 'N-V-Gogol.ru: Николай Васильевич Гоголь'